На горах (Книга 2, часть 3) - Павел Мельников-Печерский

Вдруг пронзительным, резким голосом взвизгнула Варенька. Пена у нее на губах показалась. С криками "накатил, накатил!" в страшных судорогах грохнулась она на пол.

Очнулась, поднялась. Диким, исступленным блеском горят широко раскрытые ее глаза, кровавым заревом пышет лицо, обеими руками откидывает она падающие на лицо распущенные волосы. Опять все кружатся, опять поют, ударяя ладонями по коленам.

Дикими, громкими голосами они поют:

Затрубила труба, затрубила,

Затрубила труба не простая,

Не простая труба, золотая,

Золотая, архангельская!..

Загудели гусли-мысли,

Гусли-мысли не простые,

Не простые, звончатые,

На них струны не простые,

Не простые, жиловые *

Те архангельские струны - золотые,

На тех гуслях звончатых

Возыграли, воспевали

Царь Давид перед ковчегом,

Соломон царь на Сионе,

Гусли, гусли, самогуды!..

Сами на струнах играют,

* Жиловая струна - сделанная из сухожилья.

Сами песни воспевают,

Сами пляшут, сами скачут,

Думы за горы заносят,

Думы из-за гор выносят!..

Гусли, гусли звончатые,

Струны, струны, золотые,

Говорите, гусли-мысли.

Воспевайте, струны, песни,

Воспевайте царя неба,

Возносите Христа бога,

Возыграйте духу святу!..

Будь ты пастырь нам единый,

Прими нас в небесно царство

Еще не допели хлысты, как Варенька опять закричала нечеловеческим голосом. Всем телом затряслась она. Ухватясь за угол кормщикова стола, исступленно озиралась она по сторонам, ежеминутно вскрикивая и всхлипывая от душивших ее рыданий. Говор пошел по сионской горнице:

- Накатил, накатил! Станет в слове ходить! Пойдет!..

А Дуня все сидит, все молчит, едва придерживая склоненную до самого пола пальмовую ветку.

"Выпевает" Варенька:

- Ай дух! Ай дух!.. Ой эва, ой эва!.. ("Ой эва!" - древнее вакхическое восклицание, употребляется хлыстами во время их исступленного состоянии. См. донесение в святейший синод (1809 года) калужского священника Сергеева, бывшего некоторое время в хлыстовской секте. Употребляются также: "эй эван!", "эваной!", "эвоэ!" - тоже клики вакханок.). Накатил, накатил!.. Эка радость, эка милость, эка благодать, стала духом обладать..

И потом стала говорить, что вот идет посол от закавказских братьев. Наставит он на всяко благо. Забудем скорби и печали, скоро настанет блаженный день света и славы. С любовью и упованьем станем ждать посланника. Что ни повелит, все творите, что ни возвестит, всему верьте. Блюдитесь житейской суеты, ежечасно боритесь со злым, боритесь с лукавым князем мира сего, являйте друг ко другу любовь, и благодать пребудет с вами.

Сказала и без чувств упала наземь. Подняли ее, положили на диванчик возле Дуни. Тяжело дышала Варенька. Из высоко и трепетно поднимавшейся груди исходили болезненные, жалобные стоны. Всю ее сводило и корчило в судорогах. Марья Ивановна бережно прикрыла лицо ее покровцем. Но из других, бывших в сионской горнице, никто не встревожился ее припадком. Все были рады ему. С набожным восторгом говорили хлысты:

- Экая сила в ней вдруг проявилась!

- Велика благодать!

- Велик в ней дух!

А Дуня сидит да молчит. Кончилась другая проповедь кормщика, кончились и пляски и песни, все пошли за трапезу, а Дуня, надевши обычное платье, ушла в свою комнату и заперлась в ней.

Раздвоялись ее мысли. Скучающий отец и призвание от тьмы неведения к свету сокровенной тайны! Обычная жизнь купеческой девушки и вольная, свободная, восторженная искательница благодати. Там "изменщик" Петр Степаныч, - здесь -таинственный духовный супруг... Но что ж это за духовный супруг?.. Узнаю ль когда?.. Скоро ли?

Так раздумывала Дуня, и в этих думах прошло все утро, прошел и целый день у нее.

Под самый уж вечер подошла к Дуниной комнате Варенька и постучалась.

Когда Дуня отперла дверь, Варенька пристально посмотрела на подругу. Дуня немного смутилась.

- Отчего "не ходила в слове"? -с трогим голосом спросила Варенька.

- Не знаю, - чуть слышно ответила Дуня.

- Опять суета отуманила? О житейском раздумалась?.. - сказала Варенька.

- Нет, - прошептала Дуня.

- Духу лжи не работай, слов неправды не говори, строже прежнего заговорила Варенька. - Я заметила, что у тебя на соборе лицо было мрачное. Темное такое, недоброе. Видно, что враг в душе твоей сеял плевелы. Смущает он тебя чем-нибудь?

- Нет во мне смущенья, - твердо ответила Дуня.

- Отчего ж ты на соборе была такая думчивая? продолжала Варенька. - О чем раздумалась?.. Тревога житейская, аль опять сомненья?.. Уныние или мирские заботы?.. Перестань думать о них. Никакие заботы, никакие житейские попеченья не стоят чистых твоих дум... Передо мной не таись, скажи всю правду... Моими или устами других будешь обличена на соборе, тогда все откроется, все, что ни есть у тебя на душе.

Страшна, ужасна показалась Варенька Дуне. Прежде она такая была тихая, нежная, ласковая; теперь совсем иною явилась. Глаза горели исступленьем, взоры, казалось, проникали в самую глубь Дуниной души, и Дуня невольно содрогалась перед пытливыми взорами. Лицо Вареньки пламенело, бледные, сухие ее губы то и дело судорожно вздрагивали. Не было в ней теперь и обычной миловидности; что-то зверское заменило ее. Смутилась Дуня, трепет стал пробегать по ее телу. не в силах она была прямо смотреть на многолюбимую прежде подругу, слезы из глаз выступали. Закрывши платком лицо, робким голосом она промолвила:

- Признаюсь. Сомненье... Послезавтра успенский пост. Что ни помню себя, никогда в этот пост я не скоромилась, а здесь без того нельзя... Тяжело... Смущает меня...

- Только-то? - прежним голосом ласки промолвила с улыбкой Варенька. - Чем же тут смущаться?.. Не в один успенский пост, а всю жизнь надо поститься... Но что такое пост? Не в том он, чтобы молока да яиц не есть - это дело телесное, нечего о нем заботиться. Душой надо поститься, скорбеть, ежели совесть тебя в чем-нибудь зазирает. Сердце смиренное, дух сокрушенный - вот настоящий пост.

- А меня совесть в том упрекает, что постов не держу, не соблюдаю ни середы, ни пятницы, даже в Петров пост скоромилась. А тут успенский... сильно волнуясь, говорила Дуня.

- Кто же неволит тебя оставлять мирские посты? Они ведь телесные... сказала Варенька. - Постничай, сколько душе угодно, только не смущай себя. Было бы у тебя сердце чисто да вера истинная без сомнений. Помни, что ты уж в ограде спасения... Помни клятву, что не будет у тебя сомнений, что всю жизнь будешь удаляться от мира и всех его забот и попечений, ото всей злобы и суеты его... Ведь тебе открыта тайна божия?.. Ведь ты возлюбила праведную веру?..

- Вполне ли тайну-то открыли мне? - после долгого молчанья прошептала Дуня. - Все ли рассказали?.. Все ли я знаю?

- Тайна раскрыта, - сказала Варенька.

- Вся ли? - промолвила Дуня.

- Не понимаю, что говоришь, - сказала Варенька. Что ж тебе неизвестно?.. Однако здесь душно, пойдем лучше в сад.

И пошли они в сад и сели там друг против друга за столом, окруженным скамьями.

- Что ж от тебя скрыто? - спросила Варенька, когда уселись они. - Какая тайна тебе не открыта?

- А говорил ли мне кто про гору Городину? А говорил ли кто про Арарат? обиженно молвила Дуня. - Я приведена, от прежнего отреклась - от веры, от отца, от дома... И, ослепленная, я думала, что все знаю, все постигла, все поняла... А выходит, ничего не знаю. Что ж это?.. Завлекли?. Обмануть хотели?

- Стой, стой! Опомнись! Удержись от хулы... Ничего нет тяжелее этого греха, - вскрикнула Варенька, зажимая рукой уста Дуни. - Успокойся, слушай!

Ни слова не сказала Дуня. Оперлась локтями о стол и закрыла лицо ладонями. Стала говорить Варенька:

- Не всякому дается постигать умом великие тайны. Для того много надо наперед прочитать, много уразуметь, чтобы потом узнать вполне тайну. Простым неначитанным людям малого ведения она открывается будто под покровом - в сказаньях и притчах... Но и тут каждое сказанье имеет таинственный смысл. Ты много людей видала в сионской горнице, а у многих ли из них есть духовно отверстые уши, чтобы понять "сокровенную тайну"? Не божедомки (Божедом призреваемый в богадельне. ), конечно, не солдаты с крестьянками, не дьякон Мемнон, не юродивый, не Серафима Ильинишна со вздорными монахинями обладают высшим ведением.

Только и есть, что наша семья, Катенька с отцом да еще разве Строинский, Дмитрий Осипыч. И тебя такою же считаем. Твои уши вполне разверсты, ты можешь понимать таинственный смысл сказаний, и старых и новых... Потому тебе про богатого богатину, про Ивана Тимофеича и про других не говорили, а прямо открывали сокровенные тайны. К чему было говорить тебе про эти басни?.. Лишнего не нужно тебе. Тетенька Марья Ивановна, когда еще привезла тебя, сказала нам, что ты много читала, обо многом говорила с ней и что сокровенная тайна вполне почти известна тебе...

Так и вышло. Зачем же было рассказывать тебе сказки про сошествие на землю Саваофа, про небывалые смерти и телесные воскресения разных христов? Все это вздор, пустяки, никто из нас не верит им, а для людей малого ведения они необходимы... Вот почему не говорили тебе ни про гору Городину, ни про Ивана Тимофеича, ни про других, простыми людьми святыми и даже богами почитаемых...