Семя Гидры - Вадим Ларсен

ручью за водой. Из двух кофейных чалд сварил кофе.

Иван пил бодрящий горький напиток прямо из котелка, курил третью сигарету подряд и осоловелыми глазами таращился в звёздное небо. Стоило, определись местоположение своё и Синтенела. Он нащупал на боку приготовленные таблички со звёздным небом и самодельный прибор, но доставать не стал. Не сейчас заниматься измерениями и расчётами, когда тело расслаблено до последней клетки, а голова пуста и чиста. Завтра, всё завтра. Сделать необходимые замеры не составит труда — в отрочестве он зачитывался подаренной дядей Жорой старой и затёртой 1954-го года издания книгой легендарного инженер-капитана 1-го ранга Андрея Павловича Белоброва «Мореходная астрономия».

В чёрном пластиковом пакете он нашёл бутылку шампанского и полбутылки шотландского виски — богатство, тоже принесённое с самолёта. Никогда он так не радовался возможности напиться. Алкоголь — верный спаситель от депрессии и суицида.

Он откупорил бутылку и сделал прямо из горлышка три больших обжигающих глотка. Горячий ураган понёсся по венам. Он цедил виски, любовался огромными яркими звёздами на чёрном как смоль небе и думал о вечном.

Как же сложен и одновременно прост этот мир, думал он. В нём есть место всему на свете — и злу и добру. И даже такому дерьму, в какое он вляпался.

Такой неимоверной истории, какая приключилась с ним на этом диком и крохотном пятачке суши под этим бескрайним и вселенским небом не придумать ни в здравом уме, ни под галлюциногенами. Расскажи кому — засмеют. Не поверят и обзовут сумасшедшим. Может когда-нибудь он даже напишет мемуары о своих злоключениях.

В ответ на эти пьяные рассуждения Иван усмехнулся хмельной улыбкой и затянулся длинной дурманящей затяжкой. Для того чтобы написать, надо сначала выжить.

Он достал собственный рюкзак и вынул оттуда новенький гидрокостюм Скубапро, купленный у Джима. Представил удивлённою и обескураженную физиономию своего американского друга. Как бы тот клепал глазами, слушая Иванов рассказ о таком, мягко говоря, не совсем удачном перелёте в Порт-Блэр. Вот Анжела не поверила бы ни единому слову, а Джим поверил на все сто. Джим, он такой.

Иван выпил ещё виски и закусил-зажевал кофейной гущей. Докурил. Окурок нетвёрдой рукой бросил в костёр, имитируя баскетбольный трёхочковый. Снова потянулся за рюкзаком и едва не свалился с лежанки. Достал из рюкзака тот самый найденный здесь же под ящиками лётный планшет командира индийского бомбардировщика. Развернул письмо, и мутными глазами прочёл последние строки:

«Мы оставляем вооружение «Канберры» здесь, но это не означает, что мы бросаем оружие на поле боя. Прилагаю подробный план места, где спрятаны запечатанные в ящики промасленные и законсервированные четыре двадцатимиллиметровых пушки Aden Mk.4 и контейнер с 7.62-миллиметровым пулеметом и с полным комплектом боеприпасов».

Дальше следовала карта местности — подробная и исполненная без сомнения военным человеком, знающим толк в топографии. На схеме была обозначена хижина, а на расстоянии ладони химическим карандашом был нанесён жирный фиолетовый крест.

* * *

Алкоголь не помог забыться. Спал Иван чутко, часто просыпался и подбрасывал хворост в огонь. Прислушивался к звукам леса. Заглядывал в щели, нет ли кого на ветвях и в кустах. Спьяну чудилось разное. Лишь к утру накрыл тяжёлый сон.

Солнце ещё не в полной мере осветило кроны деревьев, а он уже качал ножным насосом принесённые с берега баллоны. Голова была ватной, но времени терять было нельзя.

Как и предполагалось, из пяти в «живых» осталось три. На четвёртом не держал клапан, пятый был разорван по клееному шву. Но и трёх было вполне достаточно для задуманного.

Попрыгав на каждом баллоне, Иван затащил их надутыми в хижину и оставил для проверки, как держат воздух. Взял лётный планшет, тесак, пару отвёрток из инструментального ящика, полусгнившую сапёрную лопатку, вероятно, ею пользовались лётчики, и направился в лес.

Продираясь сквозь заросли, он поймал себя на мысли, что идёт знакомым маршрутом. Здесь они с Гарретом несли то злосчастное бревно-убийцу. Да и вообще, остров этот становился в какой-то степени знакомым и понятным. Если первые дни Иван шарахался каждого куста, сейчас чувствовал себя, будто прожил здесь полжизни. Он привычно прислушивался к звукам леса, голосам птиц, принюхивался к запахам. Даже влажный холодок мелких ручейков журчащих в папоротниковых зарослях Иван ощущал кожей. Лес становился домом. Как для дикарей-синтенельцев… и профессора.

Иван грязно матерно выругался. Сколько бы не довелось пережить за последнее время, но одна лишь мысль, что этот трижды проклятый остров может навсегда стать его последним пристанищем… Чёрт! Это всё идеи престарелого хиппи Чакрабати!

«Я сам своя свобода». Какая глупость! Не хватало и Ивану превратиться в освобождённого от цивилизации туземца.

«Превращаюсь в Робинзона Крузо. Только Пятницы не хватает» — от спонтанно накатившей ярости он пнул мохнатую кочку.

«Пятница» как из итальянской комедии «Синьор Робинзон». В Одессе Иван смотрел его раз пять. Дважды с Катькой. Кажется, этот фильм вышел в год его рождения. Аолла чем-то походила на актрису из того фильма. С одной лишь разницей: то, что Аолла называла «хо-хо», героиня итальянской робинзонады величала «динь-динь».

«У каждого уважающего себя Робинзона должна быть своя Пятница».

Хмурые мысли развеялись. Если уж и суждено прожить остаток своих дней в этих джунглях, так уж лучше с Пятницей-Аоллой чем с престарелым индусом-профессором.

Отдаляясь от хижины, Иван время от времени сверялся с картой. Определял ориентиры, отмерял шаги. Рисовавший её военный оказался отнюдь не дилетантом. Он умело выстроил приоритеты. Не привязывался к тому, что за годы могло сгнить, измениться или исчезнуть. Вот обозначен край скалы. Тут каменистое русло ручья. Рядом вековой бенгальский фикус с плеядой больших и малых стволов растущих в пятиметровом периметре. Корневая система такого исполина мощнее фундамента добротной избы. Такой простоит как минимум полтысячи лет.

Наконец Иван добрался до места обозначенного крестиком. Так и есть. Небольшая полянка, а на ней выложенный валунами крест. Лётчик точно был педант и перфекционист.

Откинуть камни у Ивана заняло больше часа. Валуны буквально вросли в землю, не отдерёшь. Он убрал слой дёрна, для чего пришлось подрезать снизу тесаком, и стал копать. Взрыхлять тесаком землю и убирать лопаткой, которая сломалась сразу после пяти подходов. Дальше пришлось выгребать руками.

Иван копал до ночи, и осилил едва полметра глубины. Грязный, измотанный со сломанными ногтями он повалился в сырую холодную яму, в ней и уснул.

Проснулся когда солнце уже светило полным ходом. Протёр глаза, похлестал грязными ладонями по щекам и, не мешкая, взялся за работу.

Тесак натыкался на камни, врезался в разросшиеся за тридцать лет крупные и мелкие корни,