Марк Аврелий - Франсуа Фонтен

Возвышение Коммода

Явление Коммода в истории можно назвать катастрофическим. Заговор на Востоке подтолкнул его к власти гораздо раньше, чем предполагалось, причем Фаустина, участвовала она или нет в предприятии Кассия, на этом выиграла: законная власть отныне становилась неотъемлемым достоянием фамилии Антонинов. Правда, наследник должен был быть презентабелен, но Коммод именно таким, бесспорно, и был — оставалось лишь подождать несколько месяцев. В пятнадцать лет мальчик был хорош собой и физически развит. Лицо его уже вполне определилось: глаза немного навыкате, светлые кудри; все предвещало, что он будет сильным и очень контактным — полная противоположность отцу, хотя некоторые черты его внешности (особенно глаза) он унаследовал. Было известно, что он отличается в физических упражнениях и без ума от цирковых зрелищ. Его биограф в «Жизнеописаниях Августов» сообщает, что он любил петь, плясать, свистать и лепить горшки — все это считалось неблагородным занятием. А вот уроки лучших преподавателей прошли для него даром. Известны имена двух его школьных учителей и профессора риторики — весьма уважаемого Тита Аия Санкта.

Об умственных способностях и характере Коммода нельзя судить по историкам того времени: все они были еще под впечатлением ужаса и отвращения. Но и пренебрегать этими субъективными оценками не следует. Катастрофический итог его правления очевиден — немногие в наши дни пытаются его оправдать (да и Нерона кое-кому приходит в голову оправдывать). Нельзя ли и у Коммода, как и у Нерона, предположить некое извращение или недоразвитость с детства? Это небезразлично, чтобы исследовать степень его ответственности. Дальше мы увидим, была она связана с ответственностью отца и матери или независима от нее. Предание как раз утверждает, что Цезарь с малых лет был порочен и туп. Рассказывают, будто одиннадцати лет он потребовал бросить истопника в печку за то, что баня была недостаточно жарко натоплена. В этом капризе можно видеть нечто пророческое лишь потому, что мы знаем о безумствах взрослого Коммода. Гораздо важнее, что сделал его наставник: велел спалить баранью шкуру, чтобы мальчик подумал, что его приказание выполнено. Если это правда, тут-то и видно, откуда пошла порча.

Родители — тому множество свидетельств — всегда опекали Коммода. Любовь Марка Аврелия к своим «цыпляткам» не была напускной. Он предпочел сам лишиться помощи Галена, но оставить его при Коммоде. Репутация Фаустины как нежной, страстной, честолюбивой матери тоже отнюдь не выдумана. Она ничего не сделала, чтобы избежать как минимум дюжины беременностей; ей удалось сохранить жизнь пяти детям — это доказательство сильного материнского инстинкта. О ее тревогах сохранили память трогательные храмовые таблички: «Когда Коммод здоров, Фаустина счастлива». Дело в том, что сын унаследовал от отца слабое горло (очевидно, хронический тонзилит). Шесть лет отрочества, с 169 по 175 год, Коммод прожил в разлуке с Марком Аврелием, под крылом матери, у которой еще не зажила рана от смерти маленького Вера, скончавшегося от нарыва во внутреннем ухе. Любовь родителей к первому от начала империи «порфирородному отроку» была несоразмерна его политическим достоинствам. Между прочим, в его окружении наряду с воспитателем Фитолеем появился Аврелий Клеандр, из слуг императорского дома. Было бы очень любопытно узнать, как и когда этот субъект тоже стал официальным воспитателем царевича: вскоре эта ошибка имела колоссальные следствия.

В 176 году Клеандр безотлучно находился при Коммоде; его должность именовалась «нутритор», то есть, буквально, «кормилец». На деле это был надзиратель и телохранитель, ответственный за безопасность и доброе здравие Цезаря. Его умственным и нравственным образованием до шестнадцати лет занимались «литераторы» и «грамматики», а позже «ритор». Частные дела повседневной жизни были в ведении специального камер-лакея, так называемого «комнатного слуги». Эта должность, которую занимал некий Саотер, считалась очень важной: ведь он днем и ночью имел доступ к наследнику. Но на такую же привилегию имел право и нутритор. Клеандр был фригиец родом, раб, купленный на торгах как носильщик, вероятно, служащими при Луции Вере. Потом он выполнял для них разные поручения на сирийских базарах. Попав на Палатин, он как-то проник в императорское окружение. Такая карьера примечательна: ведь в Риме фригийские рабы всегда считались людьми низшего сорта. Саотер был вифинец родом из Никомидии, палатинский отпущенник, возможно, воспитанник Педагогия — училища, где, не выходя из дворца, воспитывали детей прислуги императорского дома. По социальному положению и должности он стоял выше Клеандра, но никто не мог не считаться с особыми личными отношениями Клеандра и Коммода. «Жизнеописания Августов» повествуют, что когда от мальчика попытались удалить недостойных людей, он заболел. Отсюда понятно, что и его родители во многом виноваты.

Апофеоз Фаустины

Обратный путь начался в апреле 176 года. Из Александрии до Селевкии Антиохийской, возможно, плыли морем. На этот раз Марк Аврелий заехал в сирийскую столицу, объявил всеобщую амнистию и устроил игры. Дальше его маршрут пролегал по суше через Малую Азию. Императорский караван прошел через Киликийские ворота у подножия Тавра, а сотней километров севернее, в деревушке под названием Галала, умерла Фаустина. С первого взгляда, умерла совершенно неожиданно: ведь больную императрицу неразумно было бы везти в глухие места, когда в прибрежных городах было куда больше возможностей для медицинской помощи. Но если она, как передает Дион Кассий, страдала суставным ревматизмом, супруги, возможно, направлялись на горячие воды в горах или торопились поскорее в Пергам, наравне с Александрией прославленный своей медицинской школой. Впрочем, Дион прибавляет: «или иной болезнью», а затем еще намек, по поводу которого пролито очень много чернил: «и так со смертью избавилась от позора и скорби за то, что знала о заговоре Авидия Кассия». Неясный текст можно понять так, что она покончила с собой или велела убить себя.

Поскольку историки много веков строят догадки вокруг этой тайны и некоторые из них (например Ренан) прямо-таки грезили оклеветанной красавицей императрицей, а другие считали ее равной Мессалине, то и мы взглянем на нее поближе, прежде чем навсегда с ней расстаться. Нет ничего невероятного, что между безвременной смертью Фаустины (ей было всего сорок восемь — не забудем, однако, что мать ее и до этих лет не дожила) и делом Кассия, случившимся годом раньше, была какая-то связь. Если она по соображениям высокой политики действительно запятналась участием в этой истории, ее, несомненно, не оставляло мучительное раскаяние. При всех великодушных заявлениях Марка Аврелия, дело не было закрыто; к тому же где-то скитался Манилий со своей перепиской. Император не мог помешать своей тайной полиции идти по следу; Помпеян мог не дать делу ход, но кто же остановит молву? Вполне возможно, что эти страхи подорвали здоровье женщины, столь упивавшейся своим достоинством. А вот то, что такая властолюбивая мать добровольно лишила себя жизни в тот самый момент, когда ее единственный сын наконец поднялся на ступень, ведущую к трону, маловероятно. Конечно, каждый волен выбрать свое толкование этого эпизода.

«Марк Аврелий был очень огорчен смертью супруги», — пишет Дион Кассий. Его можно понять. Он мог жить вдали от нее, мог жаловаться на ее характер, но она была его женой и, без сомнения, его единственной женщиной в течение тридцати лет супружества. Ясно, что его жизнь дала трещину. Единство фамилии, управление императорским домом и двором лежало на ней, и он был не готов взять на себя эти заботы. Семейные происшествия, ссоры между детьми, растущая неприязнь между Луциллой и Коммодом наверняка угнетали его, и, чтобы их рассудить, он всегда полагался на Фаустину: она была главой августейшей семьи. Он не привык общаться с Коммодом, совершенно не знал окружавших его вольноотпущенников, составлявших настоящую клику. Эта клика соперничала с аристократическим двором молодой вдовы Луция Вера, которая по протоколу осталась единственной императрицей. Стоицизм не знал средства против таких ситуаций — разве что равнодушно удалиться. Но в тот момент, когда процесс передачи наследства вошел в решающую стадию, императорская фамилия должна была казаться как никогда сильной и внушающей доверие.

На месте деревушки Галала Марк Аврелий решил заложить новый город, поселить в нем ветеранов и римских колонистов, назвать его Фаустинополем. Теперь это опять деревушка под названием Башмакчи. К сенату император обратился с просьбой об апофеозе Фаустины: таким образом, мать Коммода становилась божественной. Сенат принял все решения, какие от него требовались, а вдобавок постановил воздвигнуть алтарь, на который молодожены должны были приносить жертву перед бракосочетанием, и основать девичью коллегию фаустинианок. Наконец, в театре, на том месте, где императрица восседала рядом с мужем, ей воздвигли золотую статую. Но слух о ее неверности уже осел в скандальной хронике.