Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - Виктор Костевич

– Есть у меня, товарищ капитан, – поделился Земскис, – собственная оригинальная задумка, целая большая тема. Можно и нужно подчеркнуть, что великий город защищают все народы Союза ССР.

Задумка военкома совсем не показалась мне оригинальной. Командирам, кажется, тоже. Но старший политрук не обратил на них внимания и принялся развивать свою мысль.

– Вот, скажем, я, – для пущей наглядности он ткнул себя пальцем в грудь, – латыш. Младший лейтенант Априамашвили – сын великого грузинского народа. Лейтенант Данилко и младший лейтенант Старовольский – украинцы.

Мне показалось, что лицо у младшего лейтенанта чуть скривилось. Но, видимо, всего лишь показалось. Ведь не стал бы я кривить рожу, назови меня кто-нибудь русским. Не каждый русский – великорусский шовинист. С этим в последние годы разобрались, и теперь нам своей национальности стесняться более не нужно. Прошло то время, когда одна политграмотная татарка из поселка Большая Мурта, придя в неистовство от тройки по русскому языку, орала в пединституте на мать, прямо на кафедре, при всем коллективе: «А не много ли вы на себя берете, проживая у нас в Сибири? Не пора ли вам как бывшим колонизаторам и незваным пришельцам покаяться перед коренными жителями и встать в стороне, не мешая их национальному и культурному развитию?» Никто из сотрудников этой девице слова сказать не посмел, чтобы не получить выговора (или чего похлеще) за шовинизм и высокомерное отношение к коренным народностям и национальным меньшинствам. А украинцы как раз и есть бывшая угнетенная нация, вроде татар и хантов, и им, в отличие от русских, с самого начала стыдиться было нечего – а только гордиться освободительной борьбой против русского царизма, польских панов и румынских бояр.

– Старший лейтенант Сергеев, политрук Некрасов и наш новый политбоец, – продолжал развивать свою мысль Земскис, – русские, а вы вот, товарищ капитан… еврей. В подразделениях должны быть и представители других наций. Это же замечательно. Дружба народов, которая стала боевым братством.

Бергман отхлебнул воды из алюминиевой кружки и добродушно усмехнулся.

– Действительно замечательно, Мартын Оттович. На редкость плодотворная идея. У нас есть понтийские греки, крымские татары, бессарабские молдаване. Только в одном вас должен разочаровать…

– В чем? – смешался Земскис.

– В своем еврействе. Я, как бы это лучше сказать, не еврей.

– То есть как не еврей? – не понял военком.

Мы с телефонистами навострили уши, старательно делая вид, будто нас тут нет. Краем глаза я заметил, что Сергеев из последних сил старается сохранить серьезную мину, а лейтенант Данилко глотает воздух ртом, как вытащенный на берег карась.

– Вот так, не получилось, – сокрушенно объяснил комиссару Бергман. – Мама с папой подкачали. А что, если не еврей, так уже и нельзя?

– Я не об этом, – ответил Земскис нетвердым голосом.

– Нет, – продолжил Бергман, – если вам для дела нужны евреи, то это легко поправить. У Сергеева точно имеются.

– Что есть, то есть, – сказал Сергеев. – Морская пехота, Одесса – мама, Поти – папа. Могу рекомендовать старшину второй статьи Зильбера.

– Я хотел бы подчеркнуть, – заметил Бергман, – Льва Соломоновича Зильбера.

– И одного красноармейца, – добавил Сергеев. – Тоже парень ничего, образованный, вроде Аверина, но… нужной национальности. Был еще один краснофлотец, но его у нас в марте убили. Тот самый, политбоец. Другого ранили тяжело, в госпитале лежит в Инкермане.

– Я не об этом, – повторил военком. И со странной надеждою задал вопрос: – А вы не из советской Прибалтики будете, товарищ капитан?

– Нет, Мартын Оттович, я родом из Ленинталя. Тоже, между прочим, совершенно советского.

Не знаю почему, но мне казалось, что Сергеев и Бергман еле сдерживаются, чтоб не расхохотаться.

– Вы п-поляк? – спросил тогда Земскис, словно бы цепляясь за соломинку.

– Нет, – вздохнул комбат, – и тут мне не посчастливилось. Но поляки у меня знакомые в Одессе были, если хотите, могу из Адама Мицкевича прочесть, вы же любите поэтические стихи. Как раз за Прибалтику. Ли́тво, ойчи́зно мо́я, ты е́стесь як здро́ве… Да вы не смущайтесь, Мартын Оттович, где надо – знают.

– Понял, товарищ капитан, – напряженно произнес Земскис. – Если не возражаете, я займусь подготовкой к политбеседе. У меня есть архиинтересный для наших бойцов материал. Прекрасно разжигает ненависть к немец… к фашистским захватчикам.

Бергман возражать не стал. Когда Земскис вышел, командиры и в самом деле расхохотались. Некрасов, тот вообще стал заикаться от смеха. Так заикаясь и проговорил:

– Далек товарищ Земскис от черноморской жизни. Даром что из Днепропетровска.

Бергман, справившись со смехом, покачал головой.

– Дурной пример подаем, товарищи командиры. Мартын Оттович старший по званию, наш политический руководитель, нельзя же так, право… Что бойцы о нас подумают?

Совладав с собой, Старовольский заметил:

– А мне ведь, признаться, тоже в голову не приходило.

– Есть многое на свете, друг Горацио, – ухмыльнулся Бергман. – Хотя странно – что же он в личное дело до сих пор не заглянул? Раньше, помню, этим в первую очередь интересовались. Ну да ладно, повеселились и хватит. Продолжаем работу.

И показал кулаком своим телефонистам. Мне не стал. Все-таки я был теперь политбоец.

Я так и не понял, почему они развеселились. Еврей – не еврей, что тут было смешного? Я тоже был не еврей и нисколько от этого не страдал. Или дело в том, что евреи при царизме были самой угнетенной и потому революционной нацией? Рассудив, что надо спросить у Шевченко, я вновь занялся бумагами, уже не слушая, о чем говорят командиры. Отвлек меня новый голос. Не мужской и очень знакомый.

– Разрешите войти, товарищ капитан?

Я вскинул голову и увидел Маринку. Никакой Маринкой она, разумеется, для меня не была, но мысленно я назвал ее именно так. Должно быть, потому, что так называл ее в моем присутствии Бергман.

– Входите.

– Младший сержант медицинской службы Волошина прибыла в ваше распоряжение.

Бергман не понял.

– Что? В каком таком качестве?

– В качестве санинструктора, товарищ капитан. Согласно вашему запросу.

Видно было, что прибытие младшего сержанта Волошиной не вызвало у комбата восторга. Он почесал переносицу и непонятно кого спросил:

– Они там что, с ума посходили в санчасти?

– Товарищ капитан, – проговорила Марина и обвела командиров глазами, словно ища защиты и понимания.

– Извини, Марина, – пробормотал Бергман. – К тебе это не относится. Если не сама напросилась, конечно.

– Вы же знаете, товарищ капитан, в санчасти людей не хватает. Были бы, прислали бы вам мужика, ваше мнение там известно.

– Правильное мнение, – твердо сказал Сергеев. – Нечего тут женщинам делать. Не обижайтесь, младший сержант.

– Я не обидчивая, товарищ старший лейтенант.

Однако в окошко я видел – обиделась. Лица не видел, а обиду видел. Кулачки ее сжались, спина напряглась, словно бы старалась от чего-то удержаться. Мне даже стало ее жалко, но ведь командиры были правы – нечего тут женщинам делать.

– Разрешите приступить к исполнению обязанностей? – звенящим все той же обидой голосом спросила Марина Бергмана.

– Приступайте, – ответил капитан. – Устроитесь во взводе связи, там найдется где.

Я заметил, что лейтенанты-артиллеристы довольно переглянулись, а командир связистов Априамашвили провел рукой по правому усу. Однако под взглядом Бергмана все поспешили уставиться в карту.

– Разрешите идти?

– Идите, – вздохнул комбат. – Надо бы вас сопроводить.

– Не заблужусь, товарищ капитан.

– Тем не менее надо. Товарищ младший политрук, пошлете своего политбойца?

– Да я бы и сам, – пожал плечами Некрасов.

– При чем тут пехота? – изумился младший лейтенант Данилко. – Что-то последнее время рота прикрытия занимает слишком много места в нашей жизни. На собственной батарее я чувствую себя в гостях. Даже писарь у нас теперь ихний.

– Разрешите мне, товарищ капитан, – вскинул голову Априамашвили. – Устрою товарища сержанта в лучшем виде.

Все повеселели – кроме Бергмана и Марины.

– Товарищ Аверин, – сказал комбат жизнерадостному грузину, – внушает мне больше доверия. Это во-первых. Во-вторых, мы еще не закончили. Что же касается писаря, могу взять во взводе Данилко. Кого дашь, Мишенька?

Данилко не ответил. Дать он никого не мог. Грамотных людей у артиллеристов было, возможно, и больше, но каждый имел свою специальность и при нехватке людей становился незаменим. С нами было проще – специальность почти у всех одна. К тому же канцелярию нашей роты по причине нехватки личного состава давно объединили с канцелярией батареи – и было вполне естественно, что занимался ею наш человек.

– Аверин, у тебя с бумагами всё? – спросил комбат.