Живущий Правдой - Сергей Анатольевич Шаповалов

свое сердце. Не смей! – пытался остановить его Хармхаб.

– Я помню об этом, брат. Но ты еще спасал тайну табличек с заклинаниями, что зарыты под Мегиддо. Не беспокойся. Если я погибну, тайна умрет вместе со мной.

– Не правда! – кричал Хармхаб. – Таблички здесь не причем.

Расесси его не слушал. Он без страха шел по мостику над бурлящей бездной.

– Нармет – Сын шакала! Ты предал меня и замазал грязью свое имя и имя отца, – закричал бесстрашный воин, перекрывая шум водопада. – Выходи на бой! Не прячься за спины телохранителей. Тебя вызываю я – Расесси! Сын Перруамуна!

Проводник теребил Хуто за руку. Он показал на небо. Над вершинами нависло темная серая туча. Туча росла на глазах, поглощая синее небо.

– Уводи всех в укрытие, – приказал ему Хуто.

Предводитель преследователей растолкал воинов и смело вышел навстречу. Добротные ассирийские доспехи из толстой кожи с медными пластинами сидели, как влитые на широкой груди. Высокий островерхий шлем защищал голову. Прямой хеттский меч отсвечивал начищенной бронзой. На прочном овальном щите медная голова быка.

Туча все наползала. Солнце внезапно погасло, погружая землю в сумерки. Запахло грозой. Деревья тревожно зашумели под внезапными порывами ветра.

Противники сошлись на середине моста. Нармет рубил мечом, колол, метясь в грудь. Но Расесси ловко уходил от тяжелых ударов, или отводил их кинжалом. В ответ палица обрушивалась на щит. Дерево, обтянутое кожей трещало.

Над головами дерущихся сходились тучи серыми клубами. Последний кусочек синего неба пропал. Внезапно наступила мертвая тишина. Все деревья, все травинки замерли, только клокотал водопад, да раздавался звон меча и гулкие удары палицы. От навалившейся духоты бусинки пота выступил на лицах дерущихся.

Яркая вспышка белой полосой врезалась в землю, озаряя окрест. Гром сотряс землю так, что уши заложило. На землю сразу же хлынул ливень, такой стильный, что все вокруг побелело. Словно кто-то на небе разрезал огромный кожаный мешок с водой. Едва различались ближайшие скалы. Грязные ручьи понеслись с гор, увлекая за собой щебень. Прозрачная струя водопада в мгновения превратился в мутный грохочущий поток.

Но схватка не прекращалась, не смотря на молнии, гром и потоки воды. Противники из последних сил наносили удары. Раны кровоточили. Руки немели. Но вдруг вода захлестнул мостик. Коричневый клокочущий поток подхватила шаткую переправу и сорвала ее вниз.

Хуто, Амени и Паитси кинулись к обрыву. Рискуя свалиться, они заглянули через край. Над кипящим водоворотом висел Расесси. Он чудом успел ухватиться за уцелевший край моста и из последних сил пытался перебороть поток, пытавшийся увлечь его в бездну. Друзья принялись тащить остатки моста наверх. Канаты расползались прямо под руками. Наконец удалось втянуть наверх почти бесчувственное тело Расесси. Помогли разжать побелевшие пальцы, которыми он намертво уцепился за веревки.

Подхватив под руки Расесси, беглецы поспешили укрыться от дождя в неглубокой пещере, где уже весело стрекотал огонь. Со скалы, нависающей над гротом, срывались вниз ручьи. За плотной пеленой дождя ничего не разобрать. Дождь еще больше усилился. Шумело так, что приходилось кричать на ухо соседу, чтобы он расслышал слова. Внезапно ливень прекратился. Яркий солнечный свет влился в ущелье, искрясь в миллиардах капель. Громыхало все дальше и дальше. На смену шума дождевых потоков запели звонкие ручейки. Осмелевшие птицы подали голоса, радуясь солнцу.

Хуто осторожно выглянул из пещеры. Преследователей нигде не видно. Водопад все еще грозно бурлил. Далеко внизу на камнях распласталось безжизненное тело Нармета.

Глава семнадцатая

Та-Кемет погрузилась в траур: от южного Бухена до северного Хутуарета, от четвертого порога и до Великой Зелени. Семьдесят дней запрещалось проводить веселья по любому поводу. Женщины с утра вставали и проливали слезы перед стелой Амуна. Мужчины горестно простирали руки к солнцу. Во всех молитвах, возносимых Богам, обязательно упоминали имя усопшего молодого правителя. В храмах жрецы неустанно, день и ночь пели гимны перед статуями молодого Тутанхамуна. Алтари ломились от жертвоприношений. Народ скорбел и оплакивал правителя.

Эйя, как бы он плохо себя не чувствовал, вынужден был подняться с ложа и целыми днями распоряжаться подготовкой к обряду прощания.

Его чуть не хватил удар, когда к нему в покои, чуть ли, не ворвались телохранители и сообщили, что Тутанхамун разбился на колеснице. Сердце словно сжали холодныекогтистые лапы, но оно выдержало, пересилило боль. Эйя приказал подать колесницу. Носилки? Какие носилки? Колесницу, с быстрой упряжкой. И что с того, что он еле стоит на ногах? Живее!

Он кое-как нашел небольшое поселение пастухов, куда принесли юного правителя. Кривые хижинки из сырого кирпича, крытые камышовой крышей, покосившиеся загоны для скота. Стела Амуна посреди поселения. Дорога в ухабах. Каждый толчок болью отдавался во всем теле.

Возле одной хижины скопление людей и колесниц. Эйя спрыгнул с повозки, споткнулся, чуть не упал. Бросился к двери, растолкал всех. Телохранители, было, дернулись, перекрыв путь, но узнав Верховного жреца, с почтением поклонились.

В домике стоял тяжелый дух от воскуриваний. Мрак сразу не дал разглядеть, что там внутри. Много людей. Глаза постепенно привыкли. На походном ложе лежал правитель. Лицо осунулось, блестело от пота. Он часто прерывисто дышал. У изголовья на коленях стояла Анхесепамун и рыдала. Эйя не обращая ни на кого внимания, бросился к ложу. Перед ним расступились.

–Бедный мой мальчик, – дрожащими губами произнес он. – Как же так случилось?

Грудь сдавило. Он чуть не потерял сознание.

Юноша приоткрыл мутные глаза и хрипло, еле слышно сказал:

– Эйя? Это ты.

– Я. Разве ты меня не узнал? – Эйя схватил его холодную руку и опустился на колени. – Бедный мой мальчик!

– Я плохо вижу и плохо слышу, – пожаловался Тутанхамун. – Эйя. Ты рядом, я знаю. Побудь со мной.

Эйя поднял голову и взглянул вопросительно в грустные глаза старого лекаря. Тот безнадежно покачал головой и указал на ногу юноши, которая распухла и почернела.

– Эйя, – вновь позвал Тутанхамун. – Прости меня за все.

– Это ты меня прости, – заплакал жрец. – Это я, старый дурак, захворал, не уберег тебя.

– Нет, ты не виноват. – Показалось, что в глазах правителя вспыхнула искорка сознания. – Я ничего не успел сделать, – горестно произнес он. – Не хочется так рано покидать вас.

– Ты будешь жить. Будешь! Эйя припал губами к его тонкой холодной кисти.

– Ко мне вчера приходил Эхнейот, – не слушая его, говорил Тутанхамун. – Он сказал, что подготовил для меня встречу.., – улыбка проскользнула по сухим губам. – Прости меня Эйя. Попроси за меня прощения у Хармхаба. Жаль, что его нет рядом. Вы были для меня ближе, чем отец. Я не ценил этого, думал, что так и должно быть.

– Не уходи! – умолял Эйя.

– Мой народ.., – вновь начал бредить Тутанхамун. Он слабо улыбнулся. – Какое ясное небо! Какое солнце! Амун! Какой он красивый. А рядом Эхнейот. Они зовут меня. Я ид…

Страшная судорога встряхнуло тело правителя. Откуда-то глубоко из гортани