Сын города - Том Поллок

Со всех сторон, словно буря, гремела стройка: краны с пустыми кабинами поднимали грузы, экскаваторы вгрызались в землю. Никаких признаков силы, которая бы ими управляла, не было.

Кровь билась у Бет в висках.

«Чего ждете?»

Что-то врезалось ей сзади в правое плечо. Девушка качнулась вперед, потом почувствовала, что ее тянет назад. Боль обожгла сверху вниз правую сторону тела, ломая кости. Рука, держащая копье, обмякла.

Бет глянула вниз, на плечо. От боли кружилась голова и тошнило, все вокруг казалось замедленным.

Из толстовки торчал металлический наконечник. Он был измазан маслянисто-красным, и, если присмотреться, Бет казалось, что она различает крошечные белые обломки костей, смешавшиеся с кровью. Оставшаяся часть крюка выходила с другой стороны плеча. К нему крепилась цепь, соединенная с кабелем стальным тросом толщиной три дюйма, тянущимся от пробитой плоти Бет в небо.

Громкий стрекот заполнил уши, и лебедка крана дернулась.

Бет закричала. Волки набросились на ее пятки, и она снова закричала, короткими всплесками звука между тревожными вздохами. Волны горяче-холодной трепещущей боли прокатывались от плеча до кончиков пальцев. Во рту запузырил ось что-то кислое. Ноги молотили по пустоте – кран поднял ее в воздух.

Вес собственного тела, тянущий покалеченное плечо, был невыносим, и она обнаружила себя болтающейся, балансируя на грани обморока. Девушка чувствовала, как на стальном крюке трещит лопатка, а сухожилия начинают рваться от натуги. «В любой момент, – подумала она, – крюк может вырваться из тела».

Но он не вырывался. Чужеродная субстанция в ее крови уже свернулась вокруг раны, загустев, словно цемент, запаивая захват Выси. Бет возносилась, а волки лаяли под нею. Ее голос обессилел, прежде чем кран достиг вершины своей дуги.

Примерно в ста пятидесяти футах над стройкой кран зажужжал, останавливаясь, и Бет задергалась на крюке, словно рыба.

Трубчатые волки рыскали по площадке, скребли лапами и обнюхивали ямки; экскаваторы погромыхивали мимо на своих гусеницах, деловито ползая взад и вперед. Один опустил металлическую челюсть к каменному гребню, похожему на переносицу.

И внезапно Бет увидела Высь.

Отсюда очертания земляных сооружений выглядели по-другому. Та щель была ввалившейся щекой; эта трещина в бетоне – стыком губ. Щербатый каменный шар оказался глазом.

Он был грубым, не законченным даже наполовину, но четко выраженным. У Короля Кранов было лицо. А Бет бегала ему по лбу.

– Я – Высь, – его голос скрежетал в механизмах машин. – Я буду.

Она открыла рот, онемев от ужаса, когда два экскаватора нависли над массивным каменным глазом, опустили свои дрели и вместе выточили в нем дыру зрачка. Потом сдвинулись и принялись рыть снова. Внушительные куски камня разлетались во всех направлениях в облаке пыли и шума. Изменение было тонким, но четким: теперь глаз смотрел прямо на Бет.

Бет обвисла на плече, ставшем ловушкой. Размытая дымовая завеса шока притупила боль.

– Что ты? – прошептала девушка.

– Я Высь, – ответил Высь, но Бет не показалось, что это было ответом на вопрос.

– Почему?..

– Я буду, – на высеченном лице Бога Кранов не было совершенно никакой злобы, а в голосе – никакой ненависти к Бет.

Перед ним была девушка, принявшая сторону его злейшего врага, несущая оружие ее сына, но все же на лице Выси несомненно угадывалось…

Любопытство.

Детское любопытство: как у малыша, который нашел интересного жучка под лазалкой на детской площадке. Даже его недоконченные черты лица напоминали о младенческой пухлости.

– Я буду, я буду.

«Господь и Темза, – мысль пришла к Бет с болезненным вздохом. – Он и есть ребенок. – Бет не хотела в это верить, но зародившееся внутри убеждение не отступало. – Он младенец, еще даже до конца не рожденный». Экскаваторы и дрели продолжали рождать его из камня.

Однажды Фил сказал ей: «Это война, и тут везде дети». Он и не знал, насколько был прав.

– Я буду.

Что, если это было все, чего Высь хотел, – все, чего ему доставало опыта хотеть? Он не был Богом; его волки и их укротители не были его почитателями и не следовали приказу. Он и не мог давать приказов. Все, что он умел говорить, – это «Я Высь» и «Я буду».

Волки, вероятно, были частью Выси, поняла Бет, как антитела, атакующие любую угрозу.

На Бет налетел ветерок, и, вися на своем кабеле, она начала, поскрипывая, раскачиваться взад и вперед, словно маятник абсурда. Когда мир медленно завращался у нее под ногами, девушка заметила нечто, выглядывающее из-под обломков: отрубленные ноги статуй; перекрученную железную полоску, бывшую, наверное, фонарным столбом, осколки стекла, разбросанные по земле. Девушке показалось, что она увидела фрагменты отраженного лица, некогда надменного, теперь навеки застывшего в крике боли. Она увидела цену жизни Выси.

«Он не осознает этого, – говорила Кара, – но убивает все вокруг».

Высь был просто ребенком, пытающимся родиться; он не мог ни понять, ни переживать за то, сколько смертей несет его рождение.

Ее фантазии прервал визг стали. Трубчатые волки завыли и развернулись, жадно бросившись в погоню. Бет отчаянно раскачивалась из стороны в стороны, пытаясь увидеть, кого они преследовали.

– Бет! – закричал знакомый голос, и сердце девушки екнуло.

– Фил?

– Что, во имя железных подштанников мой матушки, ты там делаешь?

Волк рявкнул и тут же заскулил, и Бет улыбнулась. Сына Улиц, даже безоружного, было не так-то легко победить.

– Бет! Я прямо под тобой. Мне нужно копье – брось его.

Бет попробовала, но пальцы не слушались. Все мышцы правой стороны свело судорогой, и она вцепилось в копье, словно то было жизненно важным органом.

Девушка впилась взглядом в руку. «Он там схлестнулся с тремя металлическими волками размером с пони, а я даже не могу бросить копье? Что за глупость? Отпускай. Копье. На. Фиг». Преодолевая сопротивление собственных мышц, она отогнула один палец, потом другой, потом еще один, пока копье не повисло вертикально, стиснутое между большим и указательным пальцами.

В поле зрения Бет по обломкам пронеслось серое пятно: размытая темная полоса на мгновение пересекла стройплощадку.

– Бет!

Фил пролетел мимо цели и с грохотом стукнулся о забор стройки. Оттолкнувшись от стены, он снова устремился к девушке.

Ее указательный палец распрямился, и копье упало.

Волки, зарычав, метнулись к нему. Асфальтокожий парень побежал, рука потянулась к оружию, лицо напряглось до крайности. Волки подскочили ближе, ржавый запашок их дыхания окатил Бет.

Фил прыгнул, волк, щелкнув пастью, но поймал только воздух, и асфальтово-серые пальцы сомкнулись вокруг железного древка копья.

Глава 50

Расслабленно целюсь в ближайшего на моем пути волка, но не знаю, попаду ли. Земля содрогается, когда я отталкиваюсь от камня, и я чувствую, как клыки пронзают воздух у моей шеи, но не рискую остановиться для удара.

«Быстрей, быстрей», – твержу я себе. Если бы я мог бежать хоть вполовину медленнее бешено барабанящего сердца, они бы никогда меня не настигли. Обломки полей смерти Выси мертвы; помощи ждать не приходится, мощи, способной придать скорость моим ногам, неоткуда взяться. Безжизненный камень меня только замедляет.

Волнение теснит мою грудь: я вооружен и готов, и нахожусь в считанных дюймах от врага матери.

Я запинаюсь о глубоко взборожденную землю: морщины на безобразном лбу Выси. Передо мной поднимается уступ его переносицы. Пробегая по ней, я слышу, как позади меня сталь позвякивает о камень, и чую металлическую вонь волков.

Спрыгивая с конца уступа, смотрю вниз. Подо мной тянется пара массивных губ, треснувших, словно горячий асфальт. Неловко приземляюсь на толстый слишком круглый подбородок ублюдка, ноги скользят по гладкой поверхности. Резкая боль пронзает лодыжку, и я падаю, напарываясь головой на подвернувшийся кусок камня, торчащий из земли, видимо, исключительно для того, чтобы размазать мне нос по лицу.

– Тварюга! – воплю я, изнывая от боли и разочарования. Волчьи прыжки сотрясают землю. Пот умасливает ладони, когда я пытаюсь подняться, и я падаю обратно. Раны вновь открываются; я вижу, как по руке сочится кровь.

«Вонзи копье ему в глотку».

Если я только что был на подбородке Выси, тогда тот кусок камня, об который я приложился головой, – как раз его адамово яблоко.

Боль в поврежденной лодыжке становится глубже, кровавее. Кость пробило что-то острое. Я кричу, приподнимая себя одной рукой, занося железный прут другой, – и вгоняю его в камень.

Все замирает.

Я знаю это, потому что мой крик внезапно становится единственным звуком, с шокирующей четкостью прорезающим воздух. Я не слышу кранов, экскаваторов, стройки; даже волки у меня за спиной перестали рычать (хотя для того, чей рот занят моей лодыжкой, это неудивительно; меня так просто не проглотишь).