Впервые в Библии - Меир Шалев

Но над всеми умными, понимающими, знающими и мудрыми возвышается самый известный и великий из них — царь Соломон. Он был и остался «мудрее всех людей», и выражение «мудрость Соломонова» существует до сегодняшнего дня. Интересно, что Соломон не родился таким умным — он стал им, лишь взойдя на престол. Именно тогда явился ему во сне Бог и предложил выполнить любую его просьбу. Соломон не колебался ни секунды. Он попросил: «Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло» (3 Цар. 3, 9).

Так что же, до исполнения этой просьбы Соломон был глуп? Конечно, нет. Еще раньше отец его, царь Давид, наказал сыну в своем завещании: «Поступи по мудрости твоей» — и добавил: «Ты человек мудрый» (3 Цар. 2, 6 и 9). Иными словами, Соломон был умен с самого начала, но попросил сделать его еще умнее, как положено и желательно для того, кто стоит во главе государства. Главным качеством руководителя народа была в его глазах способность вершить суд, и его просьба «различать, что добро и что зло» сразу же напоминает нам о «дереве познания добра и зла» из рассказа о рае (Быт. 2, 17). Эта отсылка усиливает впечатление от его мудрости, а главное, подчеркивает ее магический характер, о чем будет все чаще говориться в дальнейшем, как в Библии, так и в комментариях к ней.

Если судить по «разумному сердцу» Соломона, а также припомнить, что Веселиил и Аголиав были названы «мудрыми сердцем», то придется признать, что вместилищем ума в Библии является сердце. Это анатомическое определение ума подтверждается также реакцией Бога на просьбу Соломона: «Вот, Я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе» (3 Цар. 3, 12). Слово «сердце» в начале фразы добавляет к мудрости Соломона эмоциональное и человечное измерение, но ее конец выглядит явно хвастливым и претенциозным. И точно так же следующая глава начинается со слов: «И дал Бог Соломону мудрость, и весьма великий разум… — а затем все снова сводится к пустому хвастовству: — И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян. Он был мудрее всех людей, мудрее и Ефана Езрахитянина, и Емана, и Халкола, и Дарды, сыновей Махола, и имя его было в славе у всех окрестных народов. И изрек он три тысячи притчей, и песней его было тысяча и пять; и говорил он о деревах, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены[115]; говорил и о животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах. И приходили от всех народов послушать мудрости Соломона, от всех царей земных, которые слышали о мудрости его» (3 Цар. 4, 29–34).

Иосиф, как я отметил, был первым, кого Библия назвала «мудрым», и его ум описывается в ней как единственный в своем роде. Теперь выясняется, что он превосходил Соломона еще в одном аспекте, потому что в отличие от мудрости Соломона, в которой главное — это производимое ею впечатление, ум Иосифа выражался не в решении загадок, задаваемых гостями, и не в сочинении притч о рыбах и песен об иссопе. Его мудрость была проверена в испытании делом — и с большим успехом. Она помогла ему спасти от голодной гибели целую страну, а заодно скупить все египетские земли и сделать их имуществом фараона (Быт. 47, 20–21).

Их различие выражается, в числе прочего, еще и в том, какие цели подчеркивает Библия, рассказывая о деятельности каждого из них. Она сообщает, что оба они, Иосиф и Соломон, собирали на просторах своих царств большие количества продуктов, но в рассказе о Иосифе речь идет о заготовках ради спасения людей от голода, а в рассказе о Соломоне говорится о поборах ради безмерно роскошных царских пиров, которые — так же, как его песни и притчи, — имели целью поразить воображение окружающих: «Продовольствие Соломона на каждый день составляли: тридцать коров[116] муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки, десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, и сто овец, кроме оленей, и серн, и сайгаков, и откормленных птиц» (3 Цар. 4, 22–23).

Такие пиршества требовали огромных поставок, и поэтому Соломон разбил свое царство на двенадцать округов и назначил в них наместников, чтобы каждый из них снабжал царский дворец один месяц в году, иными словами — выжимал бы в это время все соки из своего населения. Напротив, Иосиф поставил над страной надзирателей для того, чтобы они собирали хлеб в тучные годы и хранили его на складах в предвидении голодных лет (Быт. 41, 34), иными словами — в заботе о народе и его будущем. У меня нет сомнения, что это различие имело и другие причины. В отличие от Соломона, никогда не знавшего личных страданий и нужды, Иосиф обрел мудрость благодаря пережитым трудностям и произошедшему вследствие этого духовному преображению. А кроме того, в отличие от Соломона, взошедшего на престол в результате интриг и злоумышлений его матери Вирсавии и пророка Нафана, Иосиф возвеличился благодаря собственным достоинствам.

«Бог дал мне забыть

весь дом отца моего»

Тридцати лет от роду, инородец, чужеземец, только недавно — раб и заключенный, Иосиф внезапно оказался заместителем самого великого из царей региона и ответственным за все его огромное царство. Фараон дал ему царские одежды и провел торжественным шествием перед всеми жителями Египта. Он даровал ему новое имя[117] и женил на знатной женщине. У него родились двое сыновей, и имена, которые он им дал, демонстрируют читателю те стороны его личности, которые не менее важны, чем его восхождение к вершинам власти.

Старшего сына он назвал Менаше, словно говоря этим: «Бог дал мне забыть все несчастия мои и весь дом отца моего». Второго сына он назвал Эфраим, объяснив: «Потому что Бог сделал меня плодовитым в земле страдания моего»[118] (Быт. 41, 51–52).

Так автор рассказа приоткрывает нам те сокровенные чувства, что таились в душе молодого отца. Именем «Эфраим» Иосиф возблагодарил Господа за свои успехи в стране, где он немало пострадал. Но имя старшего сына еще важнее и откровеннее. Нешия — это забвение, и посредством имени Менаше Иосиф благодарил Бога за то, что Он даровал ему забвение отцовского дома.

«Весь дом отца моего», — подчеркнул он, и из этого следует, что не только братьев, продавших его в рабство, он забыл, но и самого отца, который любил Иосифа больше всех других сыновей. «И его я забыл», — сообщает он посредством этого имени.

Но как раз имя, призванное провозгласить забвение, свидетельствует о памяти, и даже более того — о невозможности забыть. Само сообщение «Бог дал мне забыть то-то и то-то» свидетельствует о том, что говорящий, напротив, эти «то-то и то-то» прекрасно помнит. И поэтому имя Менаше не только не подтверждает, что Иосиф забыл, но, напротив, свидетельствует о том, что он все еще помнит, и страдает, а может быть, — и ненавидит. И благодаря этому мы понимаем, что Иосиф не забыл, а хочет забыть, и сердит на отца не меньше, чем на братьев.

Он сердится на отца потому, что тот не искал его. Можно представить себе, что все долгие годы египетского рабства и заключения Иосиф надеялся, что отец придет и выручит его из беды, — и был обманут в своих ожиданиях. Даже ему, со всем его умом, не приходило в голову, что в глазах отца он мертв. Даже он, с его богатым творческим воображением, не мог представить себе возможность такой инсценировки, какую придумали и разыграли его братья, — заявить отцу, что «хищный зверь съел его», и предъявить в доказательство пропитанную кровью рубашку. Иосиф, видимо, думал, что братья сказали отцу, будто он вообще не дошел до Дофана или пришел, а потом ушел и исчез, и поэтому надеялся, что отец будет искать его и найдет, выкупит и вернет домой. Но отец не пришел, и Иосиф решил, что Иаков просто не приложил достаточных усилий, чтобы разыскать пропавшего сына. И это настолько обидело и разочаровало его, что он дал своему первенцу имя, которое вселюдно объявляло, что он, Иосиф, забыл «весь дом отца своего», то бишь — включая самого отца.

Можно понять Иосифа. Грубый и насильственный переход от полосатой рубашки к обнаженной, кровоточащей коже, от положения отцовского любимчика к мрачному колодцу, а потом — к рабству, жизни в изгнании, тюрьме — переживание, тяжелое для любого, тем более для такого изнеженного, любимого и избалованного юноши, каким был Иосиф. И действительно, обида и ненависть, заключенные в имени Менаше, — явный отголосок пережитых им страданий.

Но Иосиф не сломался. Он извлек урок. Он сумел избавиться от своих недостатков. Он открыл в себе большие душевные силы и с большим умом использовал их. Он преуспел в качестве домоправителя Потифара. Он не дал жене этого царедворца соблазнить себя. Он выжил в египетской тюрьме. Он поднялся к руководству государством и проявил способность руководить им в кризисной ситуации. Все это свидетельствует о том, что он сумел извлечь сладкое из горького, превратить поражение в победу.