Война в небесах - Чарльз Уильямс

Адресная книга вместе с полковником Коннерсом определенно свихнулись, другого объяснения нет. Наверное, Лавродопулос уехал, а кондитер занял его лавку. Но ведь они разговаривали с полковником Коннерсом в понедельник, а сегодня — четверг. Не получается. К тому же кондитер определенно пообещал: рядом — аптека. Помощник комиссара потрогал стену. Да, вот здесь она и должна быть.

— Как вам это нравится, Пьювитт? — спросил он.

— Никак не нравится, сэр, — отозвался тот из тумана. — Тут какая-то ошибка, но мне все равно не нравится.

Нельзя так.

— Не дьявол же ее утащил, — сказал помощник комиссара и тут же вспомнил о Библии, которую они с Колхауном смотрели сегодня утром. Он в раздражении стукнул кулаком по стене. — Эта чертова аптека должна быть здесь! — Но никакой аптеки на улице не было.

Они все еще стояли тесной кучкой возле стены, когда земля у них под ногами ощутимо вздрогнула. Пьювитт и констебль вскрикнули. Мостовую трясло.

— Господи! — возопил помощник комиссара. — Да что же это творится на свете? Эй, Пьювитт, вы здесь? — Рядом с ним никого не было. Откуда-то издали донеслось невнятное восклицание, и помощник комиссара испуганно оглянулся. Земля под ним снова содрогнулась, налетел сильный порыв ветра и ударил в лицо. Помощник комиссара с трудом удержался на ногах, протер глаза и увидел, что туман исчез, а прямо перед ним стоит незнакомый человек и за спиной у него тускло светятся окна пропавшей аптеки. Незнакомец шагнул к нему.

— Я — Грегори Персиммонс, — глухим голосом произнес он. — Я хочу сделать заявление для полиции. Я убил человека.

Глава 17

Живые и мертвые

В то утро, когда инспектор Колхаун обсуждал с начальством убийство Петтисона, архидиакон Кастра Парвулорум занимался у себя в кабинете приходскими делами. Пожалуй, он ждал звонка от Морнингтона, но не особенно на него рассчитывал. Позже архидиакон намеревался зайти к миссис Рекстоу и поинтересоваться, как идут дела. Его не мучили подозрения, так занимавшие герцога и Морнингтона. Он считал свое участие в событиях последних дней законченным, однако был готов действовать и дальше, если потребуют обстоятельства. Тогда, в гостиной Калли, столкнувшись с герцогом, архидиакон пропустил самый интересный момент и теперь пребывал в твердой уверенности, что врач из Лондона действительно сумел прекратить страдания больной либо гипнозом, либо каким-то другим способом. Маниакальное желание Манассии обладать Граалем представлялось архидиакону не более предосудительным, чем подобное же стремление Персиммонса, но в конце концов, это — их дело. Разговор с человеком в сером он живо хранил в сердце и не раз вспоминал, но и здесь не видел необходимости действовать, положившись всецело на волю Творца.

Архидиакон обдумывал проект воскресной школы. Она была для него обузой, но мамаши деревенских детишек все равно не отстанут, и рано или поздно школу придется организовывать. Он напоминал самому себе: «Паси агнцев Моих», — но далеко не был уверен, что Спаситель имел в виду воскресные школы. Хотя, думал он, даже такую вещь, как воскресная школа, Господу под силу обратить во благо.

В дверях появилась экономка.

— К вам мистер Персиммонс, сэр, — сказала она. — Говорит, хотел бы повидаться с вами, если у вас найдется время. По-моему, он насчет праздника. Ну, праздник Урожая, — понизив голос, предположила она.

— Неужели? — задумчиво произнес архидиакон, но тут до него дошло. — Неужели! — воскликнул он.

«От этого Персиммонса совершенно житья не стало», — думал он, спускаясь вниз. Грегори встретил его улыбкой.

— Мне очень жаль, что приходится беспокоить вас, — сказал он, — но меня попросили доставить это письмо лично вам, убедиться, что вы его получили, и спросить, не будет ли ответа. Прошу.

Архидиакон блеснул на него очками, словно маленькими ледяными озерами, и взял письмо. Он прочитал текст раз, другой, третий и посмотрел на Персиммонса. Тот с равнодушным видом разглядывал сад за открытой дверью.

— «Сигона, царя Аморрейского, и Ога, царя Васаиского…»35 — пробормотал про себя архидиакон. — Ибо вовек милость Его… Вы знаете, что тут написано, мистер Персиммонс?

— Боюсь, что так, — любезно ответил Грегори. — Обстоятельства…

— Ну разумеется, — рассеянно заметил архидиакон. — Да. Конечно.

— Конечно? — повторил Грегори, словно поддерживая разговор.

— Не сочтите за грубость, — сказал архидиакон, — но, во-первых, если это правда, вы, конечно, приложили к этому руку. Во-вторых, возможно, сами же и писали. В-третьих, если не писали, то уж читали наверное. Читать чужие письма — как раз в вашем духе. Впрочем, большое спасибо.

— Вы ничего не хотите спросить?

— Зачем? — удивился архидиакон. — Я же все равно не смогу проверить ваш ответ. И вообще, я бы не стал полагаться на людей, противящихся Богу. Они непременно теряют чувство меры.

— Ну, как знаете, — угрожающе произнес Персиммонс. — Могу сообщить вам, что все это — правда. Они в нашей власти и мы можем прикончить их в любой момент.

— Это избавило бы их от многих неприятностей в будущем, не так ли? — улыбнулся архидиакон. — Вы уверены, что им необходимо мое вмешательство? «Умереть сейчас — стяжать радость непреходящую…»

— Все это болтовня! — потеряв, наконец, терпение, яростно прошипел Грегори. — Неужто вы думаете, хоть один из них рвется умереть? Они молоды. Вы считаете, им доставит удовольствие смотреть, как потир, ради которого они умрут, превращается в орудие разрушения?

— Я бы сказал вам, что думаю сделать, — спокойно ответил архидиакон, — если бы знал это сам. Но вы никак не надумаете сообщить, куда мне идти… если я пойду.

Грегори сдержался, назвал адрес и вышел. Архидиакон вернулся в кабинет, сел в кресло и привычно сосредоточился.

Грегори шел домой, в Калли. Пробный поединок с архидиаконом очень взбодрил его, но по дороге возбуждение улеглось, а на смену ему пришли заботы. Началось с сомнений. В последние дни судьба свела его с двумя-тремя людьми, над которыми страсть, власть и жажда обладания не имели никакой силы. Сколько бы ни уничтожал Манассия, голод его не насыщался; никакое богатство не соблазняло архидиакона. Плутая в этих незнакомых краях, Грегори ощутил, что не хватает одного привычного элемента — наслаждения.

Прежде он наслаждался, давя и мучая людей. Манассия, кажется, наслаждения не ведал; для покоя же и мира, в котором живет архидиакон, это словечко просто маловато. Ему никак не вместить тот незыблемый покой, в котором пребывает душа проклятого клирика. Этот покой был сродни безмятежности небесного свода, недостижимого для любых земных стрел.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});