Время Рыцаря - Дмитрий Корниенко

Лицо Жана де Бертье исчезло, заскрипел отодвигаемый засов, и в камеру ввалились стражники, слепя светом факелов.

'Думай! – кричал себе Альберт, пока его вели вверх. – Думай, ведь должен же быть какой-то выход!' Но мысли беспорядочно путались, и Альберта охватила паника. И если на лестнице он еще связывал какие-то смутные надежды с Бланкой или Ришо, которому такой расклад событий тоже не выгоден, то при выходе на поверхность и эти последние робкие надежды улетучились.

Весь двор был освещен факелами на стенах, их было не меньше двадцати, а посредине стояло несколько зажженных треножников. Желто-красные блики играли на массивных латах рыцарей, ожидавших английского капитана, на лицах многочисленных зрителей, среди которых были стражники, дворня, жонглеры. Но кроме отблесков на этих лицах горело нетерпение и предвкушение, они все казались одинаковыми, и только два лица выделялись из толпы: лицо Бланки, удивительно красивое и несчастное, и лицо Ришо, мучительно искаженное, полное невыразимой тоски. Он держал в одной руке факел, другой, словно четки, нервно перебирал ключи на поясе. Альберт выразительно посмотрел на него, но алхимик зло отвернулся.

'Что, не оправдал я твоих надежд, Николас? – подумал Альберт. – Досекретничался. Теперь оставайся в прошлом'. Но на место злорадству тут же пришло понимание, что наверняка заманят в злосчастную башню еще какого-нибудь простака, оставив там ночевать наедине с зеркалом, и, может быть, в конце концов Николас все-таки вернется в свое настоящее. А для Альберта, судя по всему, настоящим останется только этот двор, освещенный неверным светом факелов, и эти люди, среди которых лишь одна девушка станет его оплакивать. Ему вдруг пришла в голову запоздалая мысль, и он, сунув руку за пояс, достал и зажал в кулаке кольцо.

– Раз у нас турнир, могу ли я выбрать даму и получить от нее платок, чтобы он был на моем доспехе? – спросил Альберт Жана де Бертье, разминавшегося с булавой.

– Выбирай, – разрешил барон с ухмылкой. – Только уж извини, благородных здесь нет.

Альберт, провожаемый насмешками, подошел к Бланке.

– У меня нет платка, но я видела, можно дать это, – и она оторвала ленту от рукава своего платья.

Альберт протянул руку, взял ленту и незаметно вложил ей в руку кольцо. Девушка не глядя сжала кулак, а историк повернулся и неспешно вышел на середину двора. Стражник принес шлем, тот самый глухой госпитальерский топфхельм, и меч, с клинком, похожим на простую полоску стали. Все это было брошено у ног вместе с перчатками.

– Пусть он тоже выпьет вина, – сказал, чуть покачиваясь, один из рыцарей. – Чтобы наше опьянение не было ему преимуществом.

Его поддержали, и Альберту поднесли рог с вином. Историк охотно принял рог, не считая уже, что это вино что-то изменит, и лишь порадовался, что проживет лишнюю минуту, и получит силы, чтобы с достоинством встретить смерть. Он зажал шлем под мышкой и цедил вино, цепко поглядывая вокруг исподлобья, и, несмотря на безвыходность ситуации, не переставал думать. Он насчитал среди зрителей порядка пятнадцати стражников, плюс еще эти три железных рыцаря. А у него только тупой меч. Будь он на коне и с так полюбившимся цепом, какой-то шанс все-таки был бы. Но что толку об этом… Побег бы ничего не изменил: обратно в будущее вернуться будет невозможно. Только если победить всех троих… У двоих мечи, у барона булава. И они в тяжелых латах, а не в кольчугах. Альберт даже не представлял, как надо исхитриться, чтобы достать их тупым мечом. Его же доспехи совсем слабые. Одно преимущество: он легче и не так пьян. Но все равно…

Альберт допил остатки, бросил рог на утоптанную землю и сунул краешек белой ленты за наруч правой руки. И посмотрел на Бланку. В глазах ее стояли слезы, но теперь в них была и гордость оттого, что сегодня она – дама сердца рыцаря. Первый и последний раз в жизни.

Обеими руками Альберт надел шлем. Ремешки завязывать не стал, чтобы в случае плохой видимости иметь возможность его быстро снять. Потом надел перчатки, проверил, как сжимаются кулаки, и, нагнувшись, поднял за меч. За рукоять взялся обеими руками. Во дворе стало тихо. Так тихо, что стало слышно потрескивание факелов.

В черных прорезях забрал не было видно глаз, и казалось, из них смотрела сама смерть. И тут Альберт со всей очевидностью понял, что его сейчас будут убивать. Раньше казалось, что это невозможно, что нельзя не испытывать к нему жалости хотя бы потому, что он хуже вооружен, что он один против троих – и руки, наносящие удары, должны будут в конце концов дрогнуть. И одновременно Альберт понимал, что жалость эту выдумывает он сам просто потому, что ему жалко себя. И эта иллюзия только повредит, заставляя сражаться не в полную силу, чтобы не спугнуть во врагах эту иллюзорную жалость, существующую лишь в его голове, но не под шлемами противников.

'Не рассчитывай на пощаду, – шептал себе Альберт, бодрясь. – Не рассчитывай на нее и не жалей никого. Рази больнее. Или ты, или они – запомни это, и нет другого варианта. Подл ты будешь в бою или благороден, будешь ты плакать или рычать, расклад останется прежним – ты или они. Эти трое сделали все для того, чтобы остались они. А меч тебе дали только для того, чтобы в этом неравном бою, в этой смертельной тренировке вобрать в себя твое мастерство воина и стать сильнее, убив тебя с пользой для себя. Значит надо умереть достойно. И по-возможности – не одному'.

Противники давно были готовы, через отверстия в шлемах пробивался пар дыхания и растворялся в ночном холоде. Жан де Бертье махнул свободной левой рукой.

– Начинаем! – прогудел он сквозь шлем и двинулся на Альберта. Два его гостя стали заходить с боков. Альберт в последний раз взглянул на бледное лицо Бланки через прорезь шлема и переключил внимание на врагов.

Барон начал бой яростно, делая гигантские замахи булавой. Альберт отходил, норовя дотянуться мечом до шлема противника, а с боков поджимали рыцари-гости. Приходилось уворачиваться и от их мечей, и Альберт все время двигался, чтобы его не зажали. То и дело касательные удары высекали искры из его наручей. Он лавировал между треножниками, один из которых был тут же сбит ударом булавы, отражал выпады с флангов, и несколько раз его меч безрезультатно звенел о шлемы рыцарей. Но напор был тяжел, и лишь короткое время Альберту удавалось держаться на расстоянии. Иногда он вырывался, отводя чужой меч и подныривая, но противники тут же сжимали кольцо. И опять от касательного удара палицы боль пронзила многострадальную левую руку. Альберт отступил к лестнице, где теснились зеваки, и, тяжело дыша, тщетно пытался наглотаться холодного ржавого воздуха. Глаза застилал пот.

Слева набросился рыцарь-гость, Альберт пропустил его меч под мышкой, но тут и барон пошел в атаку, широко размахиваясь и описывая булавой полукруг. Альберт, пригнувшись, навалился на руку рыцаря, вырывая меч, тот подался вперед, и палица барона впечаталась в шлем гостя. Рыцарь обмяк, Альберт же отпихнул тело и, предупреждая новый замах булавы, опрокинул на барона треножник. Горящее масло разлилось по кирасе, барон взревел, и тут Альберт заметил вблизи, совсем рядом, спуск в подземелье и Ришо с факелом, облокотившегося о бордюр. Решение пришло само собой. Историк бросился к алхимику, ухватил его за шкирку и поволок по ступеням вниз, в подземелье. Сзади раздались крики, несколько солдат бросилось вслед за ними по лестнице, но Альберт, неожиданно развернувшись, воткнул тупой меч в чье-то белое незащищенное лицо, а потом побежал под крики по подземному коридору к калитке, все так же волоча Ришо, который, к счастью, не выпустил из руки факел.

– Закрой калитку! – заорал историк впавшему в ступор алхимику и сбросил шлем, загремевший по лестнице. – Доставай же ключи и закрой эту чертову калитку! – Альберт вырвал у него факел. – Быстрее!

Ришо наконец-то пришел в себя и дрожащими руками схватил связку, а затем в свете огня торопливо нашел нужный ключ. Калитку он запер вовремя: в подземелье раздался рев барона и топот десятка ног.

'Теперь калитка заперта, и у меня есть минута, чтобы прочитать рядом с зеркалом заклинание, – лихорадочно соображал Альберт, быстро спускаясь по лестнице. – За минуту они не успеют сломать замок, а может, и не станут этого делать, полагая, что я в ловушке. Хотя нет, станут: уж больно разъярен барон. Значит, надо спешить'.

Альберт быстро шел по нижнему этажу и уже издали видел зеркало напротив своей камеры, когда Ришо схватил его за пояс.

– Подожди! – просипел он. – Я только возьму манускрипт!

– Я уже взял его, Николас, – свирепо улыбнулся Альберт и резким движением развернул алхимика спиной к себе. – Я уже взял манускрипт.

Он стукнул Ришо рукоятью меча по затылку и, отбросив бесполезное оружие в сторону, подхватил обмякшее тело. Подтащив к зеркалу, опустил в стороне, а сам бросился в темницу и нашел в соломе пергамент. Теперь у Альберта было все необходимое. Он поджег свечи от факела, воткнул его затем в скобу на стене и развернул манускрипт.