Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали - Алекс Норк

Для рассудка — да, а для души? Не выбили из него душу тогда? Ведь первый признак ее наличия — думать о других так же как о себе.

Павел I — Мария Федоровна — Николай I ... скоро распространится в обществе одно письмецо, которое заставит еще раз заговорить об этой трагичной цепочки для нашей истории.

Крестьян не забивали, как солдат, то есть — происходило, но не с такой варварской частотой; крестьян секли розгами, а «особенные любители» приказывали бить вожжами. У нас в именье телесные наказания не водились, однако злобных озорников брили в солдаты, и зная такую от матушки неумолимость, молодежь на праздниках давно уж не выходила за дозволенные границы.

К отмене крепостного права помещики относились настороженно тоже.

Большинство, конечно, не считало нормальной рабскую зависимость во второй половине XIX столетия, и ее, кроме еще Америки, нигде, в сопричисленных к цивилизованным, странах не было. Тоже сказать — в Америке рабами были завезенные черные африканцы, но у нас в рабстве состояли свои, да еще — у христиан христиане. А разоблачительнее всего об этом историческом хамстве, свидетельствовал сам русский язык, утвердивший в себе выражение «владеть душами, душевладелец»: купчие составлялись на столько-то «душ», «подушевые» платились подати, и даже «мертвые души» оставались до очередной крестьянской переписи.

Маменька никогда не давала забывать, что бабушка моя была крепостной актрисой, а родители ее теми самыми «душами», кои на Руси почему-то принадлежали не Богу, а людям. Да и Бог ничьей душой не командует, даруя ей право выбора. И вот Церковь наша двухсот более лет не обращает внимания на такое греховное словоупотребленье.

Но возвратимся к помещикам — они также от власти не понимают хорошего: потому, во-первых, что во власти нашей часто состоят не по знаниям и способностям, а по близостям разным — родству, заступничеству и проч.; во-вторых, у власти нашей всегда недостаточно денег, и в погоне за ними она горазда на всякие глупости. И не самый хороший опыт уже имелся, когда собственным решением помещики освобождали крестьян. Вот семнадцать, кажется, лет назад друг Герцена Николай Огарев освободил своих крестьян с наделением их землей. Вышла от них за то большая обида — посчитали поступок его хуже некуда, дескать — в полном ладу с барином жили, в уваженье к нему, а он ими побрезговал. От обиды в церкви от него отдалялись стоять. Бедный Огарев даже и предположить такого не мог. Да и мало кто мог.

И тревога помещиков силилась этим: «Что им — селянам вдруг в голову-то взбредет?»

Надо сказать, умственный разрыв между крестьянским народом, а также городской беднотой, и вышестоящей частью общества у нас слишком огромен, и путешествующие по Европе скоро замечают — там нет таких непозволительных разниц. А тренирует ум только одно — усвоение знаний, обыденность же лишь консервирует умственность, а если та от природы у кого выше среднего, то притупляет

Помню, какое ошеломляющее впечатление произвела прочитанная на историческом факультете лекция о становлении образования на Западе. Мне давали читать подробный конспект, и несколько дней чувствовал я себя выведенным из равновесия — мощь многовекового там воспитания человека просто-таки поражала — человека не избранного, а именно — массового.

Карл Великий — объединитель тогдашней Европы — ставил вопрос о необходимости всеобщего начального образования: это в VIII еще веке! Не вышло тогда, но стало к тому продвигаться. Городские школы охватывали уже подавляющее число детей с XIII-XIV века, а в сельской местности обучение ложилось на церковные приходы. Не все в те времена становились грамотными на уровне чтение-письмо-арифметика, но вот с XV века отсутствие этих начальных знаний уже считается хотя и не наказуемым, но малодостойным. Начальное образование меняется в сторону бóльших объемов и сложностей, становится обязательным со второй половины XVI века у протестантов, и сама борьба двух церквей вообще очень полезно сказывается в конкуренции за человека.

Европейский простолюдин не находился в рабском подчинении у королей или малых властителей, следовательно, с ним надо было вступать в диалог; надо это и церкви, а особенно — после ее разделения; грамотный простолюдин-ремесленник способен к созданию нового, и высшие слои общества заинтересованы, чтоб он это делал: в строительстве, судоходстве, производстве оружия, товаров роскоши и обихода. Европе ведь неоткуда привозить себе то, что мы везли себе из Европы. А первое государственное решение об обязательном всеобщем образовании принимает Ваймерское княжество в 1619 году. Это когда у нас «конь еще не валялся». Однако и за двести следующих лет положение сильно не изменилось.

Но лето!

Лето у нас продолжалось!

... в Испании, где-нибудь, живущие большую часть года на жаре люди прохлады дожидаются зимней, она там вроде нашей октябрьской — тихая, не студящая человека.

Мне вспомнились слова Лауры из «Каменного гостя» Пушкина, и я процитировал дяде:

— А далеко на севере — в Париже —

Быть может, небо тучами покрыто,

Холодный дождь идет и ветер дует.

А нам какое дело?

— До чего хорошо они там устроились, Серж, Париж у них — Север. А как много тратит Россия, чтобы полгода холодов просто выдержать — жизнь почти ведь останавливается у десятков мильонов, вот и посчитай — сколько выкинуто у нас из истории. К тому же еще, поздно начали — когда к нам татары нагрянули, у них уж сто лет университеты работали. Вот этой географии Чаадаев не уловил, когда написал про безнадежность — что европейцев нам уже не догнать. А если б с этого угла зашел, не обвинительно б получилось.

Мне мысль понравилась, хотя и проста она крайне — но вот от этого, может быть, и упускалась из вида.

— Чьи первые мировые империи, причем по разные стороны океана? — спросив, дядя сам же ответил: — Испанская и Португальская. И в то уже время образовались, когда наш Иван Грозный только начинал безобразничать.

Мы опять шли на вальдшнепов, предстояли многие беззаботные дни, и одинаковость времяпрепровождения нам вовсе не надоедала.

В Москве, находящейся двумя сотнями верст севернее имения нашего, осень обозначила себя не сильно еще, но все же заметно: в кронах деревьев явились кое-где желтоватые пряди, ветви, не стремясь уж как прежде к небу, выказывали спокойное ожидание прохладного времени, и движенье на улицах показалось менее торопливым.

Екатерина вернулась из гостевых своих европейских вояжей, уставшая от тамошнего пунктуализма; и будучи по кровям почти что германкою, любила, по-настоящему, русское только — оно и вообще характерно для всех Романовых, и отчего — Русь сказочная страна? Екатерина произнесла: «Душе здесь моей пристанище».

Устроила обед, не забыв мое приглашение: не очень многий людьми — Островский был, Фет, из-за отъезда в Петербург не случился на нем Аполлон Григорьев, чьи новые стихи появились в «Москвитянине», и друг его Афанасий Фет прочитал:

Язык мой — враг мой, враг издавна...

Но, к сожаленью, я готов,

Как христиáнин православный,

Всегда прощать моих врагов.

...

Паду ли я в грозящей битве

Или с "запоя" кончу век,

Я вспомнить в девственной молитве

Молю, что был де человек,

Который прямо, беззаветно,

Порывам душу отдавал,

Боролся честно, долго, тщетно

И сгиб или усталый пал.

«Порывам душу отдавал» — здесь у Аполлона Александровича даже больше забвенья себя, чем у Пушкина, истина главенствовала над ним в красоте и правде, и обаяние жизни служило тому подтверждением; огромная душа покинет через несколько лет Россию, а кончить век с «запоя» казалось лишь ему — безвозвратным уходом в сказку...

Но все мы здесь пока, здесь — пьем за хозяйку и наше здоровье.

Через день объявился Казанцев, проведший две недели отпуска своего с семьей на даче, и сразу «обрадовал»: убийство вчера, и не стандартное очень.

Дядя, неуместно несколько, потер руки — жизнь требовала ему впечатлений.

— Рассказывай, Митя, рассказывай!

История оказалась следующей.

Золотопромышленник, не из крупного самого ряда, однако в деле своем мастак, предложил революционный, можно сказать, проект: перейти от мелкопромысловой добычи ленского золота, к добыче промышленной в широком масштабе: со строительством конных железных дорог, в том числе; с использованием европейского современного оборудования и т.д. То есть речь шла о создании крупного финансового сообщества. А результаты ожидались примерно такие: 50-60 миллионов дохода в год при расходах менее 10 миллионов.

Было из-за чего.

Золотопромышленник уже имел громадный на двадцать лет землеотвод.

Шел он, погибший, уже поздним вечером из ресторации, где встречался с двумя банкирами, шел к себе в номера, а расстоянье там было ходьбы минут пять.