Дневник пани Ганки (Дневник любви) - Тадеуш Доленга-Мостович

— Да боже мой… Выдающиеся, ничтожные, толковые, этичные… Тысячи определений.

Меня немного уязвило это замечание.

— Ты хочешь этим сказать, что мои категории поверхностные?

— Я хочу сказать, что ты не удосуживаешься вдуматься в проблемы глубже.

Я окинула его ироническим взглядом.

— В проблемы?.. Ты действительно считаешь, что ты для меня проблема?

Он густо покраснел и буркнул:

— Я не говорил о себе.

— А я говорила о тебе. Я очень люблю тебя, мой милый, и даже не скрываю этого, но ты не представляешь для меня никакой проблемы. Я вижу тебя насквозь. Знаю, как свои пять пальцев…

— Не слишком ли ты самоуверенна в своих оценках?

— Нет, не слишком. Ты весь сделан из одного материала. Если и были в тебе какие-то примеси, ты постарался от них избавиться.

Он задумался и ничего не говорил. Лишь после долгой паузы сказал:

— Не знаю. Может, ты права. В таком случае я действительно скучен тебе.

— Вовсе нет, — запротестовала я. — Просто я хотела бы, чтобы ты немного изменился.

Он посмотрел на меня испуганными глазами.

— Изменился?

— Ой, ты невозможно серьезный. Неужели ты никогда не совершил ни одной глупости?

Он подумал и сказал:

— Совершил. Один раз.

— Ты поражаешь меня.

— Один раз — когда, узнав тебя, не бежал куда глаза глядят…

Хорошо сказал. Это уже заслуживало награды. Я сняла перчатку и легонько погладила его по щеке. Он действительно очень смешной. Отшатнулся так, будто я прикоснулась к нему раскаленным железом. Ну что ж, это даже интересно.

— Прости, — сказала я, — я не хотела сделать тебе неприятно…

Он сидел, стиснув зубы, и на его щеках под натянутой кожей заходили желваки. Не много я знаю мужчин, которые могли бы сравниться с ним красотой, той по-настоящему мужской опасной красотой. Он прекрасно владеет собой, но его любовь должна быть как буря, как ураган. Сколько исступления скрывается под этим кажущимся спокойствием!

Однако я хорошо сделала, что не вышла за него замуж. Он был бы прекрасен на некоторое время. Но навсегда, на каждый день, это было бы слишком однообразно. А к тому же и опасно. Я отчетливо почувствовала, что боялась бы его. Он не оставил бы мне ни минуты, незаполненной собой. Такая жадность должна привлекать и наверняка привлекает к нему не одну женщину, однако а lа lоnguе это было бы мукой. (Длительное время (франц.).)

Как ему все это объяснить? Мужчины такого душевного склада не способны понять чего-то такого, что не является пожизненным, окончательным и бесповоротным. Он не признает ничего, кроме собственных принципов. А как хорошо очерчены у него ноздри, как они едва заметно раздуваются! И меня вдруг охватило непреодолимое желание поцеловать его. Крепко, прямо в губы.

Санки миновали последние здания. Дорога была пустынна. Как трудно иметь дело с таким высоким мужчиной, который и не думает наклониться, чтобы облегчить тебе задание! Мне ведь нелегко тянуться к нему. А хотелось мне ужасно. Я просто-таки непременно должна его поцеловать.

Но на то и существует изобретательность. Я уронила перчатку справа от себя, где-то между меховым покрывалом и сиденьем. Чтобы достать ее, ему пришлось перегнуться через меня. И вот его щека оказалась у самого моего лица. Достаточно было легкого движенья головы, чтобы коснуться губами уголка его глаза. Я сделала это очень осторожно и сразу же отклонилась, опасаясь, чтобы он снова не отшатнулся и не выбил мне зубы. Моя осмотрительность не была напрасна. Я вовремя избежала опасности. Что касается Ромека, то он от испуга выпустил перчатку, которую ему только что удалось поднять. Это небольшое происшествие освободило меня от каких-либо объяснений. Пришлось остановить лошадей, и кучер побежал за перчаткой.

Ромек сидел окаменев.

— Какая прекрасная сегодня погода, — непринужденно сказала я. — Люблю такой мороз, когда под полозьями скрипит снег и ослепительно светит солнце.

Я искоса посмотрела на него и немного испугалась. Наверное, я все-таки поступила слишком легкомысленно. Он, кажется, вот-вот потребует от меня, чтобы я оставила Яцека и убежала с ним минимум в Южную Америку. Или сам соберется и опрометью уедет, оставив мне патетическое письмо.

— Зачем ты это сделала? — глухо сказал он после добрых пяти минут молчания.

Я притворилась удивленной.

— Что я сделала?.. Поцеловала тебя?.. Боже мой, да разве я знаю? Просто захотелось вдруг… Ты хороший и всегда мне нравился.

— Так это… это только прихоть?

— Возможно. Ведь так скучно обдумывать каждый свой поступок. Анализировать всякие мелочи…

— Я знаю, что для тебя это пустяк, — выдавил он из себя таким тоном, словно заявлял мне: «Я знаю, что ты отравила целую семью и убила шестерых младенцев».

Это меня немного разозлило.

— А чем же оно должно для меня быть? Что такое, объективно говоря, обычный поцелуй?

— А ты… ты и с другими мужчинами… ведешь себя так же?

Я уже еле сдерживала злость.

— Да. Со всеми без исключения. Но поверь, ни один из них не устроил мне до сих пор скандала по этому поводу.

— Потому что ни один из них тебя не любит! — воскликнул он.

— Знаешь, у тебя странное представление о любви. Я всегда считала, что проявлением этого чувства является скорее поцелуй, чем упреки и грубости.

Он изо всех сил схватил меня за руку и заглянул мне глубоко в глаза. Гнев, беспокойство и надежда сделали его просто прекрасным. Боже милостивый! Ну почему он такой глупый?

Он спросил прерывающимся голосом:

— Как это понимать?.. Ганечка, как это понимать?.. Или… ты могла бы меня… полюбить?

Я покачала головой.

— Нет, не могла бы. Не могла бы именно потому, что ты так серьезно относишься к этим вещам. Терпеть не могу, когда чувством придают большее значение, чем они заслуживают. Я боюсь всяких стихийных бедствий. Меня не привлекают землетрясения. Я их просто боюсь. В сто раз больше люблю хорошую погоду и тишину. И если говорить откровенно, именно поэтому я тебя не полюбила.

Он снова отодвинулся от меня и застыл в молчании. Но, к счастью, мы подъехали к крутому повороту, и ему волей-неволей пришлось прислониться ко мне. Чтобы смягчить свои слова, я сказала:

— И наконец, Ромек, я же говорила тебе, что не люблю углубляться в анализ своих поступков и чувств. Разве это не так просто?.. Ты мне нравишься, мы чувствуем друг к другу большую симпатию. Тогда почему бы мне тебя не поцеловать?

— Потому что то, что для тебя только минутная прихоть, растравляет мои незажившие раны.

— И опять ты преувеличиваешь. Нет, Ромек, надо нам поговорить обо всем этом толком. Может, во время такого разговора я и сумею осознать свое душевное состояние. Если хочешь оказать мне дружескую услугу, приходи сегодня в пять ко мне. Я живу в «Патрии».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});