Николай Александрович Невский - Лидия Громковская

Итак, перед Н. А. Невским была почти целина. Надо отдать ему должное: он смело взялся за дело. Черная, нередко просто грязная работа требовала и высокой научной квалификации. Взять книгу на плохо изученном языке, определить ее, а если это перевод, определить, с какого языка и сочинения он сделан, — дело нелегкое. Обычно эта сторона деятельности ученого остается в тени. Но особенно нужно подчеркнуть решающую роль Невского в освоении тангутской коллекции из Хара-Хото. Именно он положил начало систематическому разбору и изучению коллекции. Он

2 Lists of Hsi-Hsia Works in the Asiatic.Museum of Academy of Sciences, Leningrad, USSR… by A. A. Dragunov, N. A. Nevsky and Wang Jing-ju — «Bulletin of the National Library of Peiping», 1930 (issued,1932), vol. 4, № 3, c. 367-^388.

первым занялся составлением научного инвентаря фонда. И работа эта над фондом была его подлинно научным подвигом. Если справедливо, что уникальность памятников и оригинальность проблемы упрочили славу Невского как ученого-востоковеда, то правда и то, что, дабы распознать эти памятники и разобраться в них, нужно было такое содружество недюжинных способностей и целеустремленного, полного энтузиазма трудолюбия, каким обладал Невский. Разбирая фонд и составляя инвентарь, Невский старался глубоко проникнуть в содержание памятника, осмыслить его место среди уже известных произведений тангутской письменности. Лишь тот, кто знаком с архивом Невского, может понять, каких трудов это стоило. Архив изобилует выписками из отдельных частей, а иногда даже и просто строк из различных тангутских сочинений или переводов на тангутский язык, которые Невский расшифровывал или предполагал расшифровать. Он читал переводные тексты буддийского и небуддийского содержания, ежедневно пополняя словарный запас, каждый раз с завидным упорством делая все новые и новые шаги к полному пониманию трудного тангутского текста.

В итоге восьмилетней работы над фондом Н. А. Невский выделил из общей массы рукописей и ксилографов и впервые определил подавляющее большинство наиболее ценных памятников. Несмотря на то что в количественном отношении Невский успел засвидетельствовать лишь восьмую часть от общего числа рукописей и старопечатных тангутских книг, но та тысяча книг, которую он за эти годы обработал, включает в себя почти все, чем может гордиться ленинградское собрание памятников тангутского письма. Отличное знание восточных языков, богатая эрудиция и исключительная работоспособность, качества, присущие личности Невского, о которых говорилось уже не раз, помогли ему именно в эти трудные годы не только стать специалистом, не имеющим себе равных в знании тангутского языка и письменности, но и заложить фундамент, без которого в дальнейшем успешная работа над тангутским фондом была бы невозможной3. Все те, кто в последующие го

3 См. Тангутские рукописи и ксилографы, сост. 3. И. Горбачева, Е. И. Кычанов, М., 1963, с. 7—30.

ды занимался разбором и инвентаризацией фонда — А. А. Драгунов, 3. И. Горбачева, Е. И. Кычанов, А. П. Терентьев-Катанский, — неизменно опирались на богатое наследие Невского, заключавшееся в образцово написанных им инвентарях. Каждая запись в инвентарь, сделанная Невским, являла собой маленькое исследование. Составление каталога рукописей и ксилографов у него было непосредственно связано с их дешифровкой, как это было записано в плане его работы.

Н. А. Невский вернулся на родину в годы завершения организационного оформления нового, советского востоковедения. Это было бурное, напряженное время. И Невский, человек такой высокой научной квалификации, был не просто сотрудником четырех учреждений, он работал над самыми разными темами: от истории Содзы и Гондзы — первых японцев, начавших в XVIII веке преподавание в России японского языка, — до «Документов японских „пролетарских партий" и влияния советского политического языка на политический язык современной Японии»4. Однако тангутоведе-ние остается за ним и воспринимается им самим и окружающими как главная тема его работы в Институте востоковедения.

Н. А. Невский с головой погружен в работу.

«Азиатский музей Академии наук Союза Советских Социалистических республик

1 марта 1930 года. № 8

Многоуважаемый Николай Александрович!

Коллегия востоковедов при Азиатском музее АН СССР, желая воспользоваться просвещенным участием Вашим в работах своих на заседании 27 февраля 1930 года, избрала Вас своим действительным членом.

Доводя до сведения Вашего о постановлении Коллегии, прошу принять уверения в глубоком моем уважении.

Секретарь Коллегии востоковедов академик Б. Я. Владимирцов».

* См.: Азиатский музей — Ленинградское отделение Института востоковедения. М., 1972, с. 49–54, И 89—190.

Созданная в году при Азиатском Музее Коллегия востоковедов была авторитетнейшим органом русского советского востоковедения, объединявшим лучшие востоковедные силы страны. И хотя в 1930 году она доживала свои последние дни, избрание в ее действительные члены было очень почетно.

Друзья и учителя помогли Н. А. Невскому с жильем (он жил у акад. В. М. Алексеева, по ул Блохина, д. 17/1, кв. 5). Они с радостью приняли его в свою среду, обеспечили работой, гарантировали необходимую общественную поддержку его занятиям тангуто-ведением, ибо квалификация Невского как япониста в рекламе не нуждалась, а доказательств необходимости изучения Японии не требовалось.

На майской сессии Академии наук 1930 года акад. В. М. Алексеев выступил с большим докладом «Об организации изучения тангутского фонда Азиатского музея в связи с новейшими успехами китайской историографии». Академик Алексеев отметил, что положение с изучением тангутского языка в Академии наук СССР, где имеются наиболее благоприятные факторы для этого, «удовлетворяет менее, чем обязывает». «Наш долг перед мировой наукой требует, чтобы мы создали, как давно не производили, нечто полезное для мировой науки — во всех странах интересуются тангутским шрифтом». В. М. Алексеев ставил вопрос широко — тангутский язык, записанный идеографическим письмом, транскрибируемый китайской иероглифической письменностью, трудно поддается дешифровке: «Во всяком случае, тупик совершенно ясен. Наши шамполио-ны знают только цифирь, шрифт плюс его иероглифический эквивалент». И словарь «Жемчужина в руке…» дает только «шрифт плюс китайское письмо». «Языка нет… одно через другое, иероглифы одни через другие». Имя Н. А. Невского упомянуто в докладе только раз. В. М. Алексеев предлагал широкие меры к восстановлению забытого тангутского языка. Главная из них, по его мнению, организация этнолингвистической экспедиции на бывшую территорию тангутского государства Ся в поисках возможных потомков тангутов Ся, носителей живого языка, хотя и видоизмененного временем. «Надо обратиться к помощи живых потомков тангутов со словарем, который имеется у Невского, и при этом можно многое твердое и определенное найти, во всяком случае иметь определенную канву». Принимавший участие в дискуссии по докладу А. В. Луначарский высказался за экспедицию: «Следует поставить вопрос об экспедициях совершенно практически, экспедиции совершаются на место для того, чтобы исследовать вплотную язык, как тангутский, так и язык родственных ему наречий».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});