Как жить и властвовать - Александр Александрович Игнатенко

письме, того, раскрытие чего отвратительно и тому, о ком доносят, и тому, кому доносят, и любому другому, будь то, о чём доносят, высказыванием, делом, поступком или чем-то ещё. Оно – раскрытие тайны, снятие покрова с того, что раскрывать не пристало» [456].

Определив доносительство как сообщение властелину правдивых сведений, порочащих кого-то из его приближённых, Ибн-аль-Азрак указывает приметы доносительства – стремление принести вред тому придворному, о котором речь, и получить при этом какую-то пользу от властелина [457].

Более конкретно рассматривая вред от доносительства, аль-Маварди отмечает, что доносчик «сеет сомнения (в душе властелина. – А. И.), и тот представляет себе человека верного как предателя, благожелательного как злонамеренного, и уменьшается его (властелина. – А. И.) вера в своих сотоварищей. А коли уменьшилась его уверенность в них, то он начинает к ним неприязненно относиться. От неприязни же он переходит к боязни, и вред, причинённый доносчиком тому, кому он доносит, больше, чем тому, о ком доносят» [458].

Мотивы доносчика эгоистичны и низменны: он не хочет подсказать, посоветовать что-то правителю, а делает своё дело из зависти, мстительности или корысти [459]. Сомнительно, чтобы такая ориентированность сплетника или доносчика, притом что они сообщают правдивую информацию, могла привести к позитивным последствиям для отдельных людей и социальных групп. Во всех «зерцалах» приводится мысль Пророка о том, что донос приводит к погибели всех тех, кто имеет к нему касательство: – того, на кого доносят (ему грозят неприятности), того, кто доносит (он совершает греховное дело), того, кому доносят (он начинает неприязненно, а то и со страхом относиться к своему соратнику, вследствие чего становится ущербным и грозит исчезнуть согласие среди соратников).

Через такое соотношение целей, средств и результатов проявляется ограниченность социальной ценности правды. Об этом прямо и заявляет, например, такой авторитет, как аль-Маварди: есть как минимум три случая (хула, сплетня, донос), когда правда «оказывается такой же мерзостной и позорящей самого говорящего, как ложь» [460]. Ложь уравнивается с правдой, она оказывается допустимой в отдельных случаях. Первая и главная цель, ради которой ложь допускается, – достижение и сохранение лада между людьми [461]. Мир, согласие, покой – те ценности, ради которых допустимо пожертвовать правдой, а то и солгать. «Правда хорошо, а мир лучше» – так можно сформулировать эту позицию.

Сокрытие правды как решение проблемы

Выбор между правдой и ложью (между вредной правдой и порицаемой ложью) может создать неразрешимую коллизию в душе человека. Она вполне разрешаема, если иначе сформулировать проблему, ориентируясь, как было установлено выше, на благо общины и не забывая при этом нравственный императив правдоговорения. Возможно умолчание, сокрытие правды в одной ситуации и раскрытие её в другой, сообщение неполной правды и т. п. Допусти́м и даже рекомендован выбор гибкой позиции, ориентированной на благо группы, а не на решение крайне сложной проблемы соотношения правды и лжи. (К ней мы ещё вернёмся в разделе «Хитрить».) Об этом ясно говорит такой средневековый авторитет, как аль-Газали: «Не во всех случаях обязательно говорить правду. Как разрешено человеку скрывать собственные недостатки, так же необходимо, чтобы он скрывал недостатки и тайны своего брата-мусульманина» [462]. Иными словами, не спешим же мы честно сообщать другим людям о себе что-то порицаемое (а это наверняка имеется). Так и никто и ничто нас не заставляет обязательно распространять известную нам правду о недостатках или неблаговидных поступках других.

В «Светильнике владык» приводится притча, изтафси́ра (толкования Корана), которая прекрасно иллюстрирует рассматриваемый императив.

Как Бог отказался стать сплетником

Во времена Моисея на людей обрушилась сильнейшая засуха. Моисей собрал израильтян, и они вместе стали возносить к Богу молитвы о ниспослании дождя. Но дождь не пошёл. Так повторилось и во второй раз. Когда все вышли на молитву в третий раз, Господь обратился к Моисею так, чтобы его слышал только он, и сказал: «Я не отвечаю на молитву, возносимую тобой и теми, кто с тобой, потому что среди вас есть сплетник». (В качестве попутного комментария отмечу, что здесь показана большая греховность сплетничества: оно мешает жить целому народу.) «О Господи! Скажи, кто он, чтобы мы могли удалить его от нас», – обратился Моисей к Богу. «Как же так, о Моисей, – ответил ему Бог. – Я запрещаю вам сплетничать, и Сам вдруг стану сплетню сообщать?» Тогда сыны Израиля коллективно покаялись в грехах (среди них, естественно, был оставшийся анонимным сплетник), и после этого Бог послал на них обильный дождь [463].

* * *

Божественая мудрость, как видим, направила Моисея на путь решения проблемы засухи без того, чтобы Бог сказал полную правду о том, кто мешал осадкам выпасть.

Добровольный и доброжелательный информатор как допустимый источник сведений

Мы несколько отклонились от темы данного раздела. Полное или частичное и временное сокрытие правды могло решить проблему запретности сплетен и доносов. Но тем самым оказывалась сокрытой и объективная информация, которую властелин или любой заинтересованный человек мог бы получить от добровольного информатора.

Предсмертный отказ от доносительства

Иллюстрацией такого положения дел может быть рассказ о последних часах жизни аль-Хасана Ибн-Али, сына четвёртого (и последнего) Праведного халифа Али. Тому поднесли яд в питье. И когда стало видно, что аль-Хасан умирает, Яхья Ибн-Зайд, стремясь найти и наказать отравителя, спросил у него: «Кто же дал тебе это питьё?» Глаза аль-Хасана наполнились слезами укоризны, и он сказал: «Я делаю последний шаг в этом мире и готовлюсь к первому шагу в мире ином, а ты заставляешь меня злословить» [464].

* * *

Склоним голову перед этим человеком, который не пожелал доносом омрачить свои последние часы в дольней жизни. Однако наша тема заставляет искать и иные решения вопроса – более, что ли, практические.

Какую позицию должен был занять придворный, узнавший, что кто-то совершает действия, приносящие вред державе или властелину? Молчать, чтобы не прослыть доносчиком, сплетником, занимающимся наушничеством? Или всё-таки сообщить властелину о происходящем? И что делать самому властелину? С порога отвергать любое сообщение, как это сделал моральный ригорист Омар II в приведённой выше истории, и тем самым обречь себя на неведение относительно каких-то фактов, могущих оказаться важными для него самого и судеб державы? Ведь могли существовать и наверняка случались такие ситуации, в которых не принять какое-то сообщение от добровольного осведомителя было бы губительно. Да и мотивы такого человека могли быть не столь низменны, как у примитивного доносчика-завистника.

В категориях «княжьих зерцал» эта проблема выражалась как соотношение доносительства (сплетен, наушничества) и доброжелательного совета, сообщения (насх, наси́ха) [465].

Властелин должен избежать двух ошибок: во-первых,