Прикосновение - Рустам Ибрагимович Ибрагимбеков

думать…

А д а л а т. Странные ты вещи говоришь.

А н д р е й. Да нет. Я солдат хороший, когда надо убить, убиваю, — что поделаешь, не мы же войну начали. А все равно радоваться тут нечему. Как говорят, печальная необходимость…

А д а л а т. Если бы могла, я бы их тысячами убивала! За все страдания и слезы, которые проклятая война нам принесла!

А н д р е й. Это, конечно, тоже правда. Пострадали люди сильно. (После паузы.) Адалат, ты знаешь, мне так кажется, будто я тебя давно знаю, можно сказать, всю жизнь, с самого детства…

А д а л а т. Где же всю жизнь… Один день всего… Полдня…

А н д р е й. Я знаю, но бывает так у человека, что полдня больше, чем полжизни, ну, или хотя бы несколько лет… Нет, правда… Этот лейтенант, который здесь со мной был, настоящий художник, только он ранен тяжело и от войны устал, поэтому ему больше ничего в жизни не хочется, все опротивело — и картины, и люди, — и он думает, что ничего хорошего вокруг нет и не будет, потому что война. А у меня сегодня, может, самый хороший день в жизни. (Пауза.) Можно я тебя поцелую?

А д а л а т. Не надо.

А н д р е й. Почему?

А д а л а т. Так…

А н д р е й (смущаясь). Ты не думай, я не потому, что ты мне сказала…

А д а л а т. А что я сказала?

А н д р е й. Ну, тогда я хотел выстрелить… что, мол, немцы уйдут и мы вдвоем останемся… Я не потому… Ты мне и без этого понравилась. А то, что ты говорила, я же понимаю — это ты просто так, чтобы я не выстрелил… А я что, тебе совсем не нравлюсь?

Пауза.

Нет, ты честно скажи: я тебе нравлюсь или нет?

Адалат молчит.

Значит, не нравлюсь, раз молчишь… Я понимаю. Ну, ничего… я не обижаюсь… ты не думай… Ты же не виновата, что я тебе не нравлюсь, правда?

А д а л а т. Я вначале думала, что ты врешь все, просто трепач…

А н д р е й. Я не врал. Я правда люблю картины…

А д а л а т. Да теперь-то я вижу, что не врал… Но все равно. Я таких не люблю…

А н д р е й. Я понимаю… Я не обижаюсь.

А д а л а т. Наверное, есть женщины, которым нравятся такие, как ты… ну, чтобы ухаживать за тобой, помогать, объяснять, учить жить. Но я таких не люблю… Тридцать лет тебе скоро, а ты только жизнь начинать собираешься.

А н д р е й. Это ты права! Все правильно сказала…

А д а л а т. Вот ты вбил себе в голову, что художник. А какое ты имеешь отношение к этим картинам? Может, из тебя вообще художник не получится, а ты из-за них под пули лезешь.

А н д р е й (виновато). Я же не потому лезу, что художник. Просто нравятся мне они.

А д а л а т (зло). Да что ты в них понимать можешь?! Ты думаешь, я в музеях не была и картин не видела? Сколько хочешь их у нас в Алма-Ате. И экскурсоводов разных слушала. Почему же мне за них лезть под пули не хочется, хотя я отвечаю за них? А ты знаешь, сколько экскурсоводы учатся, чтобы в картинах понимать? А художники?! Настоящие художники академию кончают! А это намного больше, чем любой институт! Откуда же ты умный такой, что школу не сумел кончить, а в картинах разбираешься?!

А н д р е й (виновато). Не знаю, но когда я на них смотрю, я волнение испытываю.

А д а л а т (жестко). Ничего ты не испытываешь. Только кажется это тебе. Вбил себе в голову, что художник, вот и думаешь, что волнуешься.

А н д р е й. Я не вбил, я правда волнуюсь. Только рассказать не могу, а бывает — так разволнуюсь, что плакать хочется.

А д а л а т. Ну и плачь себе на здоровье. Тоже мне, художник… Да ты бы школу хотя бы кончил, если уж так хотелось художником стать.

А н д р е й. Это ты права. Глупый я был.

А д а л а т. Да и сейчас не умнее. (После паузы.) Вот ты у меня спрашивал, нравишься мне или нет.

А н д р е й. Да.

А д а л а т. А я тебе нравлюсь?

А н д р е й (с чувством). Очень нравишься.

А д а л а т. Ты же меня полдня знаешь всего! Как же я могла так быстро тебе понравиться?

А н д р е й. Честное слово, понравилась. Как увидел — сразу понравилась. Я не вру!

А д а л а т (жестко). Это и плохо, что не врешь. Лучше бы врал.

А н д р е й. Почему?

А д а л а т (зло). А потому, что когда врешь, то ясно, для чего… Я так и думала вначале: увидел бабу, одни остались… Ничего бы у тебя не получилось. Но тогда было понятно. А вот то, что ты сейчас говоришь, это непонятно. Это то же самое, что картины твои. Фантазия…

А н д р е й. А я всегда с первого взгляда влюбляюсь.

А д а л а т (насмешливо). И часто это бывало?

А н д р е й. Два раза.

А д а л а т. И чем это кончилось?

А н д р е й (простодушно). Ничем. Они же не знали, что я их люблю. Я им ничего не говорил. Ты первая…

Адалат не знает, что сказать.

А тебе какие мужчины нравятся?

А д а л а т. Какие мне нравятся, таких нет.

А н д р е й. А муж твой?

А д а л а т. Отец мой мне нравится. Он был настоящий мужчина…

А н д р е й. Сколько лет ему было?

А д а л а т. Сорок семь.

А н д р е й. А у меня брат погиб, Карлуша. Тридцать только исполнилось. Под Керчью. Там много бакинцев погибло. (Смотрит вниз.) Картины надо бы в ящики сложить.

А д а л а т. Не надо.

А н д р е й. Почему?

А д а л а т. Немцы поймут, что здесь кто-то есть.

А н д р е й. А ты что, думаешь, они еще вернутся?

А д а л а т. Не знаю, может быть…

А н д р е й. Я тоже думаю, что они назад, к линии фронта, пойдут. В той стороне им делать нечего…

А д а л а т. А может, они вообще не ушли и сидят здесь где-нибудь поблизости.

А н д р е й. Это тоже может быть… Надо было все же пострелять их.

А д а л а т. У них все равно безвыходное положение — кругом наши. Рано или поздно в плен сдадутся.

А н д р е й. Хорошо бы. (Смотрит вниз.) Что это там?

Снизу раздаются странные звуки, будто тихонько хлопает на ветру край простыни. Хлопанье сопровождается легким потрескиванием.

А н д р е й (вскакивает на ноги). Горит, что ли?!

А д а л а т. Где?

А н д р е й. Стена!

Стена, на которой висят картины, еще не горит. Пока лишь тлеют несколько ее нижних бревен, изредка охватываемых легкими языками пламени.

А д а л а т. Я не вижу.

А н д р е й (возбужденно). Да в самом низу. Я видел, длинный унтер сигарету туда бросил…

А д а л а т. Разве может от сигареты целая стена сгореть?

А н д р е й. Ветер же поддувает!

А д а л а т. Я думаю, она не загорится.

А н д р е й (в отчаянии). Как же не загорится, когда горит уже!! (Некоторое время, как бы не веря еще глазам своим, наблюдает за стеной, нижнюю часть которой постепенно охватывает пламя, затем срывается с места.)

Адалат успевает схватить его за руку.