Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

Не быстро, но всё же.

— Шарлотта!

Грузовик раздавит женщине череп, как яйцо, как скорлупу, и не заметит — эта мысль пронзила Паоло, который сперва увидел её из кафе близ того места, где такси высадило её, а потом — как она собирается сойти на проезжую часть; эта мысль билась в его мозгу, когда он вскочил, отшвырнул стул, сразу поняв, что не успеет к ней раньше грузовика и никогда не простит себе этого, потому что это была его вина: он не должен был позволять ей ехать одной в Сан-Рокко. Луиджи рассказал ему, что там произошло и как подействовало на неё, на её нежную душу. Визг тормозов, фургон резко сворачивает, его груз сыплется на дорогу, обгоняющая его «веспа» скользит на одном колесе по грязному закату омлета, прохожие — в желтке, белке и липкой скорлупе, будто разрисованы Джексоном Поллоком…

…и тут подлетел он.

Последние несколько метров Паоло преодолел, словно у него были крылья, и оттащил её с дороги. И вот она на тротуаре, в безопасности, непонимающе смотрит на него. Невероятно! Ему хотелось стиснуть её в объятиях, трясти, целовать её тонкое английское лицо.

— Где вы витаете, cara? В каком мире… я звал, звал…

— И мне досталось! — кричал разозлённый таксист. — Посмотри на мою машину!

Паоло взглянул на разбитые задние фонари, смятое крыло и представил Шарлотту на месте машины.

Водитель фургона выскочил из кабины и разразился бешеным потоком итальянской брани.

— Простите, — перебил его Паоло. — Она, видимо, в шоке. Если назовёте своё имя, я постараюсь…

— Не будь дураком! — накинулся таксист на водителя фургона и принялся костить его на чем свет стоит, упомянув, что кое-кто захочет узнать, почему эти яйца доставляют так поздно и, может, кое-кому прищемят яйца иного рода, если он сообщит мужу этой леди, что её едва не сбил один любитель яиц всмятку. Потом он сжал обеими руками ладонь Шарлотты и сказал: — Это всего лишь машина, мадам. Страшно рад, что теперь у вас всё будет хорошо, ваш друг проводит вас домой. — Он грозно взглянул на Паоло и популярно объяснил на итальянском, что с ним будет и с кем ему придётся иметь дело, если он когда-нибудь снова отпустит свою ненормальную английскую подругу одну. После чего ушёл.

— Не хотите ли чаю, Шарлотта? — спросил Паоло. — Или предпочитаете прилечь?

Она не ответила.

— Это из-за Сан-Рокко, да? Из-за арестов? Это расстроило вас? Ни к чему было… Я слышал… от Луиджи. Он рассказал Джеймсу, что копы собираются арестовать её, так что есть свидетельство на плёнке того, что произошло. И с Прокопио всё будет в порядке. Его забрали в местную тюрьму, где ему придётся подождать лишь несколько дней… как вы это называете: guidizio di сопvalida… постановления GIP, судьи, участвующего в предварительном расследовании. То есть пока…

Выражение лица Шарлотты заставило Паоло остановиться. Лучше не говорить ей об альтернативе. Если шеф полиции захочет по-настоящему подгадить, сказал Луиджи, он способен потребовать custodia caustelare, предварительного заключения в качестве меры пресечения, и тогда Прокопио смогут держать в тюрьме больше трёх лет, на усмотрение полиции, без предъявления всякого обвинения. Подобную эффективную систему применяли в семидесятые-восьмидесятые годы в период расцвета терроризма в Италии, а теперь она чаще служила в качестве инструмента устрашения.

— Половина заключённых в наших тюрьмах обязаны ей тем, что сидят, — сказал Луиджи. — И самые отъявленные преступники — из членов мафии. Очень эффективный способ в тех случаях, когда свидетели и судьи имеют обыкновение погибать, если вообще соглашаются участвовать в процессе.

— Прокопио сам должен был быть осмотрительнее, — добавил молодой полицейский. — Наш шеф очень зол сейчас. В последнее время дела идут неважно. Сверху давят, да ещё Фабио взбесил его вчера вечером. Если шеф захочет, он соберёт нужные показания дюжины свидетелей, которые вдруг пожелают раскаяться, — и тогда у Прокопио даже не будет шанса, что его дело когда-нибудь рассмотрят в суде.

Паоло знал, что покаяние — верная карта в этой игре. Другой пережиток чрезвычайщины в борьбе с терроризмом, раскаяние, применялся в недавних судебных делах против мафии, и на судебных следствиях, которые проводили «Чистые руки», бывало много таких участников уголовных преступлений, кто давал показания в обмен на смягчение приговора (или вовсе его отмену), становился раскаявшимся и свидетельствовал против организаций, на которые работал в прошлом. Это был один из способов разрушить традицию «заговора молчания», типичную в делах против мафии и других громких делах против Церкви или государства, поскольку эти официальные «раскаявшиеся» никогда не появлялись в суде; не было и никаких других видимых знаков благоволения, которое им оказывали за их коллаборационизм.

Но сейчас был неподходящий момент обсуждать с Шарлоттой подобные дела. Паоло вёл её, как слепую, обратно в пансион. Попросив консьержку принести чаю, он сидел возле неё в узкой мансардной комнате, поглаживая ей руку и слушая звуки ежедневного сражения ворон и голубей.

Прошёл час, а она всё молчала. «Бедняжка», — вздохнула консьержка и налила себе ещё граппы. Шарлотта даже не притронулась к чаю, который стыл рядом.

— В чем дело, Шарлотта? Пожалуйста, скажите… Вы теперь в безопасности… — Его пугало её молчание. — Вас никто не обидел?

В голове одни слова, карусель слов, кружатся, сталкиваются… «Passegiata… Что делать? Не знаю… все эти матери и дети… а как же другие! Неужели они никого не волнуют? Дети, дети, снова дети… и все эти потерянные люди, немые, без родителей, как же они, кто заботится о них! А теперь ещё и Прокопио… он-то делал… что-то, по крайней мере… пытался помочь… а я…» Куски льда во рту, ни выплюнуть, ни проглотить.

— Поговорите со мной, дорогая. В чем дело? Что с вами?

Слова, слова, слова… Какой смысл что-то говорить? Она ничего не может сделать, уже слишком много сделала… всё слишком поздно.

— Это из-за Сан-Рокко? Поэтому вы так расстроены? Из-за ареста глухой? Только поэтому? Не думайте, что это ваша вина… Ей всё равно пришлось бы вылезти оттуда, где она жила, рано или поздно… Всякое в Урбино…

«Это моя вина, моя, — думал Паоло. — Я проболтался Донне и Фабио».

Он рассеянно продолжал гладить руку Шарлотты, пока она вдруг не вырвала её; рот её скривился. Вид у неё был дикий, совсем не похожа на прежнюю спокойную, милую английскую даму.

— Бедняжка, — сказала консьержка.

♦

— Надо было избавиться от чёртовой бабы, как я тебе талдычил, а не арестовывать! Кто велел моему дурню сынку арестовывать её? — Лоренцо был в ярости. — Она ещё доставит нам неприятностей, предупреждаю тебя. Как насчёт твоего умелого дружка Бенни — для чего он здесь, отдыхать приехал? Не мог разобраться с ней?

Его приятель выглядел раздосадованным, хотя знал наверняка, что Лоренцо никогда не предлагал избавиться от старухи. Опять же, память у него, как мочевой пузырь, ослабела, в чем он ни за что не признается в этой компании.

— Нет, — задумчиво сказал Дедушка. — Нет, Лоренцо, идея была неплоха. Уже слишком много народу говорит об этой женщине. А так мы держим ситуацию под контролем. Она может быть ферзём, может быть просто рехнувшейся пешкой, возомнившей себя ферзём.

— Как мой идиот сынок, этот шеф полиции!

— Кто бы она ни была, мы узнаем, что ей известно, в состоянии она говорить или нет — и, возможно, с кем она говорила, если вообще говорила.

♦

Той ночью в ораториуме Санта-Кроче, самом древнем и почитаемом ораториуме Урбино, фрагменты фрески с изображением святого Себастьяна, написанной Рафаэлем, начали кровоточить. Кровь сочилась из девяти ран на теле святого, где в него вонзились стрелы, и капала на пол, едва не вызвав инфаркт у старой толстой уборщицы, которая, перекрестившись и дав обет больше никогда в жизни не притрагиваться к миндальным с кремом пирожным Прокопио (не предупреждал ли её доктор уже столько раз?), поспешила разнести новость по соседям.

— До того как раны Себастьяна начали кровоточить, этот ораториум, возведённый в тысяча триста тридцать четвёртом году, был известен главным образом своей принадлежностью братству мучеников Креста Господня, члены которого бичевали друг друга на тайных церемониях, — сказал Джеймс. А про себя подумал: старые содомиты садисты.

Время было уже позднее, и он всё внимание уделял оператору, стараясь перекричать шумных репортёров-итальянцев, занимавшихся тем же, что и они. Ораториум находился под особым покровительством Церкви вследствие суровости устава братства. Прекрасным своим состоянием он во многом был обязан семье графа Маласпино, отец которого щедро жертвовал на его реставрацию. Немало людей в Урбино верили, что разгадка таких чудес, как это Кровотечение Себастьяна в Санта-Кроче, может лежать в сегодняшнем аресте таинственной немой. Её нападение на знаменитую «Муту» Рафаэля было тесно связано с продолжающимся кровотечением портрета. До сей поры оно препятствовало отчаянным попыткам профессора Серафини из ИКИПа, Итальянского комитета по исследованию паранормальных явлений, научно доказать мошенническую природу последних городских чудес.