Наперекор ветрам - Илья Дубинский

Якир не поехал в штаб. Сказал шоферу: «В Совнарком!»

В Совете Народных Комиссаров, в кабинете Любченко, командующий с гневом говорил о всем том, что услышал от Насти. О том, что перед лицом беснующихся фашистов следовало бы обдуманней решать судьбу командиров. Любченко и находившийся в его кабинете Косиор обещали Якиру во всем разобраться.

Прошло три дня. Якир вернулся из Чапаевской дивизии. Встречавший командарма Бутырский еще на перроне вокзала сообщил потрясающую новость — накануне похоронили Настю. Хоронили ее торжественно, с цветами, музыкой. Ораторы у могилы говорили, что Настя скончалась от разрыва сердца во время очередного приступа. Однако позже стало известно, что никакого приступа не было: Настя покончила с собой.

В конце рабочего дня Якир вызвал к себе Гайдука.

Попросил его съездить вместе с ним на Байково кладбище, показать Настину могилу. Всю дорогу ехали молча. Углубленный в свои думы, Якир перебирал тонкими пальцами лепестки алых роз огромного букета.

У свежей могилы Якир снял фуражку. Минуту стоял без движения, потом, подняв глаза на своего спутника, сказал:

— Вот так, дорогой тезка, уходят наши славные ветераны. Одни навсегда, другие в далекие края.

Гайдук провел рукой по горлу, перепоясанному красно-лиловым шрамом. Это была неизгладимая память Богучара и патлатой бурки, содранной с него белоказаками.

— Хорошая была баб… — начал было танкист, но, встретив укоряющий взгляд командарма, поправился: — Хороший товарищ была Настя Рубан. Жаль ее.

— Эх, Ионул, если бы ты только знал, какой это был человек!.. Иного убивает зло, нашу Настю сломила честность. Однажды мне удалось ее удержать, а вот на сей раз…

С кладбища вернулись в штаб. Там оставались бумаги, рассмотрением которых Иона Эммануилович решил заняться дома. Он позвал в кабинет Гайдука. Сложив документы в папку, сказал:

— Вот и ты, тезка, едешь на Волгу. Тает и тает наша боевая семья…

— Знаю, — без видимых признаков какого-либо волнения произнес бывший матрос. — Мне вчера сообщил эту «приятную новость» Амелин. Ну что ж, Иона Эммануилович, раз надо, так надо. Всюду можно служить Советской власти — и в Киеве, и в Ульяновске. Вот только, когда наши пойдут в Бессарабию, не забудьте, позовите и меня. Этой думкой живу я все годы…

— Обязательно позовем, тезка! — ответил Якир.

— Однако жаль, — продолжал Гайдук. — Вас подвожу… Я же все понимаю, хотя, может, вы считаете — Гайдук способен только сечь контру клинком или давить гусеницами. Я понимаю, вытуривают меня из округа, в чем-то подозревают, а в чем — не ведаю. Через меня, может, и вам будет заметка в Москве, а вы жалели меня, заботились…

Якир, взволнованный не то думами о Насте, не то словами земляка, порывисто вскочил, зашагал по кабинету:

— Зря ты это, тезка. Никакой заметки мне не будет. Я — член ЦК партии и перед своей партией, перед народом кругом чист, так же как чист и ты. В этом я не сомневаюсь.

Гайдук вдруг почувствовал боль в сердце. Что-то стукнуло в его зыбкие стенки. Прижав руку к груди, следя глазами за шагавшим по кабинету Якиром, он тяжело вздохнул и, как бы обращаясь к самому себе, произнес:

— Вот она, трехсот тридцати трех святителей крученая судьбина. Много раз звал меня в Слободзею мой дружок колхозный бригадир Свирид Халупа разводить виноград. Приглашал к себе в помощники и молдавский Наркомзем Иван Колесников. Ведь вместе с ним громили бандита Кожемяченко и плосковских кулаков. Не поехал в Молдавию. Думал, еще пригожусь Красной Армии. А сейчас что? Пошла писать губерния… Перестали верить Гайдуку? Клюют за то, что встречался со Шмидтом. Да разве один я с ним встречался? Выходит, был Гайдук рубака, глушил всякий элемент — и темный, и вредный, и буржуйский, и белогвардейский, а зараз сам зачислен до какого-то элемента. А до какого — не знаю. Ну ничего, ляжу курсом на Волгу, послужу там. Только вы уж меня не забывайте, товарищ командующий.

Через несколько дней Якира вызвали в Москву, предложили возглавить военную миссию, которая в порядке ответного визита направлялась для участия в больших маневрах французской армии.

И вот оба земляка, поднятые волной революции на гребень жизни, разъехались в разные стороны. Один, облеченный самым высоким доверием, с миссией представлять Советский Союз отправился к берегам Сены. Другой — «свирепый танкист» — лег курсом на восток, к берегам Волги.

12. Почетная миссия

То был год многочисленных и торжественных совещаний. Страна широко отмечала самоотверженный труд советских людей. Началось с приема в Кремле стахановцев промышленности цветных металлов. Если учесть, что на изготовление двух первых советских быстроходных танков пошла медь церковных колоколов, то можно понять внимание, которое было оказано тем, кто добывал цветные металлы из недр земли. Потом съезжались в Кремль нефтяники и хлопкоробы Азербайджана, труженики Бурят-Монголии, животноводы, лучшие льноводы страны, стахановцы Грузии, жены работников тяжелой промышленности.

Не были забыты и передовики Красной Армии. 26 мая 1936 года правительство наградило орденами пятьсот летчиков. 17 августа газеты напечатали списки более тысячи пятисот новых орденоносцев-военных. Это была необычная щедрость, если судить по тому, что за все годы гражданской войны Реввоенсовет Республики наградил всего лишь около десяти тысяч бойцов и командиров.

В купе вагона Якир достал из портфеля толстую пачку газет. Сборы в дорогу, короткие приемы начальников служб и работников штаба в последние дни не оставляли ему ни единой свободной минуты. Газеты непрочитанными он складывал в портфель. И вот сейчас наступило раздолье. Пока поезд придет в Париж, времени для чтения газет больше чем достаточно.

Верный привычке подчеркивать самое интересное, Якир достал из кармана карандаш. Сообщение о наградах обрадовало командарма. В списках он нашел очень много товарищей из Киевского военного округа, старых боевых друзей, своих питомцев. Разумеется, этими орденами страна отмечала не только личные достижения командиров, но и работу всего огромного коллектива защитников Родины.

Много места уделяли газеты сообщениям о всенародном обсуждении проекта новой Конституции, о которой Сталин сказал журналисту Рой Говарду, что она будет самой демократичной из всех конституций, существующих в мире.

Но было в газетных сообщениях и много тревожного. 19 августа 1936 года печаталась статья Берия под грозным заголовком «Развеять в прах врагов социализма».

«Кто бы мог подумать? — Якир отложил в сторону газеты, уставился в окно, за которым проплывали поля и леса Белоруссии. — В числе командиров оказались террористы, предатели! Где они точили свои ножи? В войсках нашего округа, в Киевском гарнизоне, у нас под носом! И это в то время, когда фашисты не перестают клацать вокруг нас зубами».

На Северном вокзале Парижа советского командарма встречала большая группа военных во главе с генералом Лаузо. Пришли работники посольства, среди которых был и советский военный атташе во Франции.

В шумной толпе пассажиров, прибывших с берлинским экспрессом, затерялся один человек, которого весьма интересовала личность высокого гостя французской армии.

С бритой головой, покрытой элегантной фетровой шляпой, поблескивая модным пенсне и золотыми зубами, с портфелем в руках маячил на перроне давно уже сменивший Белград на Париж частый гость Берлина, бывший деникинец, под неизменной кличкой «Скорпион». Он сразу узнал Якира, хотя со времени их последней встречи прошло семнадцать лет. «Скорпион» вспомнил, как вместе с другими тащил молодого командира батальона на расстрел. Память сохранила и другую встречу, в Бирзуле, после плосковского восстания. «Говорят, большевики — звери, перчаткой сдирают с рук кожу, — размышлял фашистский агент стоя на перроне вокзала. — Нет, все это выдумки досужих газетчиков. Большевиков скорее можно назвать скучными провинциалами, корчащими из себя средневековых рыцарей. Эта игра в рыцарей, в бутафорских донкихотов спасла мне жизнь, чтобы еще раз столкнуть с большевистским Сультом[34], как называет французская пресса Якира. В 1919 году, после высадки деникинцев в Одессе, Якир, попав со своим войском в капкан, ускользнул. Но капкан капкану рознь…»

Якира со всеми почестями принимал похожий на мумию, извлеченную из асуанских пирамид, генерал Гамелен. Странное и вместе с тем горделивое чувство переполнило сердце Якира. Подумать только! Французские войска высаживались в Одессе, шли вместе с румынами на Тирасполь, хозяйничали в советских водах Черного моря, вооружали Деникина, помогали Врангелю укреплять Перекоп, а Пилсудскому берега Збруча и Вислы; правая рука Гамелена — генерал Вейган в 1920 году фактически возглавлял третий поход Антанты. А теперь?.. Теперь генеральный штаб Франции принимает с почестями советских военных, посылает армейских «китов» в СССР, зовет к себе, показывает свои достижения. Союзники! Народный фронт сказал: «Лучше год с Советами, чем день под Гитлером!»