Смысл тревоги - Ролло Мэй

Стремление к успеху в социальном соревновании, хотя оно и определяется преимущественно экономическими параметрами, превращается в личную цель человека также и в сфере взаимоотношений. Хорни великолепно описала этот феномен нашей культуры:

«Стоит подчеркнуть, что соревнование и сопровождающее его чувство вражды пронизывают все человеческие взаимоотношения. Стремление к соревнованию стало одним из ведущих факторов в социальных взаимоотношениях. Оно охватило отношения как между мужчинами, так и между женщинами, и что бы ни являлось предметом соревнования — популярность, компетентность, привлекательность или любое другое социальное качество, — оно во многом подрывает основы настоящей дружбы. Кроме того, оно разрушительно действует на взаимоотношения между мужчинами и женщинами: соревнование не только влияет на выбор партнера, но и превращает отношения в арену борьбы за свое превосходство. Оно проникает и в школу. И, что важнее всего, оно заражает жизнь семьи, так что ребенок получает прививку соревнования с первых дней своей жизни»[401].

Так, например, любовь вместо конструктивного средства преодоления одиночества нередко становится средством для самопревозношения. Любовь используется ради соревнования и превращается в состязание, где наградой является благосклонность престижного партнера, что вызывает зависть окружающих; с помощью любви человек может демонстрировать окружающим свою социальную компетентность. При этом партнер является чем-то вроде приобретения, которым можно гордиться так же, как гордятся выгодной сделкой. Другим примером является отношение к детям, которых ценят за то, что они занимают первые места в колледже или еще каким-то образом, побеждая в соревновании, повышают социальный статус семьи. В нашей культуре люди часто ищут в любви исцеления от тревоги, но когда взаимоотношения строятся в контексте безличного соревнования, они только усиливают ощущение отчужденности и агрессии, что повышает тревогу.

В результате такого отношения к соревнованию тревога возникает не только при всякой опасности, ставящей под угрозу успех, но и по некоторым другим, более сложным причинам. Тенденция оценивать себя в зависимости от превосходства над другими людьми неизбежно влечет за собой одиночество и отчуждение от окружающих, что, в свою очередь, порождает тревогу. Эту тревогу можно увидеть у многих сильных и преуспевающих людей эпохи Ренессанса (например, у Микеланджело). Кроме того, тревога усиливается из-за враждебных чувств, которые пронизывают общество, охваченное духом соревнования и индивидуализма. Наконец, тревогу вызывает отчуждение человека от себя самого, поскольку Я превращается в объект, выставленный на продажу, а ощущение собственной силы зависит от внешнего качества, богатства, но не от внутренних свойств — не от способностей или продуктивности. По словам Одена, мы «торговцы, послушные покупателю». Подобные установки не только нарушают отношение человека к самому себе, но в каком-то смысле ставят чувство собственного достоинства человека в зависимость от успеха, а это значит, что каждому человеку постоянно угрожает успех другого; все это усиливает незащищенность, беспомощность и бессилие наших современников.

Более того, стремление к соревнованию порождает «порочный круг», в результате которого чувство тревоги усиливает само себя. Когда современный человек ощущает тревогу, он удваивает свои усилия в стремлении достичь успеха. Поскольку соревнование является одобряемым культурой способом выражения враждебных чувств и агрессии, человек, переживающий тревогу, начинает энергичнее участвовать в социальном соревновании. Но усиление агрессивного соревнования увеличивает отчуждение, чувство вражды к окружающим и тревогу. Схематично этот порочный круг можно представить следующим образом: стремление к соревнованию а враждебные чувства а отчуждение от окружающих а тревога а стремление к соревнованию усиливается. Таким образом, основной метод преодоления тревоги в итоге лишь усиливает тревогу.

Теперь рассмотрим взаимосвязь, существующую между уровнем тревоги в современном обществе и стадией развития культуры. Многие авторы — например, Тоуни, Тиллих, Мамфорд, Фромм, Хорни, Манхейм, Кассирер, Ризлер и др. — утверждают, что в двадцатом веке такое явление, как тревога (или подобные ей состояния), выражено очень сильно. Каждый из них отмечает этот факт и объясняет его со своей точки зрения. Многие из них согласны с тем, что тревога в наши дни вызвана глубокими изменениями культуры, которые описываются в различных выражениях, например, как «кризис представлений человека о самом себе» или «дезинтеграция» традиционных форм культуры и т. д.

Во второй половине девятнадцатого века и в начале двадцатого исчезает вера в изначальную гармонию общества — раньше эта общая вера объединяла людей, несмотря на их соревнование друг с другом. Чуткие мыслители, подобные Карлу Марксу, начали понимать, что честолюбивое стремление к соревнованию само по себе не ведет общество к социальному благополучию. Напротив, оно вызывает ощущение бессилия и одиночества, усиливает «дегуманизацию» (Маркс), порождает отчуждение между людьми (Пауль Тиллих) и отчуждение человека от самого себя. Идеалы и «вера» в общество, которые раньше устраняли тревогу, перестали действовать; они лишь смягчали тревогу у тех, кто готов был держаться за иллюзию, в которую превратилась «вера» прошлых лет[402].

Отсюда проистекает нарушение единства культуры, о чем пишет почти каждый исследователь современного положения общества. Манхейм, рассматривая проблему с социологической точки зрения, говорит о том, что западное общество в данный момент находится на «стадии дезинтеграции». Философ Кассирер говорит о том, что в обществе «потеряно концептуальное единство». Как считает социальный психолог Ризлер, единство нашей культуры нарушено из-за того, что в нашей культуре недостаточно «дискурсивного пространства».

Если внимательно приглядеться к современной культуре, нетрудно заметить психологические признаки отсутствия единства или противоречий. Хорни говорит о противоречии между «декларируемой свободой личности и фактическими ограничениями. Общество говорит человеку, что он свободен, независим и может сам свободно строить свою жизнь; перед ним открыта «великая игра жизни», и он может взять от нее все, что захочет, если только готов приложить умения и энергию. На деле же для большинства людей все эти возможности в значительной степени ограничены… В результате человек мечется между чувством безграничной власти над своей судьбой — и чувством полного бессилия»[403].

Существует противоречие между представлением о том, что каждый человек, опираясь лишь на собственные усилия и способности, может добиться экономического успеха, — и реальностью, где человек в огромной степени зависит от безличных технических сил (например, от состояния рынка), находящихся вне его контроля. Кардинер обратил внимание на то, что жители Плейнвилля «разделяют кредо американцев — верят в вертикальную мобильность и убеждены, что человек может стать тем, кем захочет. На самом же деле их возможности крайне ограничены, даже и в том случае, если они переезжают на новое место жительства»[404].

Другим противоречием является всеобщая вера в разум («каждый человек может принимать решение, опираясь на реальные факты»), которая не согласуется с реальностью, поскольку большинство решений строятся на мотивах, не имеющих отношения к сознательной оценке ситуации. Психологическая беспомощность, порождаемая этим противоречием, часто заставляет людей цепляться за иллюзорный разум в виде «общественного мнения», «науки» и т. д. Курт Ризлер писал:

«Для рационального человека индустриальной эпохи все имеет свою «естественную причину»; ссылаться на демонов уже невозможно. Но в период кризиса человека охватывает неопределенный страх… Сегодняшний рациональный человек формировался в течение длительного периода истории, когда люди чувствовали свою относительную защищенность, за это время накопилось много представлений, которые человек просто принимает как нечто само собой разумеющееся. Возможно, такой неудачной подготовкой к жизни и объясняется его незащищенность. Представления современного человека о мире разумны лишь в теории»[405].

Иллюзия рациональности на время уменьшает чувство тревоги, скрывая противоречия. Эта иллюзия имеет к проблеме тревоги самое непосредственное отношение, поскольку люди часто не хотят иметь дело с тревогой из-за ее «иррациональной» природы. Это можно видеть в случае Хелен (стр. 213–222, которая, забеременев, старалась убежать от этого факта, подкрепляя свою иллюзию всевозможными «научными фактами». В нашей культуре существует тенденция подвергать тревогу «рационализации», то есть сводить ее к конкретным страхам, с которыми, как думают люди, можно справиться с помощью разума. Но это приводит к самообману, поскольку человек не способен увидеть реальный источник своей тревоги. Кроме того, иллюзорные построения рано или поздно разваливаются.