Полиция - Ю Несбё

Ракель с трудом сделала вдох.

— Харри, — прохрипела она сиплым, неузнаваемым голосом, — что ты делаешь?

Он посмотрел на нее. Ответа у него не было.

— Ты… — она закашлялась, — ты не должен был держать руку так долго!

— Прости, — сказал он, — я немного увлекся.

А потом он почувствовал его приближение. Не оргазма, но чего-то похожего. Сладкая-пресладкая боль в груди, поднимающаяся к горлу и выше, расползающаяся за глазами.

Харри повалился на кровать рядом с ней. Зарылся лицом в подушку. Почувствовал, как потекли слезы. Он отвернулся от нее и стал глубоко дышать. Он сопротивлялся. Черт, что с ним такое случилось?

— Харри?

Он не ответил. Не смог.

— Что-то не так, Харри?

Он помотал головой.

— Просто устал, — сказал он в подушку.

Ее рука легла ему на шею, нежно погладила, а потом обняла его за грудь. Ракель тесно прижалась к его спине.

И он подумал о том, о чем обязательно должен был подумать в определенный момент: как он может просить человека, которого так сильно любит, разделить свою жизнь с таким типом, как он?

Катрина лежала, открыв рот, и слушала гневные переговоры по рации. Позади нее тихо матерился Микаэль Бельман. В руках у мужчины на лестнице был никакой не пульт дистанционного управления.

— Это платежный терминал для банковских карт, — проскрипел запыхавшийся голос.

— А что у него в сумке?

— Пицца.

— Повтори!

— Кажется, парень — чертов разносчик пиццы. Говорит, работает в «Пицца-экспрессе». Получил заказ доставить пиццу по этому адресу сорок пять минут назад.

— Хорошо, проверим.

Микаэль Бельман потянулся вперед и взял в руки рацию:

— Это Микаэль Бельман. Он послал вперед себя разносчика на разведку. Это значит, что он находится поблизости и следит за происходящим. У нас есть собаки?

Тишина. Скрежет.

— У-ноль-пять на связи. Собак нет. Могут прибыть через пятнадцать минут.

Бельман снова шепотом выругался и нажал на кнопку связи:

— Тащите их сюда. И вертолет с прожектором и теплоискателем. Подтвердите.

— Принято. Вызываем вертолет. Но не думаю, что на нем установлен теплоискатель.

Бельман отключил передатчик, прошептал «идиот», а потом ответил:

— Да, на нем установлен теплоискатель, так что, если он в лесу, мы его найдем. Используйте всех людей, чтобы оцепить лес с севера и запада. Если он побежит, то в том направлении. Какой у тебя номер мобильного, У-ноль-пять?

Бельман отключил передатчик и подал сигнал Катрине. Она набрала на мобильнике цифры, которые продиктовал У-ноль-пять, и протянула аппарат Бельману.

— У-ноль-пять? Фалькейд? Слушай меня, мы проигрываем этот матч, и у нас слишком мало людей для эффективного прочесывания леса, поэтому мы должны попробовать нанести удар издалека. Поскольку совершенно очевидно, что он догадывался о нашем присутствии, он вполне может иметь доступ к нашей волне. У нас действительно нет никакого теплоискателя, но если он будет думать, что есть и что мы оцепим лес с севера и запада, то… — Бельман прислушался. — Именно. Расставь своих людей с восточной стороны. Но оставь парочку на месте на случай, если он все-таки придет к дому проверить, как все прошло.

Бельман отключился и вернул аппарат Катрине.

— Что вы думаете? — спросила она.

Дисплей телефона погас, и казалось, что свет от белых, не покрытых пигментом полос на его лице пульсирует в темноте.

— Я думаю, — ответил Микаэль Бельман, — что нас обвели вокруг пальца.

Глава 26

Они выехали из города в семь часов.

Машины, двигавшиеся в противоположном направлении, тихо и угрюмо стояли в утренней пробке. Тишина наполняла и их машину, поскольку оба они соблюдали давнишний пакт о недопустимости необязательных разговоров до девяти часов. Когда они проезжали через пункт оплаты на пути к скоростному шоссе, начался дождь, такой мелкий, что дворники словно бы засасывали его в себя, а не смахивали со стекла.

Харри включил радио, прослушал еще одну сводку новостей, но и тут ничего не сказали. Ни слова о новости, которая должна была появиться на всех новостных порталах сегодня утром. Арест в Берге, новость о задержании подозреваемого в убийствах полицейских. После новостей спорта, в которых рассказывалось о матче сборных Норвегии и Албании, пустили дуэт Паваротти с какой-то поп-звездой, и Харри быстро выключил радио.

У холмов у Карихаугена Ракель положила свою ладонь на руку Харри, находившуюся, как обычно, на рычаге переключения передач. Харри ждал, что она что-нибудь скажет.

Бывают разговоры необязательные, а бывают обязательные.

Скоро они расстанутся на целую рабочую неделю, а Ракель еще ни словом не упомянула о его ночном сватовстве. Неужели пожалела о сказанном? Она никогда не говорила того, чего не думает. У съезда в Лёренскуг он подумал: а вдруг ей кажется, что это он жалеет о сказанном? И если они сделают вид, что ничего не было, утопят случившееся в океане тишины, то, значит, ничего и не было. В худшем случае они будут вспоминать об этом событии как об абсурдном сне. Черт, а может, ему действительно все приснилось? В дни, когда он увлекался курением опиума, случалось, он разговаривал с людьми, исходя из своей уверенности в том, что те или иные события имели место в реальности, а ответом ему были лишь удивленные взгляды.

Съезжая в сторону Лёренскуга, Харри нарушил один пакт:

— Что ты думаешь об июне? Двадцать первое — это суббота.

Он бросил на нее быстрый взгляд, но она сидела, отвернувшись, и разглядывала волнистую местность, покрытую полями. Тишина. Черт, она жалеет. Она…

— Июнь — хороший месяц, — сказала Ракель. — Но я совершенно уверена, что двадцать первое — это пятница.

В ее голосе он расслышал улыбку.

— Большая или…

— Или только мы и свидетели?

— Как думаешь?

— Решай сам, но максимум десять человек. На большее количество у нас не хватит одинаковой посуды. И если будет по пять гостей с каждой стороны, ты сможешь пригласить всю записную книжку из своего мобильного.

Он рассмеялся. Все устроится. Может случиться кризис, но, возможно, все устроится.

— И если ты собирался пригласить в свидетели Олега, то он уже занят, — сказала Ракель.

— Понял.

Харри припарковался у зала отлета и поцеловал Ракель, не опуская крышку багажника.

По дороге назад он позвонил Эйстейну Эйкеланну. Собутыльник-таксист, единственный друг детства Харри, мучился похмельем. Впрочем, Харри не знал, как звучит его голос, когда он не с похмелья.

— Свидетелем? Черт, Харри, я тронут. Ну, что ты просишь меня. Черт, надо ж, я, блин, чуть не прослезился.

— Двадцать первого июня. Есть планы на этот день?

Эйстейн рассмеялся этой шутке. Смех перешел в кашель, а тот перешел в бульканье бутылки.

— Тронут, Харри. Но мой ответ — нет. Тебе нужен человек, который будет смирно стоять в церкви, а потом членораздельно выступать за столом. А мне нужна хорошенькая соседка по столу, халявная выпивка и ноль ответственности. Обещаю надеть самый приличный костюм из тех, что есть.

— Врешь, ты никогда не носил костюмов, Эйстейн.

— Именно поэтому они так хорошо сохранились, ага. От умеренного использования. Очень похоже на твоих приятелей, Харри. Мог бы и позванивать хоть иногда.

— Мог бы.

Они закончили разговор, и Харри стал пробираться дальше к центру города, просматривая короткую записную книжку с оставшимися кандидатами в свидетели. А точнее, с одним кандидатом. Он набрал номер Беаты Лённ. Через пять гудков включился автоответчик, и Харри оставил сообщение.

Поток машин медленно двигался вперед.

Он набрал номер Бьёрна Хольма.

— Привет, Харри.

— Беата пришла на работу?

— Она сегодня приболела.

— Беата? Она никогда не болеет. Простыла, что ли?

— Не знаю. Прислала ночью эсэмэску Катрине. Больна. Слышал про Берг?

— Ох, об этом-то я и забыл, — соврал Харри. — И?

— Он не нанес удара.

— Жаль. Держитесь. Попробую позвонить ей на домашний.

Харри набрал номер стационарного телефона Беаты.

Он звонил две минуты, но никто не отвечал. Харри посмотрел на часы: до занятий было еще много времени. Район Уппсал находился по дороге, и он не потеряет много времени, если заскочит к Беате. У Хельсфюра он свернул.

Дом, доставшийся Беате от матери, напоминал Харри дом в Уппсале, где он сам вырос: типичный деревянный дом, построенный в пятидесятые годы, скромная коробка для растущего среднего класса, который полагал, что яблоневый сад больше не является привилегией высшего класса.

Не считая рокота мусороуборочной машины, двигавшейся от одного мусорного бака к другому с противоположного конца улицы, вокруг было тихо. Все ушли на работу, в школу, в детский сад. Харри припарковался, подошел к калитке, прошел мимо детского велосипеда, мимо мусорного бака, наполненного торчащими наружу черными пакетами, мимо турника, взбежал по лестнице, где стояла знакомая ему пара кроссовок «Найк». Он нажал на кнопку звонка под керамической табличкой с именами Беаты и ее дочки.