Последний из рода Грифичей - Дмитрий Шимохин

сделать тот, кто там заперт. Была не была.

— Ждите меня здесь и не высовывайтесь. Я скоро приду, — сказал я девушкам.

После чего мы вместе с Антуаном вернулись к той самой двери, за которой послышался удар.

Постояв недолго у двери и прислушиваясь, услышали такой же удар. Я предусмотрительно достал молот, поскольку, случись непредвиденное, им будет удобней действовать.

Я открыл дверь, и тут же на меня с ревом набросился здоровенный рыжеволосый и бородатый мужик ростом около двух метров, волосы взъерошены, глаза дикие. У него были черные брови, голубые глаза, правильной формы нос, широкие плечи и рыжая борода с усами. Но эти черты я подметил уже после.

Нырнув под его удар, я резко развернулся, ударил его со всей силы кулаком посреди лопаток, отчего он впечатался в стену. Но тут же развернулся и снова попер на меня.

Выставив левую руку вперед, правой я поднял молот вверх:

— Стоять, я сказал! Ты еще кто такой? — спросил рыжеволосого.

Мужик посмотрел на меня, после перевел взгляд на молот, потом на Антуана. Опустив руки, увидел, что я не стражник, сплюнув кровь с губы, наверное, ударился, когда я его впечатал в стену.

— Конор, а ты кто такой? На стражника не сильно похож, да и на прихвостня инквизитора тоже, — сказал здоровяк басом.

Тут вмешался Антуан:

— Перед тобой сэр Ратибор, приклони перед ним колено и останешься жив.

— Сэр?! Так ты рыцарь, значит, — с улыбкой ответил Конор.

— А ты за какие злодеяния очутился в этих шикарных апартаментах? — спросил я рыжеволосого, опустив молот.

— Монах я, точнее, был недавно, немного перебрал с вином, повздорил с настоятелем монастыря, ну и приложил его легонько. Я и убежал. А вот два дня тому назад по розыскной грамоте меня и поймали, грозились передать сегодня под суд, но что-то никто не пришел.

— Это ты на церковных харчах отъелся? Или с детства такой здоровый? — влез Антуан.

На что здоровяк оскалился в улыбке. Антуан же продолжил:

— Ну а за такие преступления у нас вешают. Настоятеля ударить, ишь чего удумал, да еще и насмерть, поди.

Рыжеволосый выдохнул, но продолжил говорить:

— Вот именно, что насмерть зашиб, но я ведь не специально. Он сам нас донимал, мол, ничего не делаем, хотя мы с раннего утра до вечера в храме на учении были, а через день после молитвы читали. А те, кто не читал, из сада не выходили, все работали, а сам он только и мог ходить и тыкать пальцем, что мы плохо работаем, и даже завтрак не заслужили.

— Ну вот как-то я забрел в погреб, где хранили вино, ну и не удержался, отведал. На беду, настоятелю взбрело в голову спуститься в погреб. Увидев меня, хлебающего вино, разорался, и давай меня бить библией по голове. Вы представляете, Библией по голове, святой книгой. Ну, я и отмахнулся от него и приложил, а он головой о бочку и ударился, вот я тогда и струхнул. Взял упавшую Библию из его рук и убежал. Я молитвами пытался замолить свой грех, — с грустью опустил голову Конор.

А после с какой-то детской не посредственностью добавил:

— Не хотел я, он первый начал.

— Значит, грамоте обучен? — спросил я, опуская руку с молотом вниз.

— А то как же. Я с детства при церкви, читать-писать умею, еще и в хоре пел, — ответил Конор.

Взглянув в его глаза, я видел, что он не убийца или какой-то недостойный человек. В его глазах было истинное раскаяние в случившемся.

Я убийц на своем веку повидал многих и мог по взгляду определить, врет мне человек или нет. В голове мелькнула идея взять его с собой, поскольку он читать и писать умеет, тем более может детей грамоте учить, а если что, так я его сдать могу в любое время церковникам. Решено, нужно брать его с собой.

— Пойдешь со мной? — спросил я здоровяка.

— Пойду, если будешь кормить и кроватью нормальной обеспечишь, а если еще и пару серебряников подкинешь и кружку вина нальешь, то я весь твой без остатка.

— По рукам, но учти, если вздумаешь шалить, вмиг очутишься тут же. И это в лучшем случае, — ухмыльнувшись, убирал я молот в проушину на поясе.

Закрыв двери темницы, мы спустились вниз, оставив ключи на ручке входной двери в башню. Антуан сел на перед повозки, Конор забрался внутрь, но в глубь, где сидели суккубки, не полез.

— Тут девка дохлая, и что-то волосатое шевелится, — вскрикнул Конор.

— Она не дохлая, она без сознания, а волосатое — это баран. Так что рот закрой, и чтобы ни звука от тебя не исходило, а то стража набежит, тогда нам всем конец, — прикрикнул я на рыжего.

Антуан дернул поводьями, и мы потихоньку поехали по узкой аллее в сторону конюшни. Приблизившись, я вытащил барана из повозки и занес его в конюшню, наказав конюхам беречь его как зеницу ока. Поскольку этот зверь принадлежит лично герцогу Линскому. Те покорно поклонились, не произнося ни слова.

Сев на перед повозки рядом с Антуаном, я сопроводил их до главных ворот, чтоб их так же не досматривали. Отъехав на сотню метров от ворот замка, попросил Антуана остановиться.

— Отвези троицу туда, где взял, а здоровяку ни слова пока ни о чем, — шепнул я на ухо Антуану. Тот в ответ кивнул.

Я заглянул в повозку, Конор в полусогнутом состоянии стоял над Виржинией.

— Я не могу так дальше ехать. Можно я сяду на перед? — спросил рыжеволосый.

— Разумеется, только смотрите, осторожней. Не попадитесь, — ответил я. И Конор вылез из повозки и сел к Антуану.

Сам же я вернулся в замок.

В длинном, широком и пустом коридоре были слышны шаги Роберта Линского, который все время ходил возле двери, за которой сидел его брат.

— Что-нибудь известно о состоянии графа Карла? — спросил я у напряженного Роберта.

— Нет, ничего, ждем, — ответил он мне.

В ожидании результата время тянулось, как резиновое. А ночью с Робертом мы не сомкнули глаз, ожидая развязки.

Пили вино, а герцог пытался вести со мной беседы и периодически скатывался на рассказы о своем