В плену Левиафана - Виктория Платова

КОРРЕСПОНДЕНТ: Вы когда-нибудь замечали странности в поведении отца? Что-нибудь, что могло бы пролить свет на причины трагедии?

РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: Нет, никогда. Он прекрасный человек. Он… был прекрасным человеком. Любящим, нежным и заботливым.

КОРРЕСПОНДЕНТ: А вспышки немотивированной ярости или агрессии случались?

РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: Нет, никогда.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Говорят, последние полгода он находился в депрессии.

РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: У нас были… небольшие финансовые затруднения. Но вовсе не такие, из-за которых лишают жизни себя и своих близких. Нет, я не понимаю… Это какая-то ошибка. Это ошибка, слышите?!

КОРРЕСПОНДЕНТ: Я сожалею.

РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: Мой отец был прекрасным человеком. Любой вам это скажет.

КОРРЕСПОНДЕНТ: И тем не менее произошло то, что произошло. А его отношения с вашей матерью? Правда ли, что они были далеки от идеала?

РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: Ложь! Не было людей ближе, чем они. Они много пережили, когда получили известие о смерти моего старшего брата… Они вообще много пережили в жизни и всегда поддерживали друг друга.

КОРРЕСПОНДЕНТ: А ваша сестра? У нее не было ссор с отцом? Некоторые ваши соседи утверждают, что…

РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: Не собираюсь комментировать всякий вздор.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Скромным поведением она не отличалась, не так ли?

РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: Я же сказал вам. Вздор и чушь я не комментирую.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Что случилось с вашим старшим братом?

РОБЕРТО-МЛАДШИЙ: Он погиб на войне. Давайте не будем тревожить тени мертвых. Всех мертвых, какие только есть.

У Роберто-младшего, даром что он вкалывает докером в порту и ему только двадцать два, хорошо подвешен язык. И он в состоянии постоять за свою семью, хотя ее больше не существует. Неизвестно, как вел бы себя на месте Роберто сам Алекс, если бы с ним приключилось что-либо подобное. Вот уж нет! Такого и врагу не пожелаешь. Жить с осознанием того, что все твои близкие мертвы. И что они не просто умерли, а были убиты еще одним близким человеком. Отцом. По телу Алекса пробегает дрожь, он как будто видит то, что увидел вернувшийся домой после работы Роберто: лужи крови, кровавые брызги на стенах спален. Красная пелена стоит в глазах Роберто, заслоняя лица мертвецов, и на долю секунды можно подумать, что это совсем чужие люди. И даже убедить себя в этом еще на пару секунд. Чужие люди, чужая квартира (этажом выше или ниже), чужой (очень дурной) сон.

Большинство предметов в комнатах загажено, заляпано кровью. Они были предназначены для долгой, счастливой жизни в покое и уюте. А никак не для смерти, оттого и кровь на них выглядит особенно отвратительно. Противоестественно. И лишь один предмет сумел ужиться с ней — любовно забранная в рамку фотография покойного старшего брата. Он погиб на войне, а кровь и война хорошо дополняют друг друга.

Роберто так и не произнес вслух имя брата, но Алекс уже знает его: Тулио Амати.

Чем закончилась история — неизвестно, никаких других заметок, относящихся к несчастной семье, Алекс не нашел. Другие заметки посвящены совсем другим людям с другими фамилиями. Их истории не так кровавы, но все, как одна, заканчиваются печально. Инфаркт, неосторожное обращение с электроприборами, падение с высоты. Все несчастные случаи прописаны по одному и тому же адресу, хотя и произошли в разное время и даже в разные десятилетия.

У воздушного змея по имени Тулио Амати — ужасный хвост, без содрогания на него не взглянешь.

У остальных солдат хвосты покороче, но и они вымазаны в крови и несчастьях.

Что за паноптикум собрал здесь Лео?

В том, что именно Лео украсил стены этими зловещими бумажными панно, у Алекса нет никаких сомнений. Не Себастьян же сделал это и не сенбернар Боно. Лео — единственный полноценный хозяин дома, он имеет доступ ко всем помещениям и волен распоряжаться ими как заблагорассудится. Ни один человек не попал бы сюда случайно и уж тем более не смог бы оккупировать одну из комнат без ведома владельца «Левиафана». Но кто все эти люди и какое отношение имеют к метеорологу? Алекс чувствует, что ответ лежит где-то на поверхности, что он чрезвычайно прост и только глупец может не видеть его.

Ответ находится на другой стене, вовсе не такой густонаселенной, как парковка воздушных змеев. Всего-то несколько листков, никак не связанных друг с другом и расположенных в произвольном порядке. Один из них и вовсе пуст.

Почти пуст, если не считать единственного слова, пересекающего бумагу по диагонали:

БАРБАГЕЛАТА.

Если о Тулио и всех других Алекс никогда и слыхом не слыхал, то фамилия Барбагелата кажется ему знакомой. Ну конечно же! Фельдфебель Барбагелата — герой самой мрачной истории, когда-либо случавшейся в окрестностях К. Один из двух, заочно обвиненных в убийстве альпийских стрелков. Его тело не обнаружили среди тел погибших, он не спускался на равнину после совершения преступления, не появлялся ни в одной из деревушек, не попадался на пути пастухов и вальщиков леса. Он как будто растворился в разреженном горном воздухе.

Следов его не нашел синьор Тавиани, бывший тогда начальником местной полиции. И никто не нашел. Нельзя же считать следом листок бумаги с фамилией. Но жалкая бумажка проливает свет на портреты с противоположной стены: очевидно, это и есть погибший взвод. Тулио, Массимо, Даниэль, Альберто и еще шестеро — жертвы. И как только Алекс сразу не сообразил? Ведь он находится ровно в том месте, где произошла кровавая резня. Странно лишь, что фельдфебель Барбагелата не имеет лица. Лео (или тот, кто собирал досье) сумел раздобыть фотографии жертв, но решил обойтись без снимка палача.

Его не удалось достать?

Вряд ли. Вне зависимости от того, какими источниками воспользовался исследователь той давней трагедии (закрытыми или открытыми), все ее действующие лица служили в одном взводе. И в архивах должны были сохраниться все документы и все фотографии, без всяких скидок на преступные наклонности того или иного солдата. Объяснений может быть несколько:

— снимок палача действительно не удалось достать. Все сведения о фельдфебеле Барбагелате оказались засекреченными и доступ к ним разрешен лишь небольшому кругу лиц;

— Лео (или тому, кто собирал досье) снимок оказался не нужен;

— фельдфебель Барбагелата был навсегда изъят из истории войскового подразделения, в котором служил. И вообще — изъят из истории, как будто его вообще никогда не существовало.

Из всех пришедших в голову объяснений Алекс может с некоторой натяжкой принять лишь второе: снимок оказался не нужен. Все остальные не выдерживают критики. Человек может исчезнуть, но остаются те, кто знал его: люди, вещи… В конце концов, необходимые сведения можно получить не только из военных архивов. Это в финале истории Барбагелату окружали лишь ледяные подтеки на скалах, ущелья и разреженный воздух. Но прежде чем стать изгоем, он был чьим-то братом, сыном, племянником. Возможно, даже мужем и отцом. Писал письма, приезжал в отпуск, фотографировался, дарил подарки и получал их.

Человека так просто не сотрешь.

Наверняка где-то осталась его семья, где-то живут его родственники. Судя по обилию фотографий и записей на соседней стене, Лео (или тот, кто собирал досье) проявил себя скрупулезным и дотошным биографом, который в состоянии пересечь полстраны, чтобы сделать один-единственный снимок. Который в состоянии перелопатить тысячи подшивок старых газет, чтобы найти одну-единственную, напечатанную мелким шрифтом заметку. Так что отыскать фотографическое изображение Барбагелаты для него не составило бы никакого труда.

Но он не сделал этого.

Почему?

Алексу неожиданно становится душно в маленькой комнате и в то же время холод пробирает его до костей. Пожалуй, он впервые стал остро ощущать холод только сейчас. Если температура понизится еще на пару градусов (а все к тому идет), придется перебраться в зал с камином и начать топить его всем, что под руку попадется: книгами, плакатами, альбомами и картинами. Картины — отличная мысль! Первым делом он избавится от монструозной русалки с дьявольской, взятой напрокат у сатаны челюстью. А может, это и есть сам сатана? Одно воспоминание о чудовище (намного более страшном, чем мифический Левиафан) нервирует Алекса, заставляя думать, что истинная природа вещей скрыта от глаз и что выглядит она очень нелицеприятно.

Листок с именем фельдфебеля-убийцы — не единственное украшение стены. Сантиметрах в двадцати от листка приколото подобие жетона. Не металлического, что придало бы ему сходство с солдатским, — картонного. Чтобы разглядеть его, Алексу пришлось почти вплотную приблизиться к матам. Верхнюю часть темно-рыжего прямоугольника украшает ряд цифр, чуть ниже идут еще две цифры:

7 и 21

и слово:

Cattolica.