Сонные глазки и пижама в лягушечку - Том Роббинс

Неуклюже поднявшись, миссис Кудал шаркает пушистыми шлепанцами и запахивает халат, словно перед ней Осторожный Насильник. И сообщает:

– Оно что-то делает. Что-то очень странное…

Вы отталкиваете вдову и прижимаетесь к скважине шоколадным глазом. Ха, что тут странного? Макака всего-навсего пытается смастерить новую самокрутку. Получается несколько хуже, чем в прошлый раз: животное еще не до конца проснулось. Пригоршни табака падают мимо папиросной бумажки на волосатые ноги, на софу и ковер.

Не обращая внимания на миссис Кудал (а было бы неплохо заставить ее еще раз покраснеть), вы отгибаете гвозди и отпираете дверь.

– Здравствуй, Андрэ! С добрым утром, милый! Как спалось? Вы осторожно приближаетесь. Примат, несмотря на проблемы с сигаретой, ведет себя вполне дружелюбно.

– Смотри, тетушка Гвен принесла тебе гостинец!

Пока обезьяна шумно жрет эскимо, вы надеваете на нее ошейник и пристегиваете поводок.

– Вот так, молодец! На, держи еще одно. А сейчас мы поедем кататься. Будешь хорошо себя вести, получишь мно-о-ого эскимо! Beaucoup![3] Понятно?

Выводя полусонного зверя из комнаты, вы коситесь на столик, где лежали карты Таро. Большая часть колоды разбросана по полу – и карта, которую импульсивно выбрал Андрэ, увы, затерялась. На глаза попадается уголок карты Номмо. Вы ускоряете шаг. Кудреватая голова вдовы Кудал выглядывает из дверей противоположной квартиры, словно подвешенная на веревочке.

– С Пасхой, миссис Кудал! – говорите вы. – Отец лягушка, сын головастик, святой дух – болотный газ!

15:27

Вы напрасно боялись, что Андрэ не захочет лезть в тесный багажник «порше». Увидев, что туда отправилась коробка эскимо, он тотчас прыгает следом. Когда захлопывается крышка, он начинает шебуршиться и визжать, но шум скоро стихает. Удовлетворенно похлопав по багажнику, вы оглядываетесь – и замечаете стоящую на противоположной стороне улицы полицейскую машину. Проклятие, думаете вы. Проклятие в шестнадцатой степени! И объясняете:

– Это варварийская обезьяна. Они не выносят дождя.

Смоки закатывает глаза и трясет головой:

– Я ничего не видел! Ты что-нибудь видел, Сесил?

Сесил вообще не смотрит в вашу сторону. Он разглядывает помойные ящики с таким вниманием, словно получил грант на изучение взаимодействия кислотных дождей с кошачьими какашками.

– Ни черта не видел! – ворчит он голосом пораженца.

Взяв курс на Куин-Энн-Хилл, вы несколько раз проверяете, не едет ли следом машина с мигалкой. Горизонт чист, и вы с облегчением жмете на газ. На центральных улицах задержки не возникает: дождь загнал бомжей и преступников в подъезды и прочие убежища, где в железных бочках шипят их костры. Тем не менее вы сворачиваете на Третью авеню, которая обычно менее оживлена, чем Первая, и в результате оказываетесь рядом с клубом «Вервольф»; афиша обещает выступления «Пьяных шоферов» и «Тихуанских памперсов». При виде клуба в памяти всплывает последний разговор с Кью-Джо… впрочем, одного воспоминания недостаточно, чтобы запачкать ваше светлое настроение.

Дождь, этот тощий серый шериф, разогнал не только бомжей, но и толпу у входа в отель «Сорренто». Те, кто не поместился в холле, разошлись по машинам или по домам. На улице осталась лишь горстка самых стойких. И среди них Даймонд – вымокший до нитки, как вы и предполагали, однако отнюдь не одинокий. Напротив, он оживленно беседует с какой-то симпатичной азиаткой средних лет, и его улыбка вспыхивает, как спичка, наполняя воздух запахом серы.

К счастью, от обочины Терри-авеню отъезжает фургон; вы заруливаете на освободившееся место и начинаете бибикать, чтобы привлечь внимание Даймонда. Он замечает вас – и направляется к «порше», радостно встряхивая промокшими патлами, разбрызгивая направо и налево капельки воды.

– Я просто мимо проезжала, – говорите вы, опуская окно.

– Aгa. Я тоже погулять вышел.

Насмешка в его голосе совсем не раздражает.

– Странно, что ты еще здесь. Как дела?

– Добрый доктор вернулся минут двадцать назад. Этакий невзрачный тип, по телевизору выглядит внушительней. Судя по всему, он опять нюхал пробки от сакэ. Остановился, сказал нам несколько слов – заплетающимся языком. Показал пластиковую банку, наполненную чем-то похожим на спинномозговую вытяжку огородного пугала. Клизменный эликсир. Анальная амброзия. Состоит, по его словам, из рисового отвара, бета-каротина и щепотки кофе. И больше ничего. Каждый может приготовить, надо только знать пропорции.

– Да, жалко…

– Почему?

– Как только мир узнает, что нет никакой секретной формулы, что нечего патентовать, биржа «Никкей» тут же склеит ласты и отправится к осьминогам. А если Токио потонет, кто останется на спасательной вышке? Никого. Все будут гулять по дну в чугунных ботинках.

– Ну, не забывай про клизму. Без специального наконечника рисовый раствор – просто грязные помои.

– Мировая экономика не может опираться на какую-то маленькую клизму. – Вы второй раз в жизни произносите слово «клизма» в обществе мужчины, но от расстройства даже забываете покраснеть. – Проклятие… Ну ладно. Хочешь, я отвезу тебя домой?

– Спасибо, что предложила, золотистая пипка. Я еще ненадолго задержусь. Ямагучи дал понять, что скоро выйдет, расскажет о разных режимах лечения. Только сначала он должен переехать: его переселяют на седьмой этаж, в пентхаус. Из соображений безопасности. Вряд ли в Тимбукту у меня будет возможность выбирать режим лечения, но все же надо послушать, что он скажет.

– Так и будешь торчать под дождем? Посмотри, ты весь промок! Давай посиди в машине, я печку включу.

– Пум-пурум-пурум! – поет он в ответ. – Пум-пурум-пум.

16:00

Вначале было одно. А потом одно привело к другому.

Незыблемая правдивость этой сокращенной версии первой главы Книги Бытия получает очередное подтверждение в маленьком салоне «порше», который ни вам, ни большинству людей, ни даже немецким инженерам – никому не пришло бы в голову назвать местом, пригодным для полномасштабного полового акта. И тем не менее. Вы стянули свитер, чтобы вытереть ему голову, он запустил татуированную руку вам под юбку, окна своевременно запотели – в общем, одно привело к другому.

Над этой загадкой вы будете мучиться до конца своих дней: как могли два взрослых человека в такой чудовищной тесноте… Однако умудрились. Причем не кое-как, а страстно, нежно и продолжительно. Белый пони, храпя и брыкаясь, забежал на вершину холма – сначала рысью, потом галопом – и не сбавляя шаги понесся дальше, до лужайки перед вашим крыльцом, а потом несколько раз поднялся на дыбы, лег на спину и начал лениво кататься в спелом клевере. (Кью-Джо права: все предыдущие оргазмы были ложной тревогой, искусственным сыром, фонограммой и плацебо.) Конденсат на стеклах создает ощущение защищенности, однако это ложная защищенность: на пике вашего слияния «порше» качался так яростно, что вся округа – слава богу, полиция уехала, – в конце концов поняла: в маленькой спортивной машине происходит нечто непотребное; а бедный Андрэ, наверное, подумал, что его спустили с Ниагарского водопада в железной бочке.

– Почему ты смеешься, Гвендолин?

– Да так, ерунда…

Зачем портить приятную постсексуальную задумчивость рассказом о находящейся на борту обезьяне? Даже отдав мужчине тело, девушка должна сохранить какие-то секреты.

Вы прижимаетесь к нему. И мечтательно урчите:

– Ларри…

– Да?

– Расскажи мне про старые добрые времена. Расскажи про восьмидесятые.

Он вздыхает:

– Ах, жабенок.

А чего он хотел? Давно пора понять, вы не из тех, кто спрашивает партнера: «Тебе тоже понравилось?» Он снова вздыхает. Вы тоже вздыхаете:

– Что ж. Не хочешь рассказывать о пароходе, который уже уплыл? Тогда расскажи о том, на который я еще могу успеть.

– Ну, есть много разных пароходов. Один называется «Природа», другой «Секс». Есть еще «Искусство», «Наркотики»… Они покачиваются почти у каждого причала, заходи и плыви – через социальные водовороты, через штили депрессий и бюрократические мели. Лучшие из пароходов могут даже преодолеть приливы посредственности.

Да, прогулка на пароходе «Секс» оказалась приятнее, чем можно было предположить. Но сейчас вы снова на берегу, разминаете ножки, и ни искусство, ни наркотики никогда не были реальной альтернативой. Вы снимаете трусики с рычага передач. Чтобы их натянуть, нужно быть очень хорошим акробатом. Удивительно, что их так легко удалось снять. Приведя себя в относительный порядок, вы долго, пристально смотрите Даймонду в глаза. А потом выкладываете все начистоту. Рассказываете ему про задумку с игрой на фьючерсах.

– Как ты можешь представить, – заключаете вы, – у меня даже близко не наберется того минимума, который необходим для покупки серьезного количества малодоходных ценных бумаг. Но ты сам вчера предложил (неужели и вправду вчера?), что это препятствие можно обойти. Ведь можно, да? Ларри? – Вы целуете его в колючие щеки, затем в губы. – Ты ведь можешь?…