Заметки конструктора - Владимир Александрович Быков

стремление к всемерному расширению проявления любым существом своего Я. Человек относится к нему часто отрицательно и тем не менее ничего не может сделать, чтобы приостановить свой бег ко все разрушающему концу.

Все проявляют свою суть. Человек раб своей сущности, а она есть следствие его возможностей, данных от природы и других внешних, может быть случайных, обстоятельств его жизни: воспитания, окружения, эпохи. Он знает, что смертен, прекрасно понимает бессмысленность, ничтожность своих страстей и деяний в океане вечности, но тем не менее действует. Почему? В этом (частном, не глобальном, почему?) и содержится, кажется, ответ на все вопросы известной нам истории человечества: именно природная тяга к деятельности заставляет индивида эксплуатировать способности и, в зависимости от масштабности последних, буквально навязывать окружению свое Я во всем его прекрасном и преступном многообразии. Человек играет самого себя и это ему ничего не стоит.

Вл. Солоухин с недоумением писал о прогрессе невероятном, неправдоподобном, фантастическом. От каменного топора к водородной бомбе, авиалайнеру и космическим полетам, а фактически к благам, которые антиприродны и человеку вроде совсем не нужны. Почему же тогда он к ним так стремится? Да потому, что не только человек, а даже самое малое живое настроено природой на могучее стремление к упомянутому проявлению и становлению своего Я. Один из кожи лез сделать паровоз, другой самолет, ракету. Эйнштейн не удержался в подкрепление своей теории предложить срочно изладить атомную бомбу. Да и я сам со своими коллегами также только и делали, кажется, всю жизнь, что двигали, пробивали свои идеи, спорили и доказывали что-либо этому человечеству.

Задача мыслящего существа не в том, чтобы остановить движение вперед, а, видимо, в наиболее оптимальном его обеспечении. Но пока было всё совсем не так, как хотелось бы.

На протяжении всей истории человечества ученые и философы, настроенные по своим природным качествам, своему характеру на волну доброты, не безуспешно обращали в свою веру подавляющее большинство честных людей. И чем больше им это удавалось, тем с меньшей затратой сил другая часть, может менее знающая и менее способная, но более хитрая и жадная, захватывала власть и, пользуясь ею, уже по расчету, взывала к тем же идеалам добра и заботы о ближнем.       Эта почти вечная проповедь милосердия и т. п. благородных деяний, совмещалась всегда с насилием и беспардонным ущемлением любой самостоятельности человека, как только она хотя бы в малой мере направлялась против существующей власти меньшинства.

Жизнь – борьба с неуклонным повторением ее природного алгоритма постоянства, изменяемого только внешне. Как разнообразная окраска не меняет сути петуха, так и чисто внешние атрибуты жизни, прикрываемые классовой терминологией, не могут изменить законов природы. В социальных системах роли распределяются не по классовой принадлежности, а в соответствии с природными характеристиками людей, их способностями, желаниями и увлечениями. Поэтому, надо полагать, фактическая структура различных по классовому признаку систем ничем не отличается друг от друга. Везде от царя до палача – полный набор, который в общем виде сводится к четырем группам. Власть. Ее поддерживающие и ее использующие в своих интересах. Работающие, т. е. создающие духовные и материальные блага, с прослойкой недовольных борцов за свободу, справедливость и отстаивающих право на проявление своего Я. Бунтари, из числа одержимых жаждой власти, просто аферистов и «гигантов» мысли, одухотворенных наивным представлением о возможности преобразования мира на основе очередной придуманной и потому с жаром авторского Я отстаиваемой еще одной новой теории социального совершенства. Есть еще группа – явные бандиты и воры, но здесь не о них речь.      Философия это не концепция жизни. Авторское представление о ней. Всеобщей концепции нет. Есть философия конкретного человека, удобная, выгодная, приятная для него и его единомышленников или жаждущих взять ее на служение в своих целях.

Историю делают массы; ее делают личности. Есть ли здесь противоречие? Нет. Первые ее делают в плане стратегическом, в плане эволюционного движения мира; вторые – в плане местных катаклизмов, в виде краткотечных всплесков на этой плавной кривой движения. Так кто же она историческая личность? Что писала, о чем думала и как принимала решения? Не увлеклись ли мы чрезмерно размышлениями и разными сочинениями на данную тему?

Историку нужны факты, документы, слова сказанные и записанные. Он смакует их и с гордостью пишет сегодня свою «документально» подтвержденную историю. Но есть история, основанная на правде и простоте жизни. Ей нужно знать только одно: где и кем интересующая нас личность была в истории, к какой группе она принадлежала и какие при ней результаты имели место. Политик есть политик, и судить о нем надо не по написанному им, а только по делам. Палач не может быть добрым или злым. Он палач, он продался дьяволу.

В истории нет ничего противоестественного: ни страшного, ни мрачного, ни радостного. Она такова, какова есть. В описании ее непозволительны эмоции. Там, где они – нет истории. Она не должна писаться родственниками и друзьями ее создателей, а тем более самими авторами. Для ее объективной оценки – требуется время. Ведь для ее выводов важны не только прямые последствия тех или иных событий, но и второй и третий слой. Как она будет написана, если, например, установим, что мы оказались отброшены в своем развитии на сотню лет назад? Или, наоборот, если, после кажущегося кое-кому 70-летнего застоя, семимильными шагами ринемся вперед? Правда, последнее едва ли возможно. Авторский пессимизм? Нет. Только трезвая оценка действительности, без которой невозможно какое-либо маломальское движение к лучшей жизни. Решающим для всякой идеи – утверждал С. Цвейг – является не то, как она осуществляется, а что по существу в ней содержится. Не что она собой представляет, а что она дает.

Так что не нужно впадать в авторскую увлеченность Д. Волкогонова, на страницах 6-ти томов втолковывающего читателю свои представления о том, что думали и почему принимали те или иные решения Сталин, Троцкий и Ленин. Да, впрочем, дано ли Д. Волкогонову, как и другим простым смертным, влезть в голову людей, одержимых вождизмом, неуемным желанием и, главное, способностью оставить след в «большой» истории? Да и вообще кому нужны домыслы по поводу раздумий великого человека? Не что человек думал, а что было решено и даже не решено, а как претворилось в жизни. Не почему, а что получилось – вот критерий оценки исторической личности. Что она думала – проблема психологов и литераторов, а не историков.

Возьмем того же Сталина. Кем только из историков и политологов не обкатывалось якобы ошибочное его поведение в июне 41 года, повлекшее за