Греховная невинность - Лонг Джулия

— Горничная графини Уэррен, вроде бы ее зовут Хенриетта, серьезно больна, сэр. Насколько я понял, недавно ей стало хуже. Графиня опасается за ее жизнь. Жаль, что этого беднягу пришлось отослать ни с чем.

Пока слуга говорил, Адам медленно поднялся из-за стола.

— Принесите, пожалуйста, мой плащ. И пусть приведут мою лошадь. Немедленно.

Стремительно пройдя через холл, пастор выхватил у подоспевшего лакея свою шляпу и плащ. Затем вскочил на лошадь и понесся галопом в сторону Дамаск-Мэнор, будто все демоны ада гнались за ним по пятам.

Глава 21

Проскакав бешеным аллюром весь путь до дома графини, Адам спрыгнул с лошади, наскоро привязал спутанные поводья к ветвям боярышника, бросился к двери и заколотил в нее кулаком.

Дверь распахнулась так быстро, что он невольно отпрянул.

Ему открыла Ева, босая, в ночном пеньюаре. Растрепанные волосы черным ореолом обрамляли ее бледное лицо, в зеленых глазах застыл смертельный страх. Встретив ее взгляд, полный муки, Адам почувствовал, как в грудь заползает холод.

— Доктор не смог прийти, Ева. Его срочно вызвали.

У нее подкосились ноги.

Она упала бы, но Адам успел выбросить вперед руку и подхватить ее под локоть. Мягко разжав стиснутые пальцы Евы, он взял у нее светильник и поднял повыше. Теперь он мог рассмотреть лицо графини. Веки ее припухли, глаза покраснели, под ними залегли темные тени, словно она не спала уже много ночей.

У Адама сжалось сердце.

— Хенни не умрет, — твердо произнес он. Адам понимал, что не вправе давать обещания, ведь судьба больной не в его власти, но он готов был спасти ее ценой собственной жизни. — Отведите меня к ней.

Пастор быстро, безмолвно последовал за Евой. Его жадный восхищенный взгляд не отрывался от ее фигуры, от босых ног, ступавших по деревянной лестнице, от темных кудрей, озаренных отблесками лампы. В дрожащем свете сквозь тонкий муслин пеньюара рисовались соблазнительные очертания стройных ног. Адам пожирал их глазами.

Вслед за Евой он вошел в жарко натопленную комнату Хенни. В камине ярко горел огонь. Высокие языки пламени метались так же неистово, как больная в постели.

— Я посижу с ней, Ева. Отдохните. Оставьте нас. Пожалуйста, прилягте в гостиной и немного поспите.

Ева обернулась на его голос, как изможденный пловец, увидевший спасительный плот в бурных волнах. Страх сдавил ей горло, лишив сил говорить, да и что могла бы она сказать? Все ее мысли занимало одно: Хенни больна. Возможно, умирает. Адам пришел. Вот и все.

Он замер в дверях, ясно давая понять, что не войдет в комнату умирающей, пока Ева его не послушается. Она безропотно подчинилась.

Ева слишком устала, чтобы сопротивляться властной уверенности пастора. Он пришел. Это казалось чудом. А может быть, Господь ответил на ее молитвы, а значит, чудо все-таки свершилось.

Ей вдруг показалось, что неимоверная тяжесть, пригибавшая ее к земле, медленно соскользнула с плеч, и стало легче дышать. Ева внезапно поняла, что рядом с Адамом всегда испытывала удивительную легкость, у нее будто вырастали крылья. «Хотя, — сонно подумала она, — скорее, это у него за спиной крылья, поэтому ему так хорошо удается помогать другим нести бремя жизни».

Поймав себя на этой мысли, графиня почувствовала, что валится с ног от усталости.

Свернувшись клубком на диване возле камина в гостиной, Ева подтянула колени к подбородку. Она сделала для Хенни все что могла. Привела к ней служителя Божия, чтобы тот помолился за нее. Если кто-то на земле и мог замолвить за Хенни словечко перед Господом, то это Адам Силвейн.

Ева не собиралась спать, она хотела бодрствовать. Но воля Адама оказалась сильнее ее воли, и ей пришлось уступить. Впервые с тех пор, как она в последний раз видела Адама, Ева уснула.

В темной, как гроб, душной комнате пахло гусиным жиром, травяными отварами и настойками, которые не смогли исцелить Хенни. Остро пахло потом и болезнью.

Опустившись на колени перед кроватью, Адам приложил ладонь ко лбу больной и едва не отдернул — ее голова пылала, как раскаленная печь. Взяв Хенни за руку, он начал молиться.

Женщина стонала и что-то шептала в забытьи. Обрывки фраз, слетавшие с ее губ, раскрывали Адаму историю ее жизни. Он разобрал имя Макбрайд. «Свернуть ему шею», — прорычала Хенни. Она беспокойно металась на постели, сбрасывала одеяла, молотя ногами воздух, и едва не опрокинула Адама мощным ударом.

Он продолжал молиться.

Адам старался дышать вместе с Хенни, отчаянно желая, чтобы ее дыхание стало таким же ровным, как у него, чтобы спал лихорадочный жар. Если бы он мог передать ей свои силы, вырвать Хенни из когтей болезни.

В комнате царила такая густая тьма, что Адама охватило странное чувство, будто он погрузился в океан вечности, где время невластно над людьми.

Адам не мог бы сказать, когда наступил перелом, когда Хенриетту перестала трясти лихорадка. Казалось, ее карета неслась к обрыву, навстречу гибели, и взмыленные лошади вдруг замерли на краю бездны.

Он продолжал шептать слова молитвы. Возможно, задремал. В вязкой темноте спальни молитвенное бдение легко перетекало в зыбкий полусон. Но что-то вырвало его из забытья. Адам вдруг понял, что слышит какой-то новый звук.

Тяжелое, затрудненное дыхание больной стало более спокойным и глубоким. Оно замедлилось и… выровнялось. Хенни мирно спала, широко разбросав руки и ноги. Болезнь отступила.

Выпустив руку женщины, Адам молитвенно сложил ладони и закрыл глаза. У него вырвался прерывистый вздох.

«Благодарю тебя, Господи».

Он вдруг почувствовал, что его сотрясает дрожь.

Хенни слабо улыбнулась во сне и что-то прошептала. «Постлуэйт», — послышалось Адаму.

Это удивило его не меньше, чем внезапный перелом в болезни.

Ева вздрогнула и проснулась, чувствуя, как бешено колотится сердце. Обведя глазами комнату, она увидела Адама. Тот молчаливо наблюдал за ней, сидя на другом конце дивана.

— Неужели я сплю?

Ева побледнела, пронзенная страшной мыслью: что с Хенни? Она умерла?

— У Хенни спал жар, — поспешно проговорил Адам усталым хриплым голосом. — Кризис миновал. Теперь она вне опасности. Ей стало лучше.

Резко выпрямившись, Ева прижала руку к горлу, не в силах поверить, что все это ей не снится. Прислушавшись, она уловила глубокое, ровное дыхание спящей. Со вздохом облегчения Ева откинулась на спинку дивана. Ее тело бессильно обмякло.

Адам улыбнулся краешком губ.

— Как… что вы… — Она отбросила с лица волосы, борясь с подступающими слезами.

Жадный взгляд Адама задержался на ее блестящих темных кудрях, рассыпавшихся по плечам.

— Я молился. Сидел рядом с ней. Держал за руку. Возможно, в болезни Хенни за последним жестоким кризисом наступил перелом. Точно не знаю. Просто я почувствовал, что ей стало лучше. Она по-прежнему с нами и, надеюсь, еще долго будет ворчать, донимая вас придирками.

Откинувшись на мягкую спинку дивана, Адам молча любовался Евой. Отблески огня падали на ее лицо, высвечивая оттенки кремового, белого и розового, — алебастровый лоб, матовый подбородок, слегка покрасневший нос и пятна румянца на щеках. Маленькие узкие ступни под его взглядом спрятались в складках ночного пеньюара, как укрываются в норках лесные зверьки. Поджав колени к подбородку, она натянула на ноги тонкую ткань и обхватила себя руками. В этой позе она могла бы показаться невинной, как маленькая девочка, если бы отсветы пламени не обрисовывали соблазнительные изгибы ее тела: изящную линию спины, округлые ягодицы, высокие груди.

Острое, как молния, чувство пронзило Адама огненной вспышкой, по спине пробежала волна дрожи.

А в следующий миг Ева плавным движением перебросила на грудь сверкающую россыпь черных кудрей, скрыв за этой шелковой завесой свое гибкое тело от его взгляда.

— Не знаю, смогла бы я пережить смерть Хенни? — прошептала она с грустной усмешкой. Казалось, графиня корит себя, отказывает в праве на слабость.