Персональный детектив - Владимир Валерьевич Покровский

бесплодных усилиях вернуть хотя бы на секунду ушедшее ощущение…

Радовало их разве то, что и для донов Дона этот их кси-шок во время Тронной речи, который они почему-то назвали храмовостью, стал последним. Разъединение, умножение различий между когда-то одинаковыми копиями, было, похоже, непреложным законом мира, таким же беспрекословным, как закон всемирного тяготения или закон распада отложенной совести Янга-Блючестера. Несколько раз, причем с огромным энтузиазмом, собирались впоследствии кузены на общие сборища в Достойнике, придумывая для того поводы самые мелкие и несуразные, однако храмовость больше не достигалась – разве что самую малость, намеком на себя посещала, состоянием этаким предвосторженным, но и состояние это, неизвестно про него: то ли оно было чрезвычайно ослабленным кси-шоковым эффектом, то ли просто итогом самовнушения, никто про это не скажет ничего точного.

Ради усугубления точности следует сказать, что на самом деле камрады напрасно злорадствовали насчет храмовости у Братства – время от времени она таки у кузенов случалась. Правда, очень редко, очень ограниченно и между очень близкими людьми – числом более четырех, но не более девяти, потому что стало невозможным отыскать достаточно близких для храмовости людей в большем количестве даже среди кузенов, теперь уже нутром стремящихся ко взаимному сходству. Храмовость, таким образом, превратилась в акт чрезвычайной интимности, и об удачных попытках никто посторонним предпочитал не рассказывать.

Для камрадов кси-шок почти с самого начала превратился в цель совершенно недостижимую. Это их бесило, особенно потому, что каждый из них в первый час после Инсталляции хоть ненадолго, но все же был членом какой-нибудь спонтанной кси-группы – но не тех, естественно, что придавали храмовость улице Хуан Корф; в кси-группы объединяла их изначальная ярость, желавшая излиться неважно на кого, но изливавшаяся, как правило, на Дона Уолхова. Ярость сближала их и в ограниченном кси-шоке превращалась в неизбывную ненависть – этим именно объяснялась их деградация, их окончательная непохожесть на Дона.

Однако то, что сближало их, в конце концов их же и развело. Это только счастливые счастливы одинаково – написано же, что несчастливые несчастливы каждый по-своему. Часть тех, кто возненавидел Дона с самого начала, причем очень малая, в конечном счете ушла на службу к Фальцетти. Остальные или сошли с ума – и хорошо еще, если успели попасть к Врачу до того, как погибнуть, изливая невыносимую ненависть на весь мир, – или объединились в шайки таких же ненавидящих отщепенцев.

Тем и закончилась на Париже‐100 эра кси-шока. Больше он уже не царствовал на планете, хотя было бы грубейшей ошибкой сказать, что эра эта закончилась ничем. Многие позднейшие исследователи считают, что именно кси-шок предопределил здесь все будущие события. Именно кси-шок разъединил людей на две противоборствующие, непримиримые группировки. Именно он свел с ума как минимум четверть стопарижан – и хорошо еще, если кое-кого свел до клинической степени, то есть до такой, которая кончалась или гибелью, или приволакиванием к Врачу, который, естественно, приводил человека в порядок, а ведь большинство свихнувшихся оставались в рамках такого расплывчатого понятия, как порядок: их никто не лечил, их сумасшествие на первый взгляд сводилось лишь к некоторому изменению темперамента и образа мыслей, они были вроде бы не опасны ни себе, ни окружающим, но именно они очень сильно повлияли на ход событий, причем отнюдь не в лучшую сторону. Из них складывалась армия ненавистников Дона, ибо он стал падишахом, а вот этого-то как раз почти никто из них не мог ему простить ни под каким соусом. Сумасшедшие, особенно неклинические, всегда очень ревниво относятся к чужой власти, которая хотя бы в принципе могла бы принадлежать им. Власть притягивает к себе сумасшедших, поскольку нелогична сама. Она естественна, желанна и необходима в любом сообществе разумных существ, но поскольку сама по себе является сущностью противоестественной и патологичной, именно власть представляет собой то семя, из которой произрастает гибель любой цивилизации. Власть есть сумасшествие, и потому сумасшедшие так превозносят ее в своих искаженных вселенных.

Именно из таких людей, да еще при условии хотя бы краткого их пребывания в кси-толпе из себе подобных, Фальцетти по совету – впрочем, чего уж там, по прямому и очень строгому приказу – моторолы набирал себе армию. Из них же самопроизвольно составлялись бывшие кси-толпы, которые спустя очень малое время превратились в обыкновенные банды насильников и убийц. Для Фальцетти эти банды стали подарком судьбы, так как дали возможность для законного и практически беспредельного расширения своей Гвардии.

Больше всего в первые дни попортила крови стопарижанам чисто женская банда «Си-си». Много позже она получила всеареальную известность как «вирусная банда», поскольку состояла исключительно из женщин, злоупотребляющих модным в то время полувиртуальным дамским секс-галлюциногенным вирусом нудена-блюс. Сам по себе абсолютно безвредный и при желании легко выводимый из организма, вирус не был рассчитан на смену пола, так как вызывал при этом бешенство матки, необратимо искажал память и в девяноста процентах случаев порождал гипертрофированные садистские комплексы.

Сисистки работали тонко, ибо логическое мышление от нудены-блюс не страдало. Превосходно мимикрируя под то, что в данный миг и в данном месте города являлось нормой, они выкрадывали мужчин, доставляли их в специально приготовленные для казни квартиры, которые называли «гнездышками», где подвергали своих жертв насилию и изощренным пыткам, а в конце, так и не удовлетворившись, торжественно приговаривали к смерти «за сексуальное несоответствие». Мужчин, в силу болезненного смещения понятий, они принимали за моторол и, выкрав, обращались к ним не иначе как «кабальеро данутсе» и почему-то красили грудь синей помадой. «Это не кабальеро данутсе!» – с досадой и негодованием говорили они, вволю поизмывавшись над жертвой, перед тем как торжественно зачитать ей смертный приговор.

Позднейшим исследователям так и остался неясным механизм, по которому сисистки узнавали друг друга, но факт остается фактом – они быстро и безошибочно находили себе подобных и тут же с ними объединялись. Этим объясняются огромная численность банды и тот ужас, который наводила «Си-си» на стопарижан. Камрадам – не без помощи моторолы – удалось выследить и устранить банду только через месяц, после чего в Стопариже не было обнаружено ни одного вирусного преступления – ни одну любительницу нудены-блюс не миновало участие в преступлениях банды.

В прочих случаях помешанность на сексе проявила себя только в первые часы; каждый раз она имела главной причиной внезапную перемену пола и вскоре без особых последствий преодолевалась. Все прочие банды сосредотачивались, по сравнению с сисистками, на вполне обычных насилиях и убийствах – от этого, впрочем, не менее страшных. Было время, когда горожанам казалось, что весь город перешел