Стужа - Рой Якобсен

За небольшую плату один из бойцов провел его через ближайшую горную гряду. Продолжив путь, он наткнулся на небольшую пастушью хижину, взломал дверь и отлеживался там два дня, копил силы. Но на третью ночь, в самый темный час, проснулся от голосов, вышел наружу и увидел, что лес подступил ближе, вернулся в хижину, опять уснул, и опять проснулся, и тут только сообразил, что это за голоса — с ним говорило одиночество.

— Онунд, слышишь ли меня? — крикнул он.

И лес подступил еще ближе.

Делать нечего, надо собираться, идти дальше, и Гест идет, натыкается на усадьбу, а затем выходит на сетер, на горное пастбище, где обретается один лишь мальчонка-пастух, которого он, пригрозив оружием, уводит с собой. Лето давно перешагнуло на вторую половину, когда они перевалили через последний кряж и увидели впереди озеро Мёр, длинное и узкое. Мальчонка указал Гесту, где расположена усадьба Ингольва сына Эрнольва, приходившегося Ингибьёрг дядей по отцу, а Гест пропел ему стихи и сказал, что такова награда ему в этом мире.

— Щедрая награда, ничего не скажешь, — заметил мальчонка.

— Это молитва, — пояснил Гест, не сводя глаз с озера, которое под низким солнцем походило на сверкающий меч. — И сложил ее величайший из скальдов.

Мальчонка пожал плечами и ответил, что его это не интересует, он в жизни не встречал этакого скупердяя, как Гест, который вдобавок разговаривал во сне, бесперечь болтал обо всем, что нормальный человек держит при себе. С этими словами он отвернулся и зашагал на запад, к дому.

Гест поневоле сел и спросил себя: как Тейтр умудряется жить один? Год за годом. Впрочем, все, кого ему недоставало, в последние дни были рядом, близко, как никогда.

Народ трудился на обширных спелых нивах, которые золотистыми коврами спускались от опушки леса к озеру, — и женщины и мужчины. Гест насчитал одиннадцать лошадей и десяток волов, с телегами и без, тут же сновала ребятня, больше гомонила и забавлялась, чем работала. Однако он не спустился во двор, к домам, постоял, потом сел, глядя на эту усадьбу и с волнением думая о том, что добрался до цели, что именно здесь все решится, что бы это ни было.

Немного погодя его заметили, принялись показывать пальцем. Одна из женщин оторвалась от работы, медленно пошла вверх по склону, с граблями в руках, выставив их вперед, словно оружие, остановилась на почтительном расстоянии, козырьком приставила ладонь к глазам, долго смотрела на него и наконец спросила, кто он такой.

Гест на вопрос не ответил, но в свою очередь крикнул:

— Эта усадьба называется Хов?

— Да, — откликнулась женщина.

— Люди из горной долины сказали мне, что здесь живет Ингольв сын Эрнольва. Это верно?

— Да, — опять сказала она и подошла ближе.

Тут Гест разглядел, что она не из трэлей, платье на ней было из цветного льна, а на стройной белой шее поблескивала цепочка, плечи у нее тоже куда белее, чем можно бы ожидать, волосы заплетены в косу и закручены узлом, который, правда, успел распуститься, на лбу и на верхней губе виднелись бисеринки пота, но глаза тонули в тени.

— Ты не могла бы позвать сюда Ингольва? — крикнул Гест. — И скажи ему, пусть придет один. — Оружие я положу здесь. И буду ждать вон там, на холме, чтоб вы видели: я пришел с миром.

— Нам не видать, что прячется в лесу.

Гест улыбнулся:

— Тогда я спущусь к сараям и подожду там. А ты приведешь Ингольва, ладно?

Она кивнула, попятилась на несколько шагов, потом повернулась и побежала прочь.

Гест неторопливо пошел следом, глядя на ее узкую спину, на волосы, развевающиеся за спиной, точно флаг, потом она исчезла среди домов, откуда донеслись странные крики. Он сел и стал ждать. Наконец возле самого большого дома появился мужчина, старик, с седыми прядями в волосах и бороде, но крепкий, осанистый, и медленно зашагал по свежескошенной лужайке. Лицо у него было широкое, открытое, глаза зорко примечали все вокруг.

Откуда ни возьмись, появились еще двое, молодые парни, каждый с обнаженным мечом у бедра, Гест углядел, как старик подал им едва уловимый знак, после чего остановился, на расстоянии пяти шагов. Они поздоровались, некоторое время постояли, присматриваясь друг к другу, потом оба сели.

— Нынешним летом приезжал к нам гонец из Халогаланда, — сказал старик, облокотясь на колено. Гест заметил под его кожаным плащом золоченые ножны и пожалел, что оставил оружие у леса, а еще вспомнил, как заторопился мальчонка-пастух, когда они увидели эту усадьбу, и, задумавшись, слишком поздно обнаружил, что двое парней вот-вот окажутся у него за спиной. Он поднялся на ноги.

— Зачем эти люди заходят мне за спину?

— Затем, что я так велел, — ответил Ингольв. — Кто тебя послал?

— Ингибьёрг.

— Да, ростом ты, как я погляжу, невелик, и это главная твоя примета. А условный знак от Ингибьёрг можешь предъявить?

— Он в котомке. — Гест кивнул в сторону опушки. — Вместе с моим оружием.

— Сэмунд сходит за твоим добром, а ты подождешь тут. Садись.

Гест подчинился, думая о том, что за лето побывал в таком множестве усадеб, что и счет им потерял, но этак его нигде не встречали.

— Здесь что же, размирье? — спросил он.

— Мы долго жили в мире, — ответил Ингольв, по-прежнему с показным спокойствием в голосе, взгляд прищуренных глаз оставался непроницаем. — Однако я человек осторожный. Эти двое — мои сыновья, Хавард и Сэмунд.

Старик не пошевелился, пока не вернулся Сэмунд, который бросил Гестово оружие наземь, а котомку протянул отцу. Ингольв развязал ее, отыскал кошелек, торжественно извлек оттуда перстень Ингибьёрг, повертел его так и этак, словно радуясь встрече с давними воспоминаниями, и наконец сказал, что Гест, должно быть, и впрямь близкий друг Ингибьёрг.

— Ведь этот перстень я подарил ей на свадьбу, больше двадцати лет назад, он принадлежал ее бабке по отцу. Что ж, добро пожаловать, погостишь у нас, сколько я позволю. Возьми свое оружие, Сэмунд покажет, где ты будешь ночевать, а вечерком расскажешь мне про свои скитания.

Ингольв повернулся и зашагал к домам, все той же неспешной походкой. Гест поежился. Но тут Сэмунд улыбнулся, сверкнув крупными белыми зубами. Он был лет на десять старше Геста, стройный, широкоплечий, с той же грозной живостью в облике, как и отец, черная борода подстрижена узким клинышком, Гест видел такие у викингов, вернувшихся из походов.

Он закинул топор на плечо, сунул меч в ножны, взял копье, держа его острием вниз, другой рукой подхватил котомку.

— Вы знаете, кто я? — неожиданно спросил он, глядя на улыбающегося Сэмунда.

— Да, — ответил тот.

— Зачем же мне тогда рассказывать про мои скитания?

— Хотим послушать, расскажешь ли ты то же, что нам известно.

Гест вспомнил Ингибьёрг, ведь она считала, будто он что ни скажет, то соврет.

— Случившееся однажды не должно случиться вновь, — сказал он.

— Что? — переспросил Сэмунд.

— Привычка у меня такая, — обронил Гест, заметив, что обитатели усадьбы вернулись к работе. — Я сам с собой разговариваю.

Птицы

Итак, Гест в Хове. Под крылом Ингольва сына Эрнольва, бывшего лендрмана конунга Олава. Отец его был херсиром при Хаконе Воспитаннике Адальстейна, а прадед верой-правдой служил конунгу Харальду Прекрасноволосому, собирателю норвежских земель. Высокий дух Прекрасноволосого жил в этом боготворном краю словно в общине единоверцев, с сокрытыми в лесах дозорами. Немногочисленные друзья Ингольва обосновались за озером, в Хедемарке, прежде всего могущественный Рёрек, мелкий конунг, которого Ингольв знал еще с тех пор, когда отцы их служили в дружине конунга Хакона.

В усадьбе было три больших дома, расположенные плавной Дугою, ровно укрепление, открытое в сторону полей и озера, множество кораблей стояло там у пирсов, в том числе морской корабль, который Ингольв доставил сюда из Вика и почитал как память о временах своей морской славы. За большими Домами находились двухэтажные бревенчатые клети и сараи, большой скотный двор, два длинных коровника, загоны для лошадей, овчарни и сеновалы вдоль всей опушки леса; посреди дворовой лужайки рос могучий дуб, бросавший прохладную тень на свору блохастых собак, что спали на привязи.

Странные крики, которые слышал Гест, доносились из продолговатых клеток, которые были установлены на сваях и вереницей тянулись от бани до скотного двора; в клетках, привязанные за лапу тонкими кожаными ремешками, сидели на обтянутых кожей жердинках ловчие птицы — соколы, коршуны, ястребы. Они-то и издавали наперебой эти крики, похожие на детский плач и вековечную тоску, меж тем как над ними и вокруг них гомонили тучи яростных дроздов и ворон. У Ингольва было девятеро сыновей и две дочери, всех их родила ему Рагнхильд дочь Свавара, на которой он женился на Готланде во время своего первого похода, но за год до появления Геста болезнь свела ее в могилу. Сейчас в усадьбе оставались только дочери да двое сыновей, с виду веселый и беззаботный Сэмунд и Хавард, хозяин ловчих птиц, с отчужденным взглядом мутно-серых глаз, с землисто-серым лицом, будто смерть уже вонзила в него свои когти. Он был немного старше Геста и ростом изрядно повыше его, неизменно носил одежду из темной кожи и отличался немногословием.