Всё переплетено. Как искусство и философия делают нас такими, какие мы есть - Альва Ноэ

публикациях допустимы только утверждения, опирающиеся на данные эксперимента[256].

И наука, и право в каком-то смысле начинают свой путь с отграничения от обычных, повседневных правил рационального общения и разговора. Они начинают с создания новых «языковых игр». Здесь нет ничего метафорического. Все это значит только, что в науке и ее методе есть что-то строптивое и в некотором смысле даже иррациональное[257]. Наука начинается с отказа играть по обычным правилам здравомыслия и рациональности, которые действуют в повседневной жизни. Если бы кто-то попытался жить по правилам науки или законам в обычной семейной или рабочей жизни либо, раз уж на то пошло, в кабинетах, мастерских и лабораториях самих ученых, его справедливо сочли бы бесчувственным, иррациональным и неразумным глупцом.

Но теперь мы подходим к самому главному: мы насквозь эстетические феномены. Пытаться устранить неустойчивое, неразрешимое, неопределенное в области человеческого – все равно, что пытаться сделать это в области искусства. И поэтому наука, пытаясь превратить нас в свой объект, сталкивается со своеобразным противоречием. То стремление к строгому разграничению, четкой определенности и основанной на доказательствах аргументации, которое так хорошо работает в науке и позволяет ей существовать, не может иметь осмысленного применения к человеку как феномену; оно способно его только искажать, причем произвольно. Чтобы познать себя, необходимо не выносить эстетическое за скобки, а погрузиться в него.

* * *

Итог этих рассуждений в том, что просачивание есть предварительное условие естественной науки, а не угроза для нее. Наша переплетенность – тот факт, что естественные науки и философия переплетены сами по себе и что эстетика пронизывает человеческую жизнь, – служит для естественных наук не столько препятствием, сколько клумбой, на которой они могут пустить корни и расцвести.

12. Природа после искусства

Поэзия – это имя, которое мы используем, чтобы сбрасывать со счетов то, что боимся признать.

Чарльз Бернштейн

Творения собственного творчества

Что происходит, когда каждому глазу вы предъявляете разный визуальный стимул – скажем, левому глазу лицо, а правому – дом? В 1990-е годы считалось, что этот вопрос открывает дорогу научным исследованиям нейронных коррелятов сознания[258]. Было замечено, что вместо того, чтобы переживать слияние или смешение дома и лица, мы переживаем альтернативу: то дом, то лицо, то дом, то лицо. Динамика этих смен непроизвольна, и они будто отражают конкуренцию между двумя ментальными репрезентациями – лицом и домом – за господство в сознании. Итак, часть мозговой активности, происходящей в такого рода эпизодах, соответствует одному из стимулов и может рассматриваться как репрезентация дома или лица, рассуждали исследователи. Но часть активности должна приходиться на перемещения этих репрезентаций в сознание и из сознания. Таким образом, экспериментаторы надеялись, что это бинокулярное соперничество мы сможем использовать как скальпель, с помощью которого найдем то место в мозгу, где располагается сознание, эмпирическое подсвечивание то одной, то другой репрезентации.

Проблема этого образа мысли, как утверждали мы с Эваном Томпсоном, заключается в том, что оно основывается на неверном описании опыта так называемого бинокулярного соперничества[259]. Вместо того чтобы посмотреть и обратить реальное внимание на этот опыт, они предположили, что он соответствует предварительно построенной ими модели того, каким он должен быть. В частности, они проигнорировали тот факт, что опыт соперничества сам по себе является позитивным явлением, а не просто переключением между двумя автономными перцептивными состояниями, то есть домом и лицом[260]. Переживание этого соперничества – это не просто стохастическое чередование видения дома и видения лица, но уникальный, цельный опыт чего-то особенного, отличительное качество нестабильности и колебаний в визуальном сознании. Опыт соперничества не может быть разложен, так сказать, на временные ряды А- и В-переживаний, скорее, он представляет собой нечто вроде протяженного во времени опыта активной А/В-метанестабильности.

Полезно сравнить этот действительно странный и подверженный флуктуациям тип визуального эпизода с тем, что происходит, когда вы смотрите на такую двусмысленную фигуру, как знаменитая утка-кролик Джастроу. В этом случае вы тоже переживаете соперничество между двумя способами видения рисунка и тоже после того, как вы испытаете то, что Витгенштейн называл «сменой аспекта» – переключение с утки на кролика или с кролика на утку; возможность последующих смен аспекта сохраняется в вашем видении – теперь вы переживаете рисунок как активно двусмысленный. Переживать соперничество – значит находиться в третьем состоянии, когда вы позволяете колебаниям просто происходить. И оно отличается от серии состояний, когда вы просто видите то одну, то другую фигуру; это переживание нестабильной двусмысленности, которая имеет собственный характер. Переживание двусмысленной фигуры – это своего рода эмпирическое единство, а не переживание чего-то образованного из эмпирических составляющих.

Этих соображений достаточно, чтобы опровергнуть аргументы о нейронных коррелятах сознания. Ведь нельзя разложить глобальное событие на компоненты: например, чтобы один компонент соответствовал утке или лицу, другой – кролику или дому, а третий – тому, что обращает сознание на первое или второе. В итоге человек сталкивается с событием в сознании, различные аспекты которого не просто чередуются, но взаимно проникают и сообщаются друг с другом. Мы испытываем соперничество, нестабильность, сопротивление различных возможностей.

Итак, общее для всего опыта с этими опытами соперничества то, что я буду называть пассивным сопротивлением. Сознание динамично и многообразно именно в этом смысле; оно составляется из собственного сопротивления сознания, его собственной кажущейся автономии. Если мы позволяем себе обращать внимание, то окунаемся в наш прошлый опыт, как в бурные воды; нас швыряет то туда, то сюда.

Давайте рассмотрим этот момент подробнее. Задумаемся, что все предстающее перед нами – этот предмет, этот цвет, эти звуки, запахи, люди или что бы то ни было, – предстает перед нами только как сторона чего-то, истинная сущность чего выходит за рамки того, что мы можем познать непосредственно. Когда мы двигаемся, вещи появляются в нашем поле зрения, но также и исчезают из него. Когда мы с любопытством изучаем сущее, его раскрытие есть не более чем момент его закрытия. Это относится к таким вещам, как деревья, стволы которых мы не можем охватить взглядом. Но это верно и для таких качеств, как коричневый цвет их коры; цвет тоже имеет структуру, скрытые аспекты и склонность раскрываться и проявляться по мере наших перемещений или изменения освещения. Ни одна вещь, ни одно качество не является настолько простым, чтобы демонстрировать истинное единообразие или ясную одинаковость. На самом деле все как раз наоборот. Каждое качество, даже самое атомарное, которое мы можем себе представить,