Основы пневматологии - Владимир Алексеевич Шмаков

ses mains, ourdiraient les entmilles du pretre Аи defaut d'un cordon pour etrangler les ros»16

Уже самая страстность такой идеологии с очевидностью свидетельствует, если не о подавляющем значении чувства, то во всяком случае о его значительной примеси в этом quasi-чисто разумном миросозерцании. И действительно, все это течение, объявляющее себя построенным исключительно по законам разума, повсюду распространялось не доводами разума, а заражением верой, и возбуждало фанатизм, по своей мрачности далеко превзошедший пресловутый фанатизм средневековья. Нет однако необходимости ограничиваться одной только этой стороной воинствующего позитивизма, чтобы раскрыть факт неустранимого наличия в нем проявлений также и мистического начала. В самом деле, всякий позитивизм считает возможным основыватся только на таком опыте, который доступен ежечасной проверке помощью общих всем чувств. Но, как уже это было показано нами, всякий эмпирический процесс и всякий акт его познания необходимо протекают одновременно во всех трех пневматологических категориях. Этим предопределяется неосознанное присутствие в позитивизме категории мистики с низшей, феноменальной стороны. Но, в гармонии с этим, это же самое предопределяется в самом внутреннем его естестве, в его, так сказать, принципиальных истоках. Не повторяя уже указанного факта наличия во всяком виде познания анализа и синтеза и их значения, нетрудно выявить исходное мистическое обоснование всякого позитивизма: это вера в единство, постоянство и общность законов природы17.

Апофеозом гипертрофирования низшей мистики и полного уничижения низшего разума является примитивное понимание религии. Если эзотерическая сущность всякой религии одинаково гармонирует со всеми пмевмато-логическими категориями и параллельно с мистическими откровениями окрыляет испытующий человеческий дух и откровениями разума и воли, то на низших ступенях она воспринимается прежде всего и только в категории мистики. Как мы увидим впоследствии, мистика актуализируется неизменно первой, другие же две категории здесь только ей сопутствуют. Одновременное актуальное центрирование сознания во всех трех категориях приходит на пути его эволюции весьма не скоро и само по себе свидетельствует об уже достигнутых значительных успехах. Итак, религиозное состояние сознания в начале пути преимущественно мистично. Отсюда только один шаг до полного отрицания других категорий через извращение их действительного смысла. Бессилие оправдать с исчерпывающей полнотой очевидную реальность мистически воспринимаемого в категории разума по законам последнего приводит к его полному отвержению. Всякий фанатизм, всякая односторонне-мистическая вера не только иррациональны, но и антирациональны. Credo quia absurdum! И вот в этом крайнем гипертрофировании мистики и уничижении разума в действительности возникает и нечто прямо противоположное. Чем сильнее мистический фанатизм, тем резче его догматика, тем большая ценность придается внешности, малейшим деталям культа, тем более устойчивыми и незыблемыми делаются традиции, а регламентация всего быта более дифференцированной. Увлечение чистой мистикой, абсолютно чуждой в себе всякой форме, на практике приводит к фанатизму и ханжеству, т. е. обоготворению формы. Если в истинной полной религии культ возникает органически и раскрывает веяния Логоса в иерархии естественных символов, то здесь, в выродившейся религии, мы лишний раз получаем подтверждение общей доктрины, что всякая односторонность в своем крайнем напряжении приходит к самоотрицанию, переключается в свою противоположность. Пренебрежение началом разума всегда приводило крайний мистицизм к рабскому преклонению перед самым низшим и худшим видом его — пред мефистофелевской безжизненностью окостенелого Аполлона…

Итак, даже в самых крайних увлечениях односторонним утверждением только одного из полюсов актуального сознания в действительности всегда сохраняют место проявления обоих бинерных начал, но только этот факт частью остается человеку в самом деле неведомым, частью же он просто не хочет его видеть. Однако если ноуменальные принципы и общие законы эмпирического бытия не могут быть изменены или поколеблены заблуждениями человека, то он сам в сфере своей жизни, как личной, так и собирательной — в среде образуемых им сообществ, естественно оказывается осужденным нести все вытекающие из этих заблуждений последствия. Мир человеческого сознания есть та лаборатория Природы, где в продлении веков неустанно кристаллизуется ее актуальное самосознание. Этот мир, будучи органически связан и с горним, и с дольним, в то же время обладает и особой самобытностью. В нем протекают вполне своеобразные процессы, и чем более человек уединяется от окружающей вселенной, чем более замыкается он в своих собственных гранях, тем эти процессы могут развиваться все причудливее, вырабатывать тонкие и странные яды извращений, порождать сонмы всякой нежити и растрачивать все приобретенные, ранее силы в попытках оживления им же вызванных из небытия химер. И вот в этом человеческом сознании, самоисключившем себя из гармонического ритма вселенской жизни, становление пневматологических категорий приобретает особый, своеобразный характер. Низшая мистика и низший разум вместо того, чтобы образовывать гармонический бинер раскрытия, т. е. на всем пути актуального диалектического процесса оставаться взаимно сопряженными и соподчиненными, превращаются в два хотя и параллельные более или менее начала, но остающиеся чуждыми друг другу органически. Это отсутствие органической целостности у полюсов актуального сознания, т. е. внутренней бинерности строения в каждом из них и внешней сопряженности друг с другом, и составляет существеннейшее феноменологическое отличие его природы от природы целостного потенциального сознания как бинера: высшая мистика — высший разум. Если наличие в мире феноменального бытия синтетической категории последовательности определяет его отношение к миру становления онтологчески и статически, то эмпирическая абинерность актуального сознания раскрывает последнее процессуально и динамически.

Мы рассмотрели отличие бинера: низшая мистика — низший разум от бинера: высшая мистика — высший разум; теперь необходимо расследовать аналогичную проблему в категории воли. Высшая воля и высшая конкретная воля образуют онтологический бинер первого вида, т. е. здесь полюсы взаимно сопряжены и подчинены друг другу. Здесь нет двух различных категорий, которые хотя и дополняли бы друг друга органически, но в то же время каждая была бы наделена особой самобытностью, а есть только одна категория в различных стадиях процессуального становления. Именно поэтому при иследовании онтологической природы волевого самосознания монады мы имеем только три категории, но при переходе к изучению осуществляемого им диалектического процесса соответственно возникает понятие о пмевматологическом кватернере. Высшая конкретная воля лишена самобытных истоков бытия: она есть только конкретное состояние спекулятивной самобытности высшей воли. В первичном потенциальном диалектическом процессе высшая конкретная воля объективируется как потенциальная конкретность параллельно с объективацией высшей воли, но и здесь продолжает оставаться началом существенно вторичным. Онтологичность природы волевого бинера определяется иными признаками, чем в бинере сознания. Здесь имеет место не только органическая сопряженность полюсов, но и их онтологическое тождество. Это значит, что потенциальная категория воли выражается сразу обоими полюсами волевого бинера: воля монады и предшествует иерархически бинеру сознания, и вытекает из него, и обе эти модификации воли не могут быть расчленены. В гармонии с этим и актуализация категории воли протекает