Гордость и предубеждение - Джейн Остен

— Как плохо выглядела сегодня Элиза Беннет, не правда ли, мистер Дарси? — воскликнула Кэролайн. — Я в жизни не видела, чтобы кто-нибудь так изменился за полгода! Она ужасно погрубела и подурнела! Мы с Луизой считаем, что, попадись она где-нибудь нам на улице, мы бы ее просто не узнали!

Хотя эти рассуждения отнюдь не понравились мистеру Дарси, он ограничился лишь сдержанным ответом, сказав, что не заметил в лице Элизабет никаких перемен, кроме загара — естественного следствия путешествия в летнюю пору.

— Что касается меня, — добавила мисс Бингли, — я, признаюсь, никогда не замечала в ней ничего привлекательного. Лицо у нее слишком узкое, кожа темная, а черты самые невзрачные. Ну какой у нее нос? Ни лепки, ни выразительности. Губы терпимые, но такие заурядные. А в ее глазах — кто-то однажды даже назвал их очаровательными? — я никогда не находила ничего особенного. Их едкий, пронизывающий взгляд вызывает у меня отвращение. Во всем ее облике столько простонародного самодовольства, с которым невозможно примириться!

Так как мисс Бингли знала, что Элизабет нравится мистеру Дарси, она могла бы сообразить, что высказывания подобного рода едва ли откроют ей кратчайший путь к его сердцу. Но рассерженные люди не всегда руководствуются здравым смыслом. И выражение досады на его лице было единственным следствием ее маневров. Тем не менее Дарси хранил молчание. Стремясь вызвать его на разговор, она продолжала:

— Помнится, когда мы впервые встретились с ней в Хартфордшире, всех нас крайне удивило, что она прослыла красоткой. Мне врезались в память слова, сказанные вами после того, как Беннеты обедали у нас в Незерфилде: «Это она-то красотка? Я бы скорее назвал ее мамашу душой общества!» Впоследствии, правда, ей, кажется, удалось снискать ваше расположение — одно время вы даже находили ее хорошенькой.

— О да, — выйдя из себя, ответил Дарси. — Это было в самом начале нашего знакомства. Но прошло уже много месяцев, как я стал видеть в ней одну из самых прелестных женщин, которых мне приходилось встречать.

С этими словами он вышел, предоставив мисс Бингли удовольствоваться вырванным признанием, которое ранило только ее одну.

На обратном пути миссис Гардинер и Элизабет обсудили все подробности визита, не коснувшись только того, что интересовало обеих на самом деле. Они затронули внешность и поведение всех присутствовавших, кроме человека, который больше всего привлекал их внимание, — говорили о его сестре, его друзьях, его доме, его угощении — обо всем, кроме него самого. А между тем Элизабет очень хотелось услышать мнение своей тетки о мистере Дарси, а та была бы крайне обрадована, если бы ее племянница решилась о нем упомянуть.

ГЛАВА IV

Элизабет почувствовала сильное разочарование, не найдя по приезде в Лэмтон письма от Джейн. То же повторилось на второй и третий день их пребывания в этом городке. Но на утро четвертого дня ее огорчениям пришел конец, и сестра ее была полностью оправдана. Для Элизабет одновременно пришли два письма, из которых одно имело штемпель, свидетельствовавший, что его послали по неверной дороге. Этому не следовало удивляться, так как почерк Джейн на конверте был чрезвычайно неразборчив.

Письма были принесены как раз тогда, когда Гардинеры приглашали ее на прогулку. Теперь они решили пойти вдвоем, предоставив ей возможность насладиться чтением в одиночестве. Прежде всего следовало прочесть заблудившееся письмо, отправленное еще пять дней тому назад. Начало его состояло из обычных сведений о визитах, небольших вечеринках и тому подобных новостях провинциальной жизни. Вторая половина, датированная следующим днем, касалась значительно более важного события и была написана с явной поспешностью. В ней заключалось следующее сообщение:

«Начало этого письма уже было написано, дорогая Лиззи, когда случилось неожиданное и очень серьезное происшествие. Но мне не хотелось бы тебя пугать, — пожалуйста, не волнуйся, — мы все здоровы. Новость, которую я должна тебе сообщить, касается бедной Лидии. Письмо с нарочным, прибывшим из Лондона от полковника Форстера вчера в полночь, когда все уже укладывались спать, известило нас, что Лидия уехала в Шотландию вместе с одним из офицеров — короче говоря, с Уикхемом! Представь себе наше изумление. Впрочем, для Китти эта новость не была столь неожиданной. Я очень, очень огорчена. Такой неблагоразумный брак для обоих! Но я надеюсь на лучшее — быть может, об этом молодом человеке судят неправильно. В его безрассудство и легкомыслие я готова поверить. Но теперешний его поступок (и нам следует этому радоваться!) отнюдь не порочит его сердца. По крайней мере, в его выборе нет расчета — он же знает, что отец не может дать за ней ровно ничего. Бедная мама просто в отчаянии. Папа держится несколько лучше. Как хорошо мы сделали, скрыв от них то, что нам про него рассказывали! Мы и сами должны об этом теперь забыть. Предполагается, что они выехали в субботу около полуночи, но их отсутствие заметили только вчера в восемь часов утра. Нарочный был послан немедленно. Лиззи, дорогая, они должны были проехать всего в десяти милях от нашего дома! Судя по письму, мы надеемся, что полковник Форстер скоро будет здесь. Лидия оставила несколько строк его жене, сообщив ей об их намерении. Больше писать не могу — бедная мама не в состоянии долго оставаться одна. Боюсь, тебе трудно будет во всем разобраться — я даже сама не знаю, что написала».

Не оставляя времени для раздумий и едва отдавая себе отчет в своих чувствах, Элизабет, закончив это письмо, сразу схватила второе и, распечатав его с крайним нетерпением, прочла следующие строки (письмо было написано на другой день после предыдущего):

«К этому моменту, дорогая сестра, ты уже должна была получить мое написанное наспех вчерашнее сообщение. Хотелось бы, чтобы новое письмо оказалось более вразумительным. Но, хотя сейчас я уже не столь стеснена во времени, в моей голове такой сумбур, что я не могу быть уверена, все ли в нем будет понятно. Лиззи, миленькая, я даже не знаю, как мне об этом написать, но у меня для тебя плохие вести, и я должна сообщить их тебе как можно скорее. Как бы ни был неразумен брак между мистером Уикхемом и нашей бедной Лидией, мы теперь больше всего хотели бы убедиться, что он состоялся. Ибо имеется слишком много оснований подозревать, что они вовсе не уехали в Шотландию. Вчера к нам прибыл полковник Форстер, который покинул Брайтон накануне, через несколько часов после отъезда нарочного. Из короткого письма Лидии к мисс Ф., казалось бы, следовало, что они отправились в Гретна-Грин[32]. Однако мистер Денни выразил кому-то свое убеждение, что У. совсем туда и не собирался и вообще не думал жениться на Лидии. Это передали полковнику Ф., который, тут же подняв тревогу, помчался из Б., с тем чтобы разузнать, каким путем они ехали. Он легко проследил их путь до Клэпхема, но потом след потерялся, так как, прибыв туда, они сошли с почтовой кареты, везшей их от Эпсома[33], и наняли извозчика. Дальше известно только, что они продолжали свой путь по лондонской дороге. Просто не знаю, что и подумать. Наведя всевозможные справки по эту сторону Лондона, полковник Ф. прибыл в Хартфордшир, настойчиво продолжая расспросы у каждого шлагбаума и в гостиницах Барнета и Хэтфилда[34], но так ничего и не добился, — беглецов, которых он разыскивал, никто не видел. Глубоко опечаленный, он прибыл в Лонгборн и поделился с нами своими опасениями. Это делает честь его сердцу. Мне так искренне жаль его и миссис Ф., — их решительно не в чем упрекнуть. Мы все, дорогая Лиззи, в очень большом расстройстве. Мама и папа боятся самого худшего, но я не могу подумать об У. так плохо. У них могло быть множество причин для того, чтобы предпочесть первоначальному плану тайную женитьбу в Лондоне. И даже если допустить, что недостойный замысел в отношении девушки из порядочной семьи мог возникнуть у молодого человека, можно ли думать, что она сама потеряла голову в такой степени? Просто невероятно! К моему огорчению, полковник Ф. не очень склонен верить в то, что они обвенчались. Когда я поделилась с ним своими надеждами, он покачал головой и высказал сомнение в том, что У. человек, на которого можно положиться. Бедная мама теперь в самом деле больна и не выходит из комнаты. Ей стало бы легче, если бы она взяла себя в руки, но этого трудно ожидать. Что касается папы, то мне еще не приходилось видеть его таким удрученным. На бедную Китти сердятся за то, что она скрыла привязанность Лидии. Но поскольку ей сообщили об этом доверительно, могла ли она поступить по-другому? Я искренне рада, дорогая Лиззи, что тебе не пришлось присутствовать при этих ужасных сценах. Но сейчас, когда первое потрясение уже прошло, должна ли я признаться, насколько я жажду твоего возвращения? Однако я не так уж эгоистична, чтобы настаивать, если это окажется затруднительным. Adieu. Я снова взялась за перо, чтобы обратиться с просьбой, от которой двумя строчками выше обещала воздержаться. Но обстоятельства таковы, что я вынуждена умолять всех вас приехать как можно скорее. Я настолько хорошо знаю наших дорогих дядю и тетю, чтобы не бояться сказать им об этом, причем к дяде у меня есть и особая просьба. Папа сию минуту уезжает с полковником Форстером в Лондон, чтобы попытаться там найти Лидию. Каким образом он собирается это сделать, мне решительно неизвестно. Но его угнетенное душевное состояние не позволит ему предпринять достаточно осторожные и разумные действия, а полковник Форстер обязан завтра вечером вернуться в Брайтон. В таком крайнем положении дядины советы и помощь могли бы оказаться спасительными. Он сразу поймет мои переживания, и я полагаюсь на его отзывчивость».