Том 7. Дневники - Александр Блок

7 августа, проснувшись

И вот задача русской культуры — направить этот огонь на то, что нужно сжечь; буйство Стеньки и Емельки превратить в волевую музыкальную волну; поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят напора огня, но организуют этот напор; организовать буйную волю; ленивое тление, в котором тоже таится возможность вспышки буйства, направить в распутинские углы души и там раздуть его в костер до неба, чтобы сгорела хитрая, ленивая, рабская похоть. — Один из способов организации — промышленность («грубость», лапидарность, жестокость первоначальных способов).

Допрос П. Н. Милюкова — интересный, хотя немного внешний. Хлопоты стенографические и отчетные, утомительные мелочи. Вечером — М. В. Бабенчиков (рекомендованный мне Д. Д. Гриммом), которому я отдал для редактирования стенограмму Веревкина. Сплошь рабочий день.

8 августа

День крайнего упадка сил. Работаю много, но не интенсивно — от усталости. Телефон с Пястом. Записка маме.

9 августа

Работа несколько интенсивнее. Купанье. Я наговорил капризных неприятностей милой. Вечером у меня Пяст, которому я отдал для редактирования стенограмму Лодыженского. Пяст читал свои красноуфимские впечатления. Пяст признал сам себя годным при переосвидетельствовании.

10 августа

Телефон от поручика ***, который опять нелепым голосом своим сулит вернуть свой долг на днях.

Бусинька весь день трудилась над II Виссарионовым.

Бурный день во дворце. Все окончательно злые и нервные, Муравьев всех задергивает. Мирились и ссорились. Муравьев едет на московское совещание (послезавтра — первый день). Слухи о каких-то будущих бомбах с чьих-то аэропланов и о выступлениях, в связи с отъездом всех в Москву. Мы эвакуировали в Москву по одному экземпляру всех (почти) стенограмм.

В хвостах говорят, что послезавтра не будет хлеба (Агния).

У меня страшно взвинченное и нервное состояние, и я не жду добра от ближайших дней. Может быть, все это — одни нервы.

Сегодня начался процесс Сухомлинова; утром боялись, что он будет сорван.

Умер Ф. А. Червинский.

«Биржевка» и «Русская воля» тревожные.

Ночью — телефон от Пяста, который сегодня попал под автомобиль и ушиб ногу. Он прикомандирован к бюро печати — военной цензуре, находящейся в веденье политического отдела военного министерства (новое учреждение, руководимое Степпуном). От стенограмм и он и его дядя отказались.

На улице я встретил очень невеселую Дельмас.

Бабенчиков приносил Веревкина (без меня, так как меня председатель вызвал для разговора о стенограммах).

Письмо от мамы.

Что такое московское совещание? О чем? Если оно не оправдает тех громадных надежд, которые на него возлагаются, это будет большим ударом прежде всего по Временному правительству.

Ночью — опять Дельмас, догнавшая меня на улице. Я ушел.

11 августа

Работа не очень плодотворная. Купанье. Телефон с Женей, который возьмет стенограммы Лодыженского, вместо отказавшегося Пяста. Ночью… (подпоручик) принес мне долг (400 руб.) и долго рассказывал: если вычесть его хамское происхождение, военные кастовые точки зрения, жульническую натуру, страшную хвастливость, актерский нигилизм, то останется все-таки нечто «ценное», что можно назвать «современностью», неприкаянностью. (А главное — по-своему любит Россию и узнал о ней довольно много.)

Письмо из «Народоправства».

Милая сверила Фредерикса.

Взрыв на ракетном заводе.

Уж очень красивые, обаятельные дни (умеренно жарко).

12 августа

Сегодня — первый день московского совещания (?). Здесь ожидались волнения, но их не было. Не особенно интенсивная работа до 4-х часов дня. Купанье.

Письмо маме.

Ночью — какие-то странные вспышки на небе прямо перед моим окном, далеко. Гроза? Зарницы? Но воздух холодный. Может быть, ракеты? Или — прожектор?

Ночь (на воскресенье) производит впечатление рабочей, городской шум еще не улегся, гудки, горят фонари над заводами. А мерцающие вспышки, желтые, а иногда бледные, охватывающие иногда большую полосу неба, продолжаются, и мне начинает казаться, что за городским гулом я слышу еще какой-то гул.

Все-таки я еще немного подумал над работой, милая спит.

13 августа

Конечно, это был гром.

Письмо от мамы — очень нервное, и от тети к Любе, что мама перестала поправляться.

Вчера на московском совещании говорили Керенский, Авксентьев, Прокопович и Некрасов. О речи Керенского, полной лирики, слез, пафоса, — всякий может сказать: зачем еще и еще? Некрасов сообщил страшные цифры.

Раннее утро было дымно. Потом пошел прохладный дождь, а на небе — розовые просветы. Работаю.

Днем у нас Бабенчиков и Женя (по редакторским делам и чай).

14 августа

С раннего утра до обеда — работа, статистика стенограмм, доклад или справка, которую я дам Гримму или председателю. Если и из этого ничего не выйдет, то г-да секретари и г-жи переписчицы погубят государственное дело, недоступное пониманию юристов-специалистов и барышень. Телефон с Л. Я. Гуревич.

15 августа

Кузьмин-Караваев занимает важный пост около Савинкова в политическом отделе военного министерства. Он рассказал Любе кое-что «не подлежащее оглашению» (борьба против существующего заговора черносотенцев, отношение к Керенскому). Смысл всего, с моей точки зрения, — крупная и талантливая игра.

Пустота никогда не остается незаполненной.

Едва моя невеста стала моей женой, лиловые миры первой революции захватили нас и вовлекли в водоворот. Я первый, как давно тайно хотевший гибели, вовлекся в серый пурпур, серебряные звезды, перламутры и аметисты метели. За мной последовала моя жена, для которой этот переход (от тяжелого к легкому, от недозволенного к дозволенному) был мучителен, труднее, чем мне. За миновавшей вьюгой открылась железная пустота дня, продолжавшего, однако, грозить новой вьюгой, таить в себе обещания ее. Таковы были между-революционные годы, утомившие и истрепавшие душу и тело. Теперь — опять налетевший шквал (цвета и запаха еще определить не могу).

Б. В. Савинков, описывая когда-то в «Коне Бледе» убийство Сергея Александровича, вспоминал клюквенный сок.

Компания театра Коммиссаржевской, Зинаида Николаевна (близость с Керенским), сологубье, териокская компания, военное министерство нового режима, «Балаганчик» — произведение, вышедшее из недр департамента полиции моей собственной души, Распутин (рядом — скука), Вяч. Иванов, Аблеухов, Ремизов и эсеровщина[74] — вот весь этот вихрь атомов космической революции. Когда, куда и какими мы выйдем из него, мы ли с Любой выйдем?

Письмо от мамы (от 12 августа).

Телефон от Ал. Н. Чеботаревской.

Парк и купанье. В Шувалове я дважды видел Дельмас; она шла своей красивой летящей походкой, в белом, все время смотря кругом, очевидно искала меня.

16 августа

Энергичная расправа с нахрапом на стенограммы в унылом дворце (председатель еще не вернулся из Москвы, и вокруг столов бродят сонные мухи, неряхи и нагло-глупые насекомые — секретари).

Купанье. У Любы вечером А. Корвин.

17 августа

Четырнадцатая годовщина. К милой звонила утром Муся, привезшая дичь из Боблова. С утра у меня Женя, по случаю стенограммы Лодыженского. Работа до обеда. Вечером милая пошла к своим за провизией, принесла яблок душистых, утку. Вечером в Удельном лесу было душно под деревьями, а ночью пошел крупный, шумный, долгий дождь.

Письмо от Франца.

18 августа

Телеграмма Францу. Доклад председателю. Споры с секретарями. Разговор с Д. Д. Гриммом. Разговор с Тарле. Разговор с Миклашевским. Обедала А. Корвин. Программа моей главы.

19 августа

Буся у дантиста. Работа. Я передал Тарле программу своей главы и список намеченных допросов. Чтение докладов Витте, Столыпина и Булыгина с царскими резолюциями (о Шмидте, подавлении революции и др.).

С Идельсоном — у следователя В. М. Руднева (о Вырубовой, Белецком и положении сейчас). Ужасная усталость к вечеру.

20 августа

Мама приехала с тетей, Аннушкой и Тиной. Доехали недурно (сидя в первом классе), коридоры набиты любезными солдатами.

Утром у меня Женя с Лодыженским (много потрудился, но, кажется, и мне придется).

Выборы в городскую думу (центральную). Мой «абсентеизм». Люба подала список № 1 (трудовой партии).

Купанье. Парк. Усталость, голова. Завтрак с Любой у мамы. Из Шахматова — еда, цветы.

21 августа