Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно - Роберт Грейвз

Ясон с радостью принял это предложение, и «Арго» отплыл бы на следующее утро с попутным западным ветром, если не одно ужасное происшествие. Идмон, Идас и Пелей отправились вместе пройтись по высоким берегам реки Ликос, надеясь выгулять то лишнее, что съели на пиру, и тут Идмон начал рассказывать им вещий сон, который явился к нему ночью, сон о двух совокупляющихся змеях — самый несчастливый из всех возможных. Идас, который не придавал значения снам, насмехался над Идмоном, когда в тростниках что-то внезапно зашевелилось, и огромный дикий вепрь вылетел прямо на них. Идас и Пелей шарахнулись в стороны, но Идмон стоял неподвижно, не в силах шевельнуться. Кабан, выставив свои кривые белые клыки, налетел на его правую ногу, выше алого котурна, который на ней был, и разодрал ее. Из раны брызнула кровь, Идмон, вскрикнув, упал навзничь и закричал. Пелей метнул дротик в кабана, пока тот бежал обратно к тростникам, но прицелился не лучше, чем когда повстречался с великим Калидонским вепрем. Он закричал с досады, а вепрь снова развернулся. В этот раз он налетел на Идаса, который принял его острые копья, метя в точку между шеей и плечом, и мгновенно убил зверя. Идас часто раздражал Пелея своим хвастовством; но ему и впрямь не было равных в Греции во владении копьем, никто не превзошел его и поныне. Они бросили кабана и заторопились к Идмону, но не могли остановить кровь. Со всех ног примчался Мопс, прихватив свои снадобья — сок омелы, отвар золотарника, чистеца и тысячелистника, а еще чистый скипидар. Но он пришел слишком поздно. Идмон страшно побледнел и умер, не сказав ни слова, на руках у Идаса. Было ясно, что вепрь, которого никогда прежде не видели в этой долине, появился неспроста, и аргонавты пришли к выводу, что в него вошел дух мертвого долиона, Мегабронта, которого Идмон случайно забыл умилостивить. Ибо символом Мегабронта был вепрь.

Сам царь Лик принял участие в погребальных обрядах, длившихся три дня. Аргонавты утешали друг друга напоминанием, что Идмон посвящен в Великие мистерии и станет правителем среди мертвых. На его могиле были заколоты овечьи стада, и мариандины насыпали над ним высокий курган, а на кургане посадили дикую оливу, и листья этого древнего дерева, положенные под подушку, и ныне навевают правдивые сны.

Аргонавты снова собирались отплыть, но потеряли еще одного своего товарища, кормчего Тифия, который умер от изнурительной болезни, точно так же, как его дед и отец. Проклятие тяготело над этой семьей с тех самых пор, как дед Тифия случайно срубил священный дуб. Оракул провозгласил, что ни один мужчина в семье не проживет дольше, чем прожил дуб, а тому было сорок девять лет. Мопс распорядился дать Тифию ложку похлебки, приготовленной из сердца землеройки и печени полевой мыши; но даже это не могло спасти кормчего, хотя он на удивление держался несколько часов.

И снова они скорбели и оплакивали покойного три дня. Они насыпали второй курган равной высоты и начали говорить друг другу:

— Вход в Преисподнюю не так далек. Кто следующим умрет? Кто третий?

Ибо известно было, что такие смерти всегда случаются по три. Но Анкей Большой нашел на борту «Арго» крысу, которая грызла припасы, убил ее камнем и вскричал:

— Братья, оплачем третьего аргонавта, который умер!

Это восстановило радость. Но поднялся спор, ибо некоторые говорили, что Навплий должен стать кормчим вместо Тифия, а некоторые поддерживали Ифита, который в течение нескольких лет владел торговым судном, но Ясон приказал встать к рулю Анкею Большому.

На восьмой день они продолжили плавание, ведомые западным бризом. Недавний северо-восточный шторм сделал море неспокойным. Они прошли мимо устий еще двух рек, темного Биллеоса, близ которого воды черны от угля, смытого с Угольного мыса; и Парфениоса или реки Гирлянд, называемой так из-за множества цветущих лугов, по которым она течет. Затем, прибыв в Генету, знаменитую самшитами, дикими мулами, которые способны воспроизводится, и генетийским древесным алфавитом, который старше кадмейского, они стали на якорь с подветренной стороны двойного полуострова, выступающего в море, близ островка с голыми желтыми берегами. Но генетийцы бежали, увидев приближение «Арго», и не явились снова, пока судно не отплыло на заре следующего утра.

Далее они миновали неровный и запретный берег и дошли до мыса Карамбис, высокой горы, окаймленной красными скалами, где Ласким велел им ждать перемены ветра; однако ветер по-прежнему дул с запада. Они плыли всю ночь, пока на следующее утро не очутились на полпути до Синопа и не заскользили мимо крутого, с голыми скалами, берега — земли пафлагонцев; и поскольку не было и признака, что ветер ослабевает, они плыли весь день. С приходом ночи они бросили якорь под укрытием группы скал, некоторые из которых показывались над водой, за несколько миль до Лепта, большого мыса, который делит южный берег Черного моря на два мелководных залива. За три дня и три ночи они прошли примерно двести пятьдесят миль, не полагаясь только на ветер и течение, но также и подгоняя «Арго» веслами, чтобы наверстать упущенное время, по два длинных периода каждый день.

В день, когда они стояли у этого рифа, Геркулес, шагая пешком в Колхиду, дошел до земли мариандинов. Царь Лик радостно приветствовал его, сказав:

— Увы, дорогой Благодетель, если бы ты только пришел на день или на два раньше, ты бы застал здесь своих товарищей, аргонавтов, которые горько сетовали на то, что потеряли тебя или, по меньшей мере, об этом сожалел их капитан, Ясон. Как я понял из его слов, когда ты отделился от них в окрестностях Аскании, два фракийца, Калаид и Зет и кормчий Тифий, отговорили их тебя ждать.

— Ах, вот как! — сказал Геркулес. — Я им это припомню.

— Тифий умер от изнурительной лихорадки, — добавил Лик.

— Неважно, — сказал Геркулес, — остались для моей мести еще два фракийца.

— Я дам тебе боевую галеру, чтобы ты отправился за ними вдогонку, дорогой Благодетель, — вскричал Лик. — Но сперва давай повеселимся и воскресим в памяти старые времена.

— Я так голоден, что мог бы съесть и быка, — прорычал Геркулес.

— Хоть двух, если пожелаешь, — ответил Лик. Он постарался не расспрашивать о Гиласе, пока Геркулес как следует не наестся и не напьется.

Когда они вовсю насыщались жареной говядиной, в зале возникло движение, и высокий человек, на вид — грек, одетый в платье царского вестника, приблизился широким шагом. Он в самых льстивых выражениях приветствовал Лика, но сказал ему:

— Мое послание — не для тебя, твое величество. Оно — для твоего благородного гостя, князя Геркулеса из Тиринфа.

— Клянусь душой, это — Навозный Жук! — вскричал Геркулес. — Ты тащишься за мной так же близко, как и моя тень, и почти так же бесшумно ступаешь.

Талфибий с глубоким поклоном сказал:

— Благороднейший Геркулес, добрая встреча!

— Дурная встреча, — отвечал Геркулес, скорчив ему гортанью рожу.

Талфибий оставил оскорбления без внимания и, подняв свой оливковый жезл в виде змеи, как по писаному изрек:

— Привет тебе от царя Эврисфея Микенского. Он требует, чтобы ты вернулся в Грецию немедленно и там за один день очистил утонувшие в навозе конюшни и хлевы царя Авгия Элидского.

Геркулес воскликнул:

— И он послал тебя через полудикие края, чтобы просить меня выполнить простую санитарную работу в моем родном Пелопоннесе? Что за человек!

— Я — только вестник, — извинился Талфибий.

— Нет, ты еще и Навозный Жук, — сказал Геркулес.

Талфибий слабо улыбнулся и ответил:

— Увы, благороднейший Геркулес, теперь-то как раз Навозный Жук — ты.

Геркулес разразился смехом, ибо был в благодушном настроении.

— Хороший ответ! — вскричал он. — Ради этой шутки я подчинюсь твоему хозяину. Но сперва я должен заручиться разрешением царя Авгия, который сейчас находится на борту «Арго» всего лишь в дневном переходе к востоку отсюда. Мне обещана царем быстрая боевая галера, и я выйду догонять «Арго» завтра.

— Царь приказывает тебе вернуться в Грецию немедленно, — твердо сказал Талфибий.

— Я не могу чистить конюшни и хлевы моего товарища Авгия без его позволения, — сказал Геркулес. — Кто знает, может, он предпочитает, чтобы они оставались грязными?

Он продолжал упорствовать. Но едва он ступил утром на одолженную у Лика галеру, как у него разболелась голова, а детские голоса недовольно закричали ему: «Назад, назад, Геркулес! Ты нас убиваешь! Назад! Назад!» И ему пришлось вернуться. На молу Лик дерзнул спросить его, какие у него новости о Гиласе, и Геркулес мрачно признался, что никаких. Он описал свои бесплодные поиски в землях мисиев и то, как он взял у тамошних правителей заложников и вверил их попечению своего зятя, который строит теперь с их помощью поселение в устье Киоса.