Боги среди людей - Кейт Аткинсон

— Как ты смел туда сунуться, если тебе это было категорически запрещено? — верещала бабка.

Естественно, никто и не подумал его успокоить после пережитых волнений. Правда, к этому он уже почти привык, и, когда отец сказал «приключение», робкий внутренний голос призвал Санни к осторожности. Правда, слово «приключение», слетевшее с папиного языка, обычно много чего обещало, да не больно-то выполнялось. С дедушкой Тедом все бывало как раз наоборот.

— Да, сделай милость, пусть хотя бы один день не путается под ногами, — сказала любящая бабушка.

Доминик уже несколько дней занимался живописью — без передышки сутками напролет шлепал краски на холст.

— Вдохновение пришло, — говорил он. — Сейчас такого накрашу!

Как-то утром Доминик поразил всех, когда перед скудным обычно завтраком ринулся к столу и торжественно потребовал: «Яичницу из самых свежих яиц, да с беконом, миссис Керридж!» — а домоправительница как раз поставила на стол горшок жидкой водянистой каши. Миссис Керридж тут же ретировалась, бормоча себе под нос: «Святые угодники, опять его понесло». Ни яичницы, ни бекона ему не подали. Санни, который лучше всех знал содержимое кладовой, ничуть не удивился: он постоянно наведывался туда в поисках съестного. Добыча, как правило, оказывалась скудной: то маринованная луковица, то холодная картофелина. Иногда он с опаской запускал палец в банку с джемом. Но миссис Керридж была зоркой, как ястреб.

Доминик тут же закурил и, похоже, выбросил из головы яичницу с беконом. Бабка и сама дымила как паровоз: все стены Джордан-Мэнора были покрыты желтоватым налетом. Доминик, с налитыми кровью глазами, подпрыгивал на стуле, как лягушка.

— Не рассиживайся, Фил, — поторопил он, хотя Санни не успел даже поднести ко рту ложку каши. — Нам пора.

Не один час они шли пешком, подкрепившись только липким, размякшим батончиком «марс», который вытащил из кармана и по-братски разделил Доминик. В начале пути он принял пару маленьких розовых таблеток, но перед тем положил их на ладонь и продемонстрировал Санни, размышляя вслух, не предложить ли половинку одной сыну. «Или четвертинку? — сомневался он. — Мальцом кайф словить — даже представить не могу». В конце концов он все же передумал, чтобы «не получить по рогам» от «волчицы».

Они напились воды из подернутого зеленой ряской пруда, про который Доминик сказал, что это волшебный родник, где обитает жаба с рубином во лбу.

— Если вглядишься в глубину, ты ее увидишь.

Санни, к огорчению Доминика, ничего не увидел. Они пошли дальше, и отец не умолкая твердил про эту жабу. Санни плелся из последних сил. Не очень-то это было похоже на приключение.

— Я устал, — сказал он. — Давай, пожалуйста, передохнем.

Его беспокоило, как они будут возвращаться в Джордан-Мэнор. Не пешком же? Позади осталась не одна миля, и у него подгибались коленки. Будь здесь дедушка Тед, он донес бы Санни на закорках и только посетовал бы: «Уф, староват я для таких упражнений».

— Тебе полезно двигаться, — сказал Доминик, широко шагая вперед. — Не отставай.

У Санни горели щеки. Он знал, что в такую погоду нужно надевать панамку и смазывать лицо защитным кремом. Ему нестерпимо хотелось пить, но прудов больше не попадалось, ни зеленых, никаких. Санни пришло в голову, что рядом с ним находится безответственный человек. Разве папа может считаться взрослым? В живот вонзилась булавка страха. Находиться здесь, вдали от «Джордана», было небезопасно.

Хорошо еще, что они дошли до тенистого леса, где Санни набрал горсть лесной малины, жутко кислой, но все же съедобной.

Двигались они с частыми остановками, чтобы отец мог полюбоваться то листком, то папоротником или насладиться пением птички. «Нет, ты только послушай! Бог мой, ты это слышишь, Фил?» Завидев гигантский мухомор, он бухнулся на колени и не сводил глаз со шляпки гриба. Мухомор заворожил его надолго. Выждав, как ему казалось, не один час, Санни взмолился: «Может, дальше пойдем? Ну пожалуйста!», тем более что у него разболелся живот (вероятно, от кислой малины), но Доминик запрыгал и стал кричать:

— С ума сойти, с ума сойти, глазам своим не верю: мухоморы! Они морят мух для той жабы, с рубином во лбу! Между ними есть связь!

— Жаба залезает на мухомор? — без всякой задней мысли предположил Санни.

— Жаба — королева мухоморов, вот в чем секрет. А это меняет дело. У нас есть тайное знание. И мы — гностики.

— Мостики?

— Ага. С ума сойти.

Разговор безнадежно затягивался. Санни хотелось упасть на землю и зарыться в листву, как делают лесные зверушки. Он бы поспал, а потом, глядишь, проснулся бы в «Джордане», а еще лучше — в доме у дедушки Теда. Но нет, пришлось тащиться дальше.

Из леса — опять в пекло. Доминик умолк и вообще как-то изменился, посмурнел. Стал бубнить себе под нос нечто бессвязное.

Сейчас они брели незнакомой тропкой, вдоль высоких живых изгородей, а потом тропка вдруг уперлась в небольшую проезжую дорогу, раскаленную от зноя. Санни в кровь сбил ноги и боялся, что не дойдет. Дорогу перегораживали двое ворот с большим красным кругом на белом фоне и фонарями сверху, только ни один фонарь еще не горел. Они вошли в воротца, за которыми скрывались железнодорожные пути. Наконец-то впереди замаячило хоть что-то интересное. Но будет ли поезд? Стоит ли ждать?

— А как же, — сказал Доминик. — Наверное, для этого нам и указали путь.

— Кто указал? — не понял Санни. — Королева мухоморов?

Он не подвергал это сомнению, а просто радовался, что папа наконец-то повеселел.

Никогда еще Санни не видел железнодорожного переезда. Но поезда обожал. В Йорке дедушка Тед частенько водил его в железнодорожный музей. И говорил, что в детстве тоже любил поезда.

Санни думал, что сейчас они перейдут через пути, но Доминик, усевшись посреди дороги, между двумя воротцами, начал сворачивать самокрутку. Санни неуверенно топтался рядом. Ему, семилетнему, было ясно, что сидеть прямо на асфальте, да еще там, где ходят поезда, — не лучшая идея, но его уже не держали ноги.

На пересечении с асфальтом рельсы были утоплены в деревянные шпалы, и отец, похлопав ладонью по деревяшке, сказал:

— Присядь, отдохни.

Закурив самокрутку, он обнаружил у себя в заднем кармане расплющенный пакетик полностью размякших шоколадных кругляшей и воззрился на них в полном изумлении.

— Не что-нибудь, — произнес он. — Пурпуровые.

Завидев шоколад, Санни все же решился сесть, тем более что деревяшки приятно холодили тело. Железнодорожные пути хорошо просматривались в обоих направлениях.

— Супер, а? — восхитился Доминик. — Прямо урок перспективы. Знаешь, что такое перспектива?

Санни не знал.

— Чем дальше расположен предмет, тем мельче его изображение. Люди, можно сказать, тыщи лет над этим ломали голову.

Санни коснулся ногой металлического рельса и даже вскрикнул — до того было горячо.

— Да, брат, солнце, — сказал Доминик. — Жарко. И ты типа — само солнце, сечешь? — (Папа не рассказывает, как все, подумал Санни, а перескакивает с одного на другое.) — Санни Тодд — самый тот! Это не простое совпадение, ясно тебе? Ра. Аполлон. Тоже красивые имена. Но мы тебя назвали Солнцем. Нам светит Солнце. — (А может, он имел в виду просто «солнце» — с именем Санни вечно была путаница.)

— Я теперь Филип, — напомнил ему Санни.

Перемазавшись растаявшим шоколадом, он рисковал получить нагоняй от «волчицы», но ему до того хотелось спать, что было уже все равно. Он клевал носом, привалившись к костлявому, напружиненному отцовскому туловищу.

— А в случае параллельных линий, подобных рельсам, требуется найти точку схождения.

Дремота была лучше любого лакомства. Бессвязные высказывания Доминика — поклонение солнцу, перспектива, мухоморы — куда-то уплывали по воздуху.

Проснувшись от звона колокола и вспышек света, Санни увидел, как белые ворота пришли в движение и медленно отгораживают шоссе. Неужели это ловушка? Ворота с лязгом захлопнулись.

— Ого! — сказал Доминик. — Обалдеть, что сейчас будет. Такое пропустить нельзя.

Санни заподозрил, что очень даже можно, и хотел встать, но Доминик рывком заставил его сесть.

— Верь мне, Фил, это надо видеть. О, смотри, брат, едет. Видишь поезд? Видишь? Офигеть.

Доминик вдруг вскочил и дернул за собой сына.

Мелкий удаленный предмет — поезд Кингз-Кросс — Норидж отправлением в пятнадцать тридцать, как позднее установило следствие, — становился все больше и больше, перспектива изменялась с каждой секундой.

— Жди! Жди! — как собаке, командовал Доминик. — Да что с тобой, в самом деле? Не хочешь испытать эти ощущения? Да тебе мозги вынесет. Вот! Черт!..

Нет, «черт!» — так мог бы воскликнуть Август, но не взрослый мужчина, которому в лицо въехал скорый поезд.