Орел взмывает ввысь - Роман Злотников

— Как это? — вытаращил глаза пан Володарский.

— А так, — вздохнул ксендз. — Жизнь подданного царя русского неприкосновенна. Может, ты не знаешь, но у русских в царствование их нынешнего царя Федора II Борисовича ни единого человека казнено не было. От тягот разных, да, умирали, на рудниках, на прокладке дорог либо каналов всяких, к коим их приговаривали, на войне. А чтобы казнить — того не было. Мол, чего Господь дал, он же лишь и взять может. А чтобы человеку своей волей кого к смерти приговорить — так то невместно. Будь он даже и сам царь. И так в отношении покушения на жизнь любого, хоть даже и крестьянина или холопа какого. А что уж говорить о слуге Божьем или о самом царевом слуге, присягу ему давшем, да еще когда он царево веление исполняет? — Ксендз снова вздохнул. — Так что никакой иной тебе судьбы, кроме как на рудники дальние, я не вижу. И потому вновь спрашиваю: не желаешь ли ты, сын мой, исповедаться?..

7

— Посматривай!

Мастряй Данилыч, управляющий Верхнетуринскими царевыми заводами, повернул голову и посмотрел в ту сторону, откуда приближался грохот. Вереница «колесных железных туесов», которую тащила упряжка волов, медленно въезжала в ворота завода. С тех пор ksik от рудника до завода была проложена трехверстная железная дорога, он получил возможность увеличить число плавильных печей в два раза, а их производительность почитай в три. Мощностей водяного привода из-за этого уже не хватало, поэтому Первой Дружинич, выученик самого главного розмысла паровых машин Иринея Акинфиевича, ныне ладил у новых печей два паровика.

Для снабжения их углем также строилась еще одна ветка железной дороги.

— Тпру! Стой, залетные! — скалясь, заорал погонщик волов, сидевший на первом туесе, на коем для этого через борта была переброшена толстая дубовая доска.

Старшой бригады разгрузчиков тут же бросил на рельс (откуда взялось сие название, управляющий не знал, но сам он узнал его от государева розмысла) перед передней осью последнего туеса тяжелый сосновый брус, как и шпалы пропитанный для предохранения от гниения смесью жженной смолы и дегтя. Брус нужен был для того, чтобы после выпряжки волов туеса не покатились бы далее. В конце пути, конечно, стоял упор, так что с самими туесами ничего бы не случилось, но когда эта дорога токмо вошла в действие, был случай: одному из разгрузчиков тронувшимися туесами размозжило палец на ноге. И хорошо еще ногу не отрезало напрочь, бригадир успел выдернуть. Вот нонеча туеса на всякий случай брусом и затормаживали.

Между тем возница, сын заводского мастера-плавильщика Черепана, споро выпряг волов и погнал их на водопой. Волы дышали не слишком тяжко, как будто они только что не тянули груз, для доставки коего, доставляйся он обычным способом — возами, потребовалось бы шесть, а то и десять воловьих упряжек. Железная же дорога была сделана хитро, с малым уклоном от рудника, так что железные туеса с рудой еще и помогали движению собственным весом. А малым уклон сделали, чтобы та же одна упряжка была способна доставлять уже опустошенные туеса обратно к руднику.

Вообще-то сначала проложили обычную дорогу. Ну не совсем обычную, а похоже на то, как делали царские. На насыпи, с водоотводными ямами. Доставка руды с рудника упростилась, но не шибко. Ежели без дороги воловьи упряжки, возившие руду, успевали сделать за день три ходки кажная, то с дорогой — едва четыре. И это при том, что возчики из числа отрабатывающих барщину крестьян заканчивали рабочий день на полтора часа позднее и шибко ворчали, что-де приходится перерабатывать и загонять скотину. Затем прошел слух, что на нижнетагильских заводах розмыслы из избы торговых и военных возов и повозок такую хитрую дорогу учинили из дубовых плах, по коим одна упряжь волов могла ажно стока руды тащить, что обычно целых четыре, а то и пять упряжей таскали. Мастряй Данилыч живо собрался и поехал посмотреть. Дубовая дорога ему в обш;ем понравилась. Но не понравилось, что дубовые плахи, из коих дорога была сделана, едва сезон выдерживали, а потом их требовалось наново перекладывать. Да и дубу на три версты дороги должно было уйти — уйма. То есть почитай раз в полгода цельную дубовую рощу вырубать придется. А никакого иного дерева на плахи пускать невозможно. Ибо и дуб-то токмо сезон держится. А ежели ее из сосны либо там ели ладить — то кажный месяц поправлять придется. И опять же по цареву указу все вырубленное надобно заново засаживать. Дабы не скудела земля русская лесами да борами. А это снова расходы. Мастряй Данилыч потому и на уголек перешел, чтобы лишних лесничих за счет завода не содержать. Один есть — и ладно. Лес-то все одно рубить приходится на всякое заводское устроение, но с высадкой деревьев взамен порубленного покамест один лесничий справляется. А что касаемо того, что людишки для добычи угля надобны, так и для заготовки дров порубщики нужны, да возчики, да углежоги. Так что ежели по людишкам взять — так на так и выходит.

Долго тогда управляющий Верхнетуринскими заводами над той дубовой дорогой думал. И так, и эдак прикидывал, как поступить. А по осени приехал государев розмысл Терентий Кузьмич Шамшурин и огорошил его известием, что на его Верхнетуринских заводах будут строить новую дорогу. Железную.

— Я-то царю-батюшке нашему Федору Борисовичу обо всех придумках наших розмыслов и просто какого работного люда смышленого непременно по его повелению докладываю, — рассказывал управляющему государев розмысл после доброй баньки, когда они сидели с Мастряем Данилычем за самоваром со сбитнем. — Уж оченно он сему всегда радуется. И часто жалует придумщиков серебром, ал и меховой рухлядью, или иным отличием. Вот и насчет той дубовой дороги доложил. И государь тут же повелел пожаловать тех придумщиков, кои такое дело учинили, серебром. Главному придумщику ажно двадцать рублев, а остальным поменее — кому пятнадцать, кому дюжину, а кому десять.

Мастряй Данилыч уважительно покачал головой. Да уж, десять рублев! Это ж за раз хозяйство завести можно! Дом справный поставить, да с теплым скотником, с подклетями. Коров завести, гусей, кур… Заводской работник за год столько не зарабатывает! У него самого в год дай бог пятьдесят рублев выходит. А тут за раз…

— А потом начал меня выпытывать: скольки та дорога без поправки служит? Да как часто ее наново перекладывать надобно? Да всякие иные про нее важества. А потом задумался и говорит: «Собирай, мол, Терентий, розмыслов. То дорога нужная, однако до ума ее доводить надобно. Чтобы служила она долго, забот требовала куда менее, да и железные туеса с рудой таскать по ней было удобнее». — Терентий Кузьмич отхлебнул сбитня и, ухватив пышный свежий калач, откусил от него добрый кус— Ну так вот, собрались мы, значить, розмыслы-то московские, да и принялись думать, как сию дорогу улучшить. Думали долго. И так прикидывали, и этак. Да с первого разу ничего путного и не надумали. Все что ни предлагаем — царю-батюшке не ндравится. Поехал я тогда сызнова на ту дорогу. С придумщиками ее думать да советоваться. А затем и в Москву их забрал, чтобы уже вместе с ними думать да рядить. И вона чего мы в конце концов придумали. — Государев розмысл бросил на управляющего победный взгляд. — Дорогу надобно ладить не из дуба, а из железа. И не желоба для колес делать, как это в дубовой дороге устроено, потому как на такую дорогу стольки железа понадобится, что она дороже золотой выйдет, а наоборот — выступ железный. И опять же, желоба-то чистить надобно от мусора всякого там копящегося, а с выступа все само падает. А колеса, чтобы не соскакивали, — с боковинами, на сем выступе энти колеса удерживающими. Да скошены, чтобы ежели поворот какой делать, то колесо бы можно было не поворачивать. Так пройдет. То, кое внутри поворота, по узкому, наружному скосу пойдет, а то, кое снаружи, по более широкому, внутреннему.

Мастряй Данилыч задумался. Эвон как все повернулось-то. Ну ничего от того, что оне с мастерами думали, — не совпадает, но, похоже, куда более разумно придумано. А все ж таки верно, что самые мудрые головы в Москве у государя собраны. Эвон как все надумали ловко. Будто не наново придумано, а уже не раз опробовано и улучшено.

— А кто все сие придумал-то? — осторожно спросил управляющий.

— Дык так точно и не скажешь… — пожал плечами государев розмысл. — Все понемногу. Придумаем чего — и к государю. А он выслушает, вопросы задаст, потом скажет что по нраву, а что не нравится. Да пожурит нас, что мы-де розмыслы, а вот про то да это не подумали. Ну не царю же над сим думать-то? И мы идем и сызнова думаем. Вот так тишком да ладком все и придумали. Ну а поелику ковать сей рельс для железной дороги дюже тяжко, то решили его через вальцы катать. А оголовье, по которому аккурат колеса ходить будут, еще и закалить. Ну и поелику у тебя, Мастряй Данилыч, на всем Урале самые шибкие валки прокатные стоят, то первую такую дорогу решено у тебя строить.