Револьвер для адвоката - Майкл Коннелли

– По частоте. Номера, на которые жертва звонила чаще всего, перечислены первыми, потом они идут в порядке убывания.

Я обратился к последней странице и попросил Уиттена сделать то же самое.

– Получается, на последней странице номера, на которые она звонила всего по разу?

– Верно.

– За какой период вы запросили звонки?

– Ордер был выдан на звонки за последние шесть месяцев.

Я кивнул:

– Детектив, позвольте мне обратить ваше внимание на девятый номер снизу на третьей странице. Вы можете его прочитать вслух для присяжных?

Я услышал шорох, так как Форсайт решил, что я не просто тяну время, и стал листать страницы своей копии этого документа.

– Код района два – один – три, номер шесть – два – один, шестьдесят семь, сто, – прочитал Уиттен.

– И когда набрали этот номер на айфоне Глории Дейтон?

Читая, Уиттен прищурился.

– В шесть сорок семь вечера пятого ноября.

Теперь до Форсайта дошло, куда я вел, и он подскочил, выражая протест:

– Не имеет отношения к делу, ваша честь! Мы и так предоставили стороне защиты огромную свободу, но сколько можно? Адвокат переходит все границы, вдаваясь в частности одного трехминутного звонка. Это не имеет никакого отношения ни к рассматриваемому делу, ни к обвинениям против его клиента.

Улыбнувшись, я покачал головой:

– Ваша честь, мистеру Форсайту прекрасно известно, куда все ведет, и он не хочет, чтобы присяжные это услышали, потому что понимает: карточный домик, который выстроила сторона обвинения, вот-вот рухнет.

Судья в раздумье соединила пальцы рук.

– Объясните, мистер Холлер. И побыстрее.

– Сию же секунду, ваша честь.

Снова сверившись со своими пометками, я активно включился в работу. Протест Форсайта был не что иное, как попытка сбить меня с ритма. Он понимал, что, по существу, шансов у него ноль.

– Итак, детектив Уиттен, этот звонок сделали в шесть сорок семь вечером пятого ноября, всего за неделю до убийства мисс Дейтон, верно?

– Да.

– Как долго он длился?

Уиттен посмотрел в документ.

– Тут говорится, две минуты пятьдесят семь секунд.

– Спасибо. Вы пробили этот номер, когда получили список? Вы его набирали?

– Я не помню.

– Детектив, у вас есть сотовый телефон?

– Есть, но не с собой.

Я залез в карман, достал собственный и попросил разрешения у судьи позволить мне передать его Уиттену.

Форсайт запротестовал, сказав, что я собираюсь показывать фокус, и обвинив меня в том, что я пускаю пыль в глаза.

Я же отбил протест тем, что это не фокус, как утверждал Форсайт, а простая демонстрация, наподобие той, неделей ранее, когда он попросил заместителя судмедэксперта показать на Лэнкфорде, как в результате удушения была сломана подъязычная кость жертвы. И добавил, что попросить детектива позвонить на обсуждаемый номер – самый простой и легкий способ установить, кому звонила Глория Дейтон в 6.47 пятого ноября. Судья разрешила мне продолжить.

Я встал и, предварительно включив громкую связь, протянул свой телефон Уиттену с просьбой позвонить по номеру 213–621—6700. Он так и сделал, а потом положил телефон на поверхность ограждения, которое шло по периметру свидетельской трибуны. Один гудок, и на звонок ответил женский голос:

– УБН, подразделение Лос-Анджелеса. Чем я могу вам помочь?

Я кивнул и сделал шаг вперед, отвечая на звонок.

– Извините, ошибся номером, – сказал я и положил трубку.

Смакуя полнейшую тишину, которая обрушилась после того, как женский голос произнес «УБН», я снова подошел к кафедре. Украдкой бросив взгляд на Мэллори Гледуэлл, своего главного присяжного, я заметил выражение, пролившее на мою душу бальзам: слегка приоткрытый рот в восклицании «О боже мой!».

Я снова перевел взгляд на Уиттена, одновременно вытаскивая из-под блокнота фотографию, которая уже была наготове. И попросил разрешения приблизиться к свидетелю с вещественным доказательством защиты номер один.

Судья разрешила, и я отдал Уиттену снимок, двадцать на двадцать пять сантиметров, который сделал Фернандо Валенсуэла после того, как вручил Глории Дейтон повестку по делу Мойи.

– Детектив, в вашей руке фотография, которая является первым вещественным доказательством защиты. На ней изображена жертва в тот момент, когда ей вручили повестку по гражданскому делу «Мойа против Роллинса». Могу я обратить ваше внимание на время и дату, проставленные на фотографии, и попросить зачитать их для присяжных вслух?

– Здесь стоит шесть ноль шесть, пятого ноября, две тысячи двенадцатого.

– Спасибо, детектив. Скажите, будет ли корректно на основании данной фотографии и записи звонков жертвы сделать вывод, что спустя сорок одну минуту после того, как Глории Дейтон вручили повестку, она позвонила в Лос-Анджелесское подразделение УБН со своего личного сотового телефона?

Уиттен ответил не сразу, так как искал выход из такого затруднительного положения.

– Я не могу утверждать, делала ли она этот звонок или нет, – наконец выдавил он. – Она могла одолжить свой телефон кому-то еще.

Обожаю, когда копы выкручиваются на свидетельской трибуне. Когда они стараются не предоставить очевидного ответа и выставляют себя на процессе с нелицеприятной стороны.

– Выходит, вы считаете, что спустя сорок одну минуту после того, как ей предписали быть свидетелем по делу о заключенном наркодилере, кто-то, не мисс Дейтон, сделал звонок с ее телефона в УБН?

– Нет, я этого не утверждаю. У меня нет сложившегося мнения на этот счет. Я сказал, что не знаю, в чьих руках на тот момент находился ее телефон. Таким образом, я не могу с уверенностью заявлять, что звонок сделала именно мисс Дейтон.

Я покачал головой, выражая ложное разочарование.

– Хорошо, детектив. Давайте продолжим. Вы расследовали этот звонок или связь Глории Дейтон с УБН?

– Нет, не расследовал.

– Вы никогда не интересовались, была ли она информатором УБН?

– Нет, не интересовался.

Мне показалось, что невозмутимость Уиттена дала слабину. Форсайт ему совсем не помогал, наоборот, не имея на руках веского возражения, он вжался в стул в ожидании краха.

– А почему, детектив? Разве это не производит впечатления как раз одной из тех «обоснованных версий расследования», о которых вы тут рассуждали?

– Во-первых, я тогда не знал про повестку. А во-вторых, информанты не звонят по основному номеру УБН. Это равносильно тому, чтобы зайти через центральный вход с плакатом на спине. Поэтому один короткий звонок в УБН не показался мне подозрительным.

– Вы поставили меня в тупик, детектив. Теперь вы говорите, что знали про звонок и просто не посчитали его подозрительным. А пару минут назад вы утверждали, что даже не перезвонили, проверяя тот номер. Так что является правдой?

– Вы искажаете мои слова.

– Я так не думаю, но позвольте перефразировать. До дачи свидетельских показаний вы знали, что с личного телефона жертвы за неделю до ее смерти был сделан звонок в УБН? Да или нет, детектив?

– Нет.

– Хорошо. Тогда можно с уверенностью сказать, что вы его пропустили?

– Я бы так это не назвал. Но вы можете говорить, что хотите.

Развернувшись, я посмотрел на часы. Одиннадцать сорок пять. Мне нужно было увести Уиттена в другое русло, но я также хотел, чтобы присяжные ушли на обед, с мыслями о звонке Глории. Однако я понимал, что если предложить судье сделать перерыв на обед, то следующий час я проведу в камере вместе со своим клиентом. Я снова повернулся к Уиттену и стал просматривать свои записи: нужно было потянуть время, по крайней мере, еще пятнадцать минут.

– Мистер Холлер, – подтолкнула судья, – у вас есть еще вопросы к этому свидетелю?

– Да, ваша честь, есть. И немало.

– Тогда я предлагаю вам поторопиться.

– Да, ваша честь. Детектив Уиттен, по вашим словам, вы были не в курсе, что Глории Дейтон вручили повестку по делу, в котором замешан Гектор Мойа. Не припоминаете, когда вы об этом узнали?

– Сравнительно недавно, – ответил Уиттен. – Это выяснилось в ходе обязательного обмена документами.

– То есть вы узнали про повестку, которую получила жертва, потому что об этом вам поведала защита, верно?

– Да.

– Что вы сделали с этой информацией после того, как вам ее предоставила сторона защиты?

– Я ее проверил, так же как проверяю все всплывающие зацепки.