Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта - Реймонд Пристли

Еще ничего не говорилось о том, как выглядела пещера внутри, но об этом лучше любых слов расскажет прилагаемый план.

Пещера в плане

Пол был разделен на две равные части – одна для офицеров, другая для матросов, – в углу ютился камбуз. Каждый использовал кусок теплоизоляционной стены непосредственно у своего спального мешка как полку для запасной одежды, книг и т.д.; то, что не помешалось, клали под голову. Поскольку я был главным интендантом, вдоль моего мешка и в ногах стояли немногочисленные ящики с продуктами, так что я мог их доставать, не поднимаясь со своего ложа. Такое расположение вещей несколько ограничивало свободу движений, но в целом оно оказалось весьма целесообразным: я мог выдавать продукты, не наступая на товарищей и их спальники.

Непрерывные сильные ветры вынуждали нас ограничивать выходы наружу только самыми необходимыми. Из-за того, что пещера имела в высоту всего-навсего 5 футов 6 дюймов [1,68 м], никто не мог выпрямиться во весь рост, и тем не менее никого не тянуло просто так, ради моциона, выйти погулять туда, где отчаянный ветер вмиг пронизывал насквозь нашу тонкую одежду. Иное дело, конечно, выходы, абсолютно необходимые для жизнеобеспечения партии, и мы надеялись, что они сохранят нам хорошую форму. Ежедневный обход припая в поисках тюленей, посещение складов и возвращение домой с грузом мяса и сала, работа в тамбуре у входа, в стенах которого мы выбили маленькие ниши для вещей, доставка в пещеру камней, снежных блоков, морских водорослей для теплоизоляции – вот и вся наша физическая нагрузка на протяжении зимы.

Однако, при всех ее плюсах, работа на свежем воздухе имела тот недостаток, что увеличивала муки голода: напряженный рабочий день означал усиление физического дискомфорта. Его в какой-то мере нейтрализовало важное открытие – супы стали варить не на чистом льду, как прежде, а на льду, пропитанном кровью тюленя. Горячая кровь только что убитого тюленя стекает наземь, и через несколько часов образовавшаяся лужица намертво замерзает. Мы по очереди ходили с мешком, лопатой и киркой к этому месту, выламывали глыбу льда и приносили к пещере. По мере надобности от нее отламывали кусок и клали в суп, получалась густая похлебка, в которой ложка стояла. Суп стал намного вкуснее, питательнее и, конечно, создавал ощущение большей сытости. Уничтожив полтора котла такой похлебки, мы чувствовали, что хоть мало, но поели, и могли проработать весь день.

ГЛАВА XVIII

АПРЕЛЬ

Погода улучшается. – Действие непрерывных ураганов на настроение партии. – Инцидент с жирником. – Кому крошки со дна мартовской коробки из-под сухарей? – Жировая печь. – Развлечения. – Книги, пение. – Субботний и воскресный концерты. – Еще три тюленя Уэдделла в нашей кладовой. – Муки кока. – Первое радикальное усовершенствование жировой печи. – Определение времени в темноте. – Дымоход. – Метель. – Море без льда

Апрель начался двумя сравнительно хорошими днями – ветер не превышал средней силы, – и вообще этот месяц по погоде был лучшим за всю зиму. Выпало даже два таких дня, когда пятнадцать или шестнадцать часов подряд было почти совсем тихо, и именно этому, несомненно, мы обязаны своими охотничьими успехами. Теперь на складе было достаточно тюленьих туш, чтобы мы могли не опасаться голодной смерти. Прекращение ветра, пусть временное, пришлось очень кстати, так как непрестанные бури вконец нас измотали. Исчерпав весь свой запас бранных слов, мы теперь работали вне дома молча, нервы у всех были так напряжены, что разговаривать не хотелось. Работа за пределами пещеры состояла преимущественно в перетаскивании тяжелых грузов, и что ни час, то одного, то другого ветер с силой швырял на огромные гранитные глыбы, из-за которых около Убежища Эванс было трудно ходить даже в спокойную погоду. Левик однажды справедливо заметил, что, хотя дорога в ад вымощена, как известно, добрыми намерениями, сам ад, по нашим представлениям, должен сильно смахивать на остров Инекспрессибл.

Обычно ветер дул порывами, и если устоять против вихря и не опрокинуться навзничь еще удавалось, то удержаться на ногах при наступлении неожиданного затишья было несравненно труднее. А упав, невозможно было подняться из-за груза мяса или сала на спине. Оставалось лежать на земле, грозя кулаком разыгравшейся стихии и чувствуя, как глаза наполняются слезами ярости, а сам ты просто кипишь от бессильного гнева. Если такая ситуация может иметь положительную сторону, то она заключалась в том, что стоило уйти с ветра в покой пещеры, как ее умиротворяющая атмосфера заставляла на час-другой полностью забыть о борьбе с яростными атаками ветра и их последствиями. Ничто не испытывало наше терпение так, как ветер, еще немного – и чаша переполнилась бы, мы бы превратились в каких-то бездумных автоматов или, еще хуже, потеряли разум. Даже самая обычная метель иногда сильно досаждает, но человек, переживший бурю в умеренных широтах, может составить себе только самое отдаленное представление о том, что значил для нас непрерывный ветер, дувший с плато. Вообразите, например, что самый сильный из пережитых вами буранов усилен в два раза, что температура почти все время ниже нуля, а потому стоит выйти на ветер, как вы обязательно обмораживаетесь, что так дует из недели в неделю. Представьте себе, далее, партию людей, ослабленных постоянным недоеданием, в легкой, изорванной летней одежде, в грязных носках и рукавицах. Соедините эти два представления воедино – и вот перед вами обстановка, которая доводит участников партии до исступления.

Для меня месяц начался неудачно – 1 апреля произошел инцидент с жирником, имевший довольно неприятные последствия. Коки отказались то ли от одной, то ли от двух жировых печей за негодностью, и мы превратили их в лампы для чтения, благо они были больше прежних и горели ярче. Я поставил лампу слишком близко к краю снежной полки, по мере нагревания снег под ней размягчался, край стаивал, и в конце концов лампа накренилась и упала. Около полупинты [284 мл] жира пролилось на мой рюкзак с запасной одеждой и линолеум под спальным мешком. Я быстро скатал мешок и принялся изо всех сил скрести линолеум ножом, но так и не сумел отодрать весь жир. До конца зимы мой мешок и пол под ним были самыми грязными.

Таких происшествий, на счастье, больше не было, если не считать еще более неприятного случая с Браунингом: его лампа вдруг совершила прыжок и приземлилась прямо у него в рюкзаке. Срочные меры, конечно, несколько сократили размеры бедствия, но все же последствия в виде грязных вещей и мешка остались.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});