Как натаскать вашу собаку по экономике и разложить по полочкам основные идеи и понятия науки о рынках - Ребекка Кэмпбелл

слишком много.

– Как-то все это… абстрактно. Насколько эффективно количественное смягчение на самом деле?

– Спорный вопрос. Несомненно, после финансового кризиса, когда все опасались, что мы находимся на грани ужасного экономического краха, количественное смягчение остановило панику. Оно оказалось лучше, чем бездействие, и помогло избежать новой Великой депрессии. А вот страх сильной инфляции тогда не оправдался. Люди не бросились сметать с магазинных полок все подряд. Но те, кто мог, покупали активы вроде акций и домов. Растущие цены на активы не отражаются в индексе потребительских цен, поэтому инфляция остается низкой.

– Итак, количественное смягчение (или печатание денег) не повлияло на цены потребительских товаров, но повысило цены на активы, – что не входит в список мер по борьбе с инфляцией.

– В общем, да. Банк Англии, анализируя эффект от количественного смягчения, пришел к выводу, что без него многие компании бы разорились[127]. Вероятно, количественное смягчение поддерживало экономический рост, увеличение заработной платы и снижение уровня безработицы.

– Но были и минусы?

– Ну, как я и говорила, выросла цена активов, то есть недвижимости и акций. Выгодно для тех, кто уже владеет активами (для пожилых и богатых), и плохо для тех, кто хочет купить свой первый дом или накопить на будущее (для молодых и бедных). А после пандемии началась еще одна волна количественного смягчения. Кое-кто беспокоился, что чрезвычайные меры становятся стандартным инструментом, который позволяет государствам постоянно брать взаймы и не угодить в долговую яму.

– Каков же окончательный вердикт?

– Количественное смягчение мне инстинктивно не нравится. Выдающийся экономист Джон Кей утверждал, что политика сверхнизких процентных ставок вызвала инфляцию цен на активы, сделав покупку жилья недоступной для многих людей, а долгосрочные сбережения – безнадежным предприятием. По его словам, основной эффект денежно-кредитной политики с 2008 года заключался в передаче богатства тем, кто уже владеет долгосрочными активами – материальными и финансовыми, – от тех, кто уже никогда владеть ими не будет[128].

Возможно, главная проблема количественного смягчения в том, что никто не понимает его механизмов, поэтому такая важная область политики почти не вызывает реакции общественности. Хуже того – многие политики тоже слабо разбираются в вопросе. А среди тех, кто разбирается, нет общего мнения относительно ценности и эффекта подобных мер. Однако, при всех своих минусах, количественное смягчение гораздо лучше экономического кризиса. Оно похоже на морфий: необходимо в час нужды, но увлечься слишком легко.

– Лично мне количественное смягчение кажется ненадежным…

– Тогда посмотрим, что ты скажешь о современной денежной теории (СДТ). Самый известный ее адепт – Стефани Келтон[129]. Основная идея выглядит так: правительству нужно прежде всего решить, на что тратить, а затем печатать столько денег, сколько потребуется.

– Разве это не противоречит всему, что ты говорила? А как насчет инфляции… и людей, которые идут покупать хлеб с тачкой денег?

– Келтон и другие сторонники СДТ не отрицают значимости инфляции. Они считают, что СДТ не даст прироста инфляции, пока существует неиспользованный экономический потенциал или свободная рабочая сила. Если инфляция начнет расти, то правительства смогут легко ее контролировать, сокращая расходы или, в идеале, облагая налогом богатых, тем самым сокращая избыточную покупательную способность, которая тоже стимулирует инфляцию.

– Хм… неубедительно. А есть аргументы против? Наверняка найдется хотя бы один…

– Как ты, наверное, уже понял, за СДТ, как правило, голосуют левые политические силы, и поэтому правые конечно же ее презирают. Для правых СДТ означает захват власти государством[130]. Критики теории сомневаются, что инфляцию удастся держать под контролем и она снова будет использоваться всего лишь как скрытое налогообложение.

Также высказываются опасения, что в реальном мире государственные проекты, финансируемые за счет печатания денег, не только вернут в строй безработных и простаивающие фабрики, но и неизбежно вызовут отток рабочих и сырья из частного сектора, снова создав условия для инфляции.

Еще один хороший аргумент: если суверенные государства с энтузиазмом начнут внедрять СДТ, то скоро они обнаружат, что никто не хочет давать им взаймы в их собственной валюте. Не зря Греция перешла на евро, а Венесуэла так много занимает в долларах США.

– А ты что думаешь?

– Если количественное смягчение мне просто не нравится, то СДТ внушает страх. Хотя я не уверена, что они значительно отличаются. Думаю, они, скорее, перетекают друг в друга. Келтон говорит, что правительства могут и должны печатать деньги, пока не начнется инфляция. А это, в общем, и есть количественное смягчение. Основное различие между ними в масштабе: в том, насколько увеличивается денежная масса и каким образом – косвенно через банки или напрямую через государственные расходы.

– Знаешь, я слегка запутался. Мы собирались говорить о том, как правительство контролирует количество денег в экономике. Есть фискальная политика, которая касается налогов и расходов, и денежно-кредитная политика, связанная с процентными ставками, а еще с тем, сколько денег напечатать или выпустить на волю с помощью количественного смягчения. Правительства и центральные банки возятся с этими двумя способами, чтобы помочь своим странам выйти из рецессии и предотвратить депрессию. Я более или менее прав?

– Ты молодец, Монти. Кстати, мы почти дома, так что давай подводить итоги. Вплоть до 1960-х годов господствовало кейнсианство, то есть идея о том, что лучше справляться с рецессией при помощи фискальной политики. При уменьшении спроса государственные расходы могут вывести экономику из рецессии или даже вообще остановить ее развитие. В 1970-х годах эта идея вышла из моды. Европейская и американская экономики, которые в целом руководствовались кейнсианскими принципами, оказались неустойчивыми. Рост был низким, а инфляция и безработица высокими.

Требовались перемены. Под флагами Тэтчер и Рейгана в Великобритании и США появляется новое течение – монетаризм. Оно предполагает, что низкие процентные ставки будут побуждать людей активно использовать свои деньги, тратить их или инвестировать.

К 2000-м годам процентные ставки упали до исторического минимума. После финансового кризиса у центральных банков осталось не так много вариантов. Даже при почти нулевых процентных ставках потребители были по-прежнему не готовы тратить, а инвесторы – вкладывать средства. По выражению Кейнса, страны пытались «сдавить макаронину, как пружину». В итоге центральные банки начали экспериментировать с более радикальной денежно-кредитной политикой, такой как количественное смягчение. Затем пришел COVID-19 – и тут даже центральные банки начали призывать к возвращению фискальной политики.

Возможно ли, что все фискальные и монетарные меры, предпринятые против пандемии, лишь откладывают негативные эффекты на будущее? Безусловно. Запомни: деньги – не настоящее богатство. Современные фиатные валюты ценятся только потому, что люди, продающие материальные вещи, готовы их принимать. Фиатная валюта имеет ценность еще потому, что ее мало. И работа центрального банка состоит в том, чтобы контролировать