Утонувшие надежды - Дональд Уэстлейк

Они вылезли из «бьюика» и, пройдя по тропинке, ведущей через лужайку к веранде с розами, поднялись по ступенькам. Вместо почтового ящика рядом с дверью была прибита обычная плетеная корзина без крышки и, конечно, без замка. Стэн нажал белую кнопку у двери — точнее, у дверей — сетчатой и деревянной, в которой было прорезано большое занавешенное отверстие. В доме звякнул колокольчик. Из горла Дортмундера вырвалось сдавленное рычание.

Дверь распахнулась, и на пороге показалась Мэй. Она улыбнулась и сказала:

— А вот и мальчики приехали. Входите, входите же. Вы так скоро!

— Послали Таппан Зее ко всем чертям и поехали по мосту Вашингтона через Палисады, — объяснил Стэн, входя в дом.

Мэй щеголяла в переднике. Чмокнув Дортмундера в щеку, она сказала:

— Привет, Джон. Я так рада, что ты приехал.

— Пришлось, — ответил Дортмундер, стараясь смягчить суровость своего лица улыбкой. Он собирался уговорить Мэй покинуть это отвратительное место и вернуться к себе в квартиру и понимал, что для этого ему придется проявить спокойствие, выдержку, такт, снисходительность. Иными словами, выступить в самой не подходящей для него роли.

— Нам нужно поговорить, — сказал Дортмундер, продолжая с трудом растягивать губы в улыбке. Ему казалось, что его скулы выточены из дерева.

— А где мамуля? — спросил Стэн.

— Гоняет на своем такси, — ответила Мэй. — Скоро вернется. Пройдемте в гостиную.

Они находились в помещении, похожем на прихожую, с ковром на полу, картинами и цветами на стенах и чем-то вроде хитроумной люстры на потолке. Пройдя вслед за Мэй под аркой, ведущей влево, Стэн и Дортмундер оказались в гостиной. Тут были диван, кресло, еще одно кресло, торшер, настольная лампа, кофейный столик, два приставных столика, телевизор на тумбочке, большой ковер, вырезанная из искусственного мрамора подставка для цветов, папоротник; по стенам были развешаны барельефы с нимфами и фавнами.

— Значит, мамуля опять водит такси? Что же она, мотается в Нью-Йорк? — спросил Стэн.

— Нет, работает в местной компании, — сказала Мэй. — Садитесь и устраивайтесь поудобнее.

Дортмундер огляделся, однако помещение выглядело чрезвычайно удобно. Он уселся на середину софы, но даже здесь оказалось мягко и уютно.

— Мамуле очень нравится водить такси, — продолжала втолковывать Стэну Мэй. — Она говорит, здесь никто не огрызается и не норовит дать сдачи.

Дортмундер, открывший было рот, чтобы похвалить розы, лишь щелкнул зубами, словно щипцами для колки льда.

— Мэй, — произнес он. — Какого черта ты здесь торчишь?

— Я буду жить здесь, Джон, — с улыбкой ответила она.

— Но почему? — спросил Дортмундер, хотя заранее знал ответ.

Мэй улыбалась ласково, но твердо. Дортмундеру была знакома эта улыбка, — так Мэй говорила с посыльными, полисменами, водителями автобусов, пьяницами и таможенными инспекторами. Дортмундер знал, что эта улыбка непробиваема.

— Настало время как-то устраиваться, Джон, — сказала Мэй подчеркнуто спокойным тоном. — Переехать в другое место, изменить привычное течение жизни.

— А что будет, когда Том взорвет плотину?

— Остается лишь надеяться, что он этого не сделает, — ответила она.

— Он сделает это, Мэй.

— Да ведь эта плотина видна прямо отсюда, из окна, — с тревогой произнес Стэн.

Софа, на которой сидел Дортмундер, стояла прямо напротив окна, но была развернута в противоположную сторону, к телевизору, что весьма типично для американского жилища. Обернувшись, Дортмундер выглянул сквозь раздвинутые занавески безупречно прозрачного окна. Над чистенькими коттеджами, стоявшими по ту сторону аккуратной улицы, виднелась далекая изогнутая серая стена среди зеленых холмов. На таком расстоянии она выглядела крохотной и безобидной — обычная бетонная стена, окруженная возвышавшимися над ней пригорками, — но смотрела она прямо сюда.

От этого зрелища у Дортмундера разболелась голова. Он вновь повернулся к Мэй и сказал:

— Том уже в Нью-Йорке и начинает сколачивать команду. Он связался со мной по телефону и, сказав, что звонит из чистой любезности, в последний раз предложил вместе взорвать плотину.

— И что ты ему ответил?

— Отказался.

Продолжая улыбаться, Мэй приподняла брови и спросила:

— А ты не сказал ему, что теперь здесь живу я?

— Нет.

— Почему?

— Мне не хотелось слышать его смех. — Дортмундер вытянулся на чересчур мягкой и удобной софе и добавил: — Мэй, Тому наплевать на такие вещи. Даже если бы у него была семья и эта семья в полном составе переехала бы в этот город, он не колебался бы ни секунды. Он намерен взорвать плотину, и его ничем не проймешь.

— А я и не собираюсь уговаривать Тома, — ответила Мэй.

Итак, все стало на свои места. Дортмундер понимающе кивнул.

— Я тут бессилен, — сказал он. — Я уже предпринял две попытки и выхожу из игры. Я больше не собираюсь спускаться под воду.

— Ты никогда не сдаешься, Джон, — сказала Мэй.

— Порой даже я признаю поражение. Во всяком случае, я не намерен повторять наши опыты, потому что не в силах этого сделать, и больше тут говорить не о чем.

— Есть и другие способы.

— Мне они не известны.

— Но ты даже не пытался подумать, Джон, — настаивала Мэй.

— Вот тут ты права, — согласился Дортмундер. — Уж если я и пытаюсь что-то сделать, так это забыть о плотине. Что нам еще остается? Попросить Стэнова приятеля слепить еще одну повозку? Купить у того парня с Лонг-Айленда еще пару аквалангов? Прорезать очередную дыру в заборе, чтобы наткнуться на толпу людей, наблюдающих за водохранилищем? Спуститься в него без этих проклятых теннисных шариков? Да, Мэй, ты права. Должны быть и другие способы. Другие способы свернуть себе шею, о которых мы до сих пор не догадывались. Но даже если мы сумеем пробиться в этот чертов город, нам придется пройти по дну, меся грязь, а затем попытаться отыскать крохотный ящик на огромном поле — там, где не видно ровным счетом ничего, даже если бы кто-то специально расставил для нас указатели.

— Будь это простая задача, нам не пришлось бы обращаться к тебе за помощью, — рассудительно заметила Мэй.

Дортмундер откинулся на спину и развел руками.

— Если хочешь, я перееду сюда, — сказал он. — И когда Том взорвет дамбу, буду рядом с тобой. Но больше мне предложить нечего. Мы с Томом расстались навсегда.

— Я знаю, что ты не исчерпал всех возможностей, — настаивала Мэй. — И если бы ты заставил себя подумать над этим...

— А вот и мамуля, — заметил Стэн.

Дортмундер вновь выглянул в окно и увидел зеленый «плимут френзи» с белыми шашечками и надписью «Городской таксомотор» на борту, остановившийся у обочины напротив дома. Из-за руля вылезла мамуля Стэна, одетая в свой рабочий костюм — кожаную кепку, куртку на «молнии» поверх фланелевой рубашки, хлопчатобумажные брюки и туфли. Ее движения были исполнены непривычной плавности и спокойствия. Мамуля аккуратно прикрыла дверцу, вместо того чтобы хлопнуть ею изо всех сил, и направилась к дому неторопливой походкой, не растопыривая локтей и не задирая подбородка.

— Черт побери, — оторопело пробормотал Стэн. — Что это случилось со старушкой?

— Она перестала напрягаться, — сказала Мэй.

Так оно и было. Войдя в дом, мамуля не грохнула дверью, не пнула ее ногой и даже не стала орать и вопить. Она повесила куртку и кепку на крючок и вплыла в гостиную.

— Добрый день, Стэнли, — сказала она мягким голосом. — Я так рада, что ты приехал. Как ты себя чувствуешь, Джон?

— Словно утопленник.

— Вот и славно. — Мамуля пересекла гостиную и подставила сыну щеку для поцелуя. Ошеломленный Стэн подчинился, и мамуля окинула его критическим, но снисходительным взглядом. — Ты уже обедал? — спросила она.

— Ну да, конечно, — ответил тот, пожимая плечами. — Как всегда. Ты сама знаешь.

— Ты не задержишься у нас?

— Э-ээ... — произнес Дортмундер, прочищая горло. — Мы, собственно, приехали затем, чтобы увезти вас отсюда.

Мамуля обратила к нему нахмуренное лицо.

— Куда увезти? В город? — осведомилась она голосом, в котором послышалась нотка былой сварливости. — В Нью-Йорк со всеми его гавайскими бродягами и прочей нечистью?

— Именно туда, — подтвердил Дортмундер.

Мамуля приставила к его носу корявый палец.

— А знаешь ли ты, — спросила она с дрожью в голосе, — что делают местные жители, когда ты включаешь сигнал поворота?

— Не знаю, — ответил Дортмундер.

— Они уступают тебе дорогу, чтобы ты мог свернуть!

— Очень мило с их стороны, — сказал Дортмундер.

Мамуля уперла ноги в пол, а кулаки в бока и, выпятив челюсть в сторону Дортмундера, осведомилась:

— А что может предложить взамен Нью-Йорк?

— Да хотя бы то, что его не затопят.

Мамуля медленно, многозначительно кивнула.

— А вот уж это — твоя забота, Джон, — сказала она.