Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев

Абсолютно никаких тревожащих или (вдруг!) обнадеживающих сведений. На фронтах затишье, в тылу нормально. (В пределах здешней нормы) В любом случае ничего такого, что оправдывало бы силовую акцию в его адрес.

Значит, причина в самом Шульгине: он уже придумал и сделал или собирается сделать нечто такое, что даст ему решающее преимущество. Знать бы только: что же именно?

Снова всплыла фраза Шекли: «Только не политурьте!»

Значит, сполитурил?

А теперь что делать, если не знаешь ничего? Или знаешь, но не можешь вспомнить?

Что бы такое придумать, неожиданное, какой очередной гамбит или «дурацкий» снос на мизере?

С балкона открывался изумительный вид на ночной город, на россыпи огней. Днем можно любоваться панорамой порта и неспокойным зимним морем.

Это ведь Барселона подразумевалась в «Хищных вещах века»? Нынешняя мало похожа на прелестный «город дураков», но все равно забавно искать соответствия. Ивану Жилину комфорта досталось побольше, и задача у него, в сравнении с Сашкиной, была пустяковая. Подумаешь, «слег»! Было с чего напрягаться при их победившем коммунизме.

Если он завтра отдаст приказ начать генеральное наступление, встревожит это партнеров? Вряд ли. Смысла нет, стратегического и даже тактического.

А на сторону Франко со всей командой перебежать? То же самое. Да такое ему в голову под любым прессингом прийти не могло.

Но был же повод для внезапной, по всем меркам жестокой агрессии, не могло его не быть.

А если с другой стороны посмотреть?

Чего сейчас игроки от него наверняка не ждут? Это мы и сделаем.

Он выглянул в коридор. У выхода на лестничную площадку дежурил охранник из отряда Гришина, одетый в «моно» — обычный здесь для большинства мужчин и женщин темно-синий комбинезон на молниях. Вооружен испанского производства «маузером» на ремне-патронташе через плечо. Прямо Юл Бриннер, только шляпы не хватает.

Увидел начальника, подтянулся, отдал честь.

— Лозовой, имей в виду и передай по смене, я очень занят, до утра никого не принимаю, ни под каким видом. Уловил — никого!

— Так точно, компаньеро Алехандро, — такой был один из его псевдонимов.

Шульгин запер дверь, отключил телефоны, прошел в кабинет, уселся по-турецки на ковер.

Сосредоточиться, прогнать бренные мысли, создать в уме нужную пространственную конструкцию, сформулировать мантру…

Вместе с памятью обоих своих «дублей» к нему перешла и способность «второго» Шульгина синергично использовать возможности «основного» мозга и матрицы. В данном случае, пожалуй, даже двух матриц, необъяснимым для него образом сосуществующих в общем ментальном пространстве. Оригинал, копия и копия копии, действующие «нераздельно, но неслиянно».

Физическое тело Шестакова он тащить через астрал не собирался. Его личность — тем более. Пусть «остается на хозяйстве». Если в помещение кто-то войдет, вопреки приказу (мало ли какие возможны неожиданности, посю— и потусторонние), сработает сторожевой пункт, Григорий «проснется», энное время сможет функционировать в автономном режиме за счет общей памяти, тут и эфирное тело Шульгина подоспеет, возьмет управление на себя.

Таких манипуляций с астралом, как эта, Сашка еще не проделывал, но кое-что похожее им с Новиковым и Удолиным удавалось. Правда, тогда они уходили в Гиперсеть или в Замок, а здесь он решил попробовать свои силы в ментальной телепортации в пределах земного, материального мира.

Он совершенно не боялся развоплощения или Ловушки Сознания. Из обрывков теории, которыми он владел, следовало, что тонкое тело в вещном мире подвергается значительно меньшим опасностям, чем наоборот. Однако, если верить воспоминаниям, физические переходы в вымышленный (не важно кем) Замок тоже обошлись без эксцессов. Ухитрился же профессор притащить оттуда спиртное и распить его на Земле с ожидаемым результатом.

Ну, сутры-мантры, не подведите!

Ощущение, будто с закрытыми глазами вдруг очутился в кабинке свободно падающего лифта. Совсем ненадолго. И вот перед ним перспектива ярко освещенного ночного Арбата. Того самого, старого, в смысле — довоенного, мощенного брусчаткой, с отблескивающими в свете фонарей трамвайными рельсами и обычными электрическими лампочками в жестяных абажурах на столбах.

А он словно парит над ним этаким эфирным облачком, медленно перемещаясь в сторону Смоленской площади.

Быстро, найти объект!

Выбирать особенно не из чего, время близко к полуночи, прохожих совсем мало. Да вот хотя бы этот!

Шульгин понял, что внедрился, и тут же понял, в кого. Рассмеялся внутренне. Надо же… Впрочем, чему удивляться. Знаменитая режимная трасса, по которой дважды в сутки проносится своим кортежем на дачу и обратно в Кремль вождь и учитель, потому едва ли не каждый второй праздношатающийся гражданин — сексот[52], особенно ночью, ближе к часу проезда.

Вот он в такого и угодил. Так, пожалуй, даже лучше: лишний реквизит появился, «корочки» и «ТТ» в кармане пальто.

Дом, где обретался писатель Юрий, был совсем рядом, наискосок через дорогу. В первом этаже — магазин «Военная книга», просуществовавший до конца шестидесятых.

Он поднялся по чугунной лестнице с перилами в стиле модерн и до белизны вытертыми рифлеными ступенями к нужной двери, грязно-бурой от времени. Лет тридцать не красили. В отличие от всех прочих дверей площадки на ней белела кнопка лишь одного звонка и отсутствовал длинный список жильцов, как рядом, с указанием: «Папанину — тринадцать длинных, два коротких».

Позвонил, как требовалось по наскоро придуманной легенде, продолжительно и дважды.

— Кто там? — Хозяин, по счастью, оказался дома, и не мертвецки пьян. Впрочем, таковым он бывал только на людях, а дома, при наличии гомеостата, чего ради страдать?

— Откройте, милиция…

Щелкнул замок, звякнула, натягиваясь, цепочка. Шульгин показал раскрытое удостоверение.

Дверь открылась.

— Чем обязан, товарищ? — спокойно, без малейшей дрожи в голосе, спросил писатель. А чего ему бояться? Безобразиев последнее время не учинял, против властей не бунтует, если же они паче чаяния ошибутся, сумеет устранить недоразумение не хуже, чем нарком Шестаков. Может быть, даже лучше. Изящнее.

— Поговорить надо. — Сашка спрятал документ, мельком взглянул на своего носителя в зеркало. Сотрудник как сотрудник. Драповое пальто, сапоги с галошами, шапка вроде кубанки, лицо, как положено, невыразительное.

— На кухню пройдем или куда?

— Можно и на кухню. Если не особенно торопитесь, пальтишко снимайте, у меня тепло.

— Спасибо, я так, — только шапку снял. Присел на табурет, побарабанил пальцами по столу, будто соображая, с чего начать. Достал из кармана пачку «Беломора», вопросительно покосился на хозяина.

— Курите, курите, сейчас пепельницу подам…

Шульгин чиркнул спичкой.

— Так в чем ваш вопрос, товарищ… Или уже «гражданин»?

— Товарищ, товарищ! А ты меня не узнаешь, Юрий Митрофанович?

— Постойте-ка. Что-то не припоминаю, не участковый наш новый?

— Не участковый…

— Тьфу, — в сердцах воскликнул писатель. — Ты, что ли, Александр Иванович? Опять маскируешься? Успешно, ничего не могу сказать, только блеск глаз выдал. Не к этому рылу крыльцо. Что-то у тебя случилось?

— Ничего. У меня ничего. А у тебя, я думаю, проблемы только начинаются.

Он вынул из кармана пистолет и направил его точно в лоб собеседнику.

— Понимаешь, я сейчас могу выстрелить, и никто ничего не докажет. Гомеостат не поможет, я его заберу сразу, с твоей мертвой руки. Оболочку этого несчастного опера я тоже оставлю в квартире, чтобы потом другие специалисты разбирались, как и что случилось. Устраивает?

Шульгин неторопливо взвел курок.

— Думаю, картинка получится весьма впечатляющая и на самом деле загадочная — с чего бы это уличный «топтун» забрался сюда и застрелил давно вышедшего в тираж литератора? Неужели из-за стилистических разногласий? Одного не пойму — тебе какая с того польза? Или у нас разногласия не стилистические?

— Мне показалось, что мы прошлый раз расстались союзниками, почти друзьями, и вдруг — пистолет, угрозы… В самом деле что-то неожиданное произошло? — Писатель говорил вполне спокойно, но взгляд маленьких, спрятавшихся под щетинистыми, с сединой бровями, выдал и его, как только что Шульгина.

— Как же, непременно произошло. — Шульгин спрятал «ТТ» в карман, свою роль он сыграл. — Я много думал о том разговоре, особенно очутившись в Испании. Или ты мне не все сказал, или условия игры опять изменились. Не слишком ли быстро?