Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Игорь Минутко

Они уже поболтали с четверть часа — о лондонской погоде, о балетах Дягилева, которые здесь пользуются огромным успехом, о тревожных событиях в Германии («Там, по нашему примеру, — обмолвился Константин Константинович, — вот-вот начнется революция»).

За окном совсем потемнело — вечер, да и дождь собирается.

«Пора приступать к главному, — думает Яков Григорьевич, постукивая металлическими зубами о край кружки. — Пора, пора! Сейчас…»

«Еще один от них, — с холодком страха в груди, но еще больше с раздражением рассуждает про себя русский живописец в изгнании. — Лаже не скрывает, откуда он. Вернее, почти не скрывает. А вот тот, первый, в Стокгольме, выдавал себя за немецкого импресарио Макса Видрашку. Конспираторы, будьте вы прокляты!»

Тогда, в Швеции, Николай Константинович принял Исаака Линкольна-Требича за агента ВЧК и после месяца раздумий, уже из Лондона, дал ему телеграмму на берлинский адрес:

«Я, РЕРИХ, ОТКАЗЫВАЮСЬ, ГОСПОДИН ВИДРАШКУ, ОТ ВАШЕГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ»

Но потом от«них» было еще несколько «инициатив». 25 января 1920 года Рерих писал художнице Тенишевой: «Деятельность большевиков и их агентов усилилась. Мне предлагали крупную сумму, чтобы войти в интернациональный журнал. Все на почве искусства и знания. С этими козырями они не расстаются… И есть надежда, что что-нибудь, совершенно неожиданное, может повернуть наши события. Думаю, что будет что-то совсем новое».

Две последние фразы более чем туманны. В них можно обнаружить некий смысл, если иметь в виду, что «совсем новое» происходит — или вот-вот произойдет — не во внешних «наших событиях», а в голове художника и философа: в ней возникает новый грандиозный план. Вернее, концепция. Николай Константинович на пути к ней. Ее, эту концепцию, угадали в Москве, на Лубянке, — там собирается разнообразная информация о художнике, ее скрупулезно анализируют, а здесь, в туманном Альбионе, за ним пристально наблюдают — и негласно, и демонстративно открыто.

«Он почти готов. Надо только подтолкнуть», — с такими напутствиями отправился в Лондон агент Рик.

— У меня, Николай Константинович, — нарушил молчание Блюмкин, — есть к вам предложение.

— От кого? — перебил Рерих.

— От правительства России.

— Интересно…

— Только, пожалуйста, не подумайте, что я собираюсь вас агитировать:

«Возвращайтесь на Родину, мы вам создадим все условия для творчества…» — и прочее такое. Во-первых, уж простите, я вынужден вам это сказать… Вы еще не осознали, какая Россия возникла после Октября семнадцатого года?..

— Какая же? — нервно, с плохо скрытым раздражением перебил художник.

— Сейчас поясню. Но сначала — «во-вторых». Возможно, сейчас вам действительно не следует возвращаться в Россию. Вас там многие, особенно в учреждении товарища Дзержинского, считают убежденным врагом Советской власти.

— Вот как! — с сарказмом воскликнул Рерих, подумав: «Господи! Какое счастье, что мы в Лондоне!»

— Что поделаешь, — молодой соотечественник горько усмехнулся, на миг обнажив свои вставные металлические зубы, и живописец подумал: «Черт знает что! У Видрашку вместо зубов во рту была черная отвратительная дыра, а у этого…» — Что поделаешь, Николай Константинович!.. На данном этапе приходится констатировать: так оно и есть. Судите сами. Ваш брат Владимир служит в белогвардейских войсках, и вы с ним состоите в переписке, хотя, естественно, и нерегулярной. Вы сотрудничаете с колчаковской и вообще с белоэмигрантской прессой. Как вы недавно обозвали руководителей нашей страны в достаточно подлой газетенке «Голос свободной России», которую издает в Париже некто Варфоломеев? Цитирую по памяти: «Наглые монстры, которые врут человечеству». Я не исказил вашу мысль?

Рерих молчал.

— Или вот в конце прошлого года в Берлине вышел сборник «Frieden und Arbeit»33, который издал так называемый Русский освободительный комитет. Там ваша статья. Позвольте только одну выдержку, — Константин Константинович извлек из кармана пиджака листок бумаги, развернул его и прочитал не без удовольствия, с выражением: «Вульгарность и лицемерие. Предательство и продажность. Извращение святых идей человечества. Вот что такое большевизм», — листок опять исчез в кармане пиджака. — Сильно сказано!

Рерих уже полностью овладел собой, стал сосредоточенным и холодно-внимательным: «Здесь я в безопасности, — наивно думал художник, — они ничего не могут мне сделать». И спокойно спросил:

— Вы меня шантажируете?

— Нисколько! — агент ВЧК Рик негодующе всплеснул руками. — Нисколько, Николай Константинович! Я только констатирую печальный факт: пока между нами нет взаимопонимания. Пока! Мы просто убеждены, что все недоразумения развеются, как только вы детально ознакомитесь с нашей культурной программой. Ее иначе, как всемирной культурной революцией, не назовешь!..

— У вас есть культурная программа? — с явным изумлением перебил молодого человека Рерих.

— Безусловно, есть! И Анатолий Васильевич Луначарский просил меня хотя бы тезисно ознакомить вас с ней.

— Я вас внимательно слушаю.

— Спасибо! Итак, Николай Константинович… Мы убеждены, что справедливое всемирное общество может быть построено только просвещенными народами земного шара…

«С этим трудно не согласиться», — подумал Рерих.

— Просвещение народных масс, свет знаний, культура и еще раз культура — вот путь ко всеобщему человеческому счастью. А культура — это искусство, творчество гениев литературы, музыки, живописи. Плюс, конечно, и все прочие знания, как технические, так и гуманитарные. Но Николай Константинович, прежде всего — искусство, которое обращено к сердцу человека, к его чувствам! И, согласитесь, в культуре и искусстве есть объединяющее всех людей земли начало…

«Согласен! Безусловно, есть!»

— Вот и надо в культуре и искусстве разных народов мира искать эти объединяющие начала! На этой животворной основе могут исчезнуть… Так мы надеемся… Могут исчезнуть вражда, национальная рознь, даже классовая ненависть. И — кто знает? — может быть этот путь поведет нас к мирному строительству коммунистического общества на всей Земле!

«Если это общество без веры, без Бога… Ведь все вы атеисты… Сомневаюсь!» — подумал Рерих и промолчал.

— Мы намереваемся, Николай Константинович, разослать по всему свету своих мирных эмиссаров вот с этой благородной миссией: поиски сближения народов на базе культуры, просвещения, искусства. Мы будем поддерживать во всех странах выдающихся деятелей искусства и культуры, которым близка эта наша программа или, повторюсь, мирная культурная революция. Может быть, со временем мы создадим всепланетарный Интернационал деятелей интеллектуального; художественного труда, который разработает концепцию будущего государства всей нашей планеты… Как бы вы его назвали, Николай Константинович? Всемирное государство культуры, искусства и знаний? — Глаза Якова Григорьевича Блюмкина сверкали неподдельным восторгом. — Разве вы не хотели бы принять участие в работе такого Интернационала?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});