Двести встреч со Сталиным - Павел Александрович Журавлев

возможным задать ему.

— Не следует ли нам, — обратился я к товарищу Сталину, — эвакуировать некоторые заводы Ярославской области?

— Какие заводы вы имеете в виду? — спросил меня Сталин.

Я назвал Рыбинский завод моторостроения, шинный и «Красный Перекоп». На этом я остановился, хотя в планах Ярославского обкома и облисполкома значились и другие предприятия.

Подумав, Сталин сказал:

— В Ярославль мы противника не пустим.

Сказано это было с такой твердостью и убежденностью, что все в это поверили.

— Но, — продолжал Сталин, — противник может эти важные для страны заводы разбомбить. Поэтому их надо эвакуировать.

Он тут же нажал кнопку. Через несколько секунд появился Поскребышев. Сталин попросил пригласить товарищей А. Н. Косыгина, М. Г. Первухина, А. И. Шахурина.

Воспользовавшись паузой, я обратился к Сталину с просьбой помочь ярославцам в обороне городов. Он начал подробно расспрашивать меня, как организована эта оборона. Сначала об артиллерии. Я рассказал ему, какое количество у нас артиллерии, как она расставлена. Все это Сталин внимательно и спокойно выслушал. Затем начал спрашивать про истребительную авиацию. Рассказал я как будто бы подробно. Но когда я попросил подкрепить нас истребительной авиацией, Сталин неожиданно для меня спросил:

— А сколько ваши летчики сбили самолетов противника? Это было наше слабое место. К сожалению, пришлось ответить, что у нас не сбито пока ни одного вражеского самолета. Дальше беседа приобрела для меня неприятный оборот. Признаться, я тогда пожалел, что затеял разговор о подкреплении истребительной авиацией.

— Когда был последний налет немецкой авиации на Ярославль? Днем? Ночью? — Голос Сталина становился все жестче. — Сколько было немецких самолетов? Каких? На какой высоте они были в районе Ярославля? Сколько артиллерия сделала выстрелов? Из орудий какого калибра? И так далее.

Я уже стал подумывать, почему так долго не идут вызванные товарищи. Каждая минута казалась мне невероятно длинной. Сталин говорил все резче и резче. Мне даже показалось, что он рассердился.

Пришли товарищи Косыгин, Первухин, Шахурин. Начали обсуждать вопросы эвакуации промышленных предприятий. Выслушав их соображения, Сталин дал совершенно четкое и твердое указание ускорить эвакуацию предприятий.

Затем товарищи Косыгин, Первухин и Шахурин ушли. Настроение у Сталина было хорошее, и он еще долго беседовал с нами. Наверное, уместно напомнить, что 14 октября немцы овладели Калинином. Мы об этом не знали. Сталин же, конечно, знал. И своим настроением он, видимо, хотел вселить в нас больше оптимизма. Ведь все мы представляли партийные организации областей, которые примыкали к Москве. Наши области были в эти дни уже не прифронтовыми, а фронтовыми.

<…> От положения в наших областях во многом зависело и положение в Москве. Сталин подбадривал нас, зная, видимо, что все это будет передано коммунистам и трудящимся наших областей. Так это и было. <…>

Мы пробыли в Кремле почти до утра. На рассвете вышли на Красную площадь.

Слышно было, как о мостовую щелкали осколки снарядов, падающих сверху. Наша артиллерия обороняла Москву. Дежурные порекомендовали нам пересечь площадь побыстрее.

Отдохнув в гостинице «Москва» часа два-три, мы попрощались и разъехались по своим областям. <…>

Н. С. Патоличев. Испытания на зрелость.

Политиздат, М., 1977. С. 126–131, 133.

Н. М. Пегов, 15 октября 1941 года

Политбюро ЦК партии и Государственный Комитет Обороны, учитывая нависшую угрозу японского нападения, несмотря на тяжелейшее положение на советско-германском фронте, держали на Дальнем Востоке сильные кадровые части Красной Армии и Военно-Морского Флота.

Хотел бы в этой связи рассказать об одном эпизоде. В октябре 1941 года меня, командующего Тихоокеанским флотом адмирала И. С. Юмашева, командующего Дальневосточной армией генерала И. Р. Апанасенко и члена военного совета Тихоокеанского флота СЕ. Захарова вызвали в Москву. Враг стоял у ворот столицы.

15 октября в 7 часов вечера в номере гостиницы «Москва», где мы разместились, зазвонил телефон. Беру трубку и узнаю голос Поскребышева: «Товарищ Сталин ждет вас». Мы быстро оделись и минут через двадцать были уже «на уголке» — так называли часть здания в Кремле, где размещался кабинет И. В. Сталина и его секретариат. Разделись внизу и поднялись на второй этаж, в приемную. Поскребышев сразу же провел нас в кабинет Сталина.

Сталин с трубкой в руке шел нам навстречу ровной, мягкой походкой. Поздоровавшись, он пригласил нас устраиваться за большим столом, сам, однако, за стол не сел.

Сталин подробно рассказал о положении на фронтах, особенно под Москвой. Немца в Москву не пустим, твердо сказал он, но выразил беспокойство, что в город где-нибудь могут прорваться несколько танков и вызвать панику. Производство противотанковых пушек налажено у нас плохо, заметил он, их не хватает, а немец давит на нашу оборону танками.

— Товарищ Апанасенко, — сказал Сталин, подойдя к генералу вплотную, — дайте нам 150 противотанковых пушек. Мы их вам вернем, промышленности дано задание срочно увеличить их производство.

Надо сказать, что еще до отъезда из Владивостока нами было получено и немедленно выполнено указание об отправке некоторых воинских частей и вооружения под Москву. Все мы тогда понимали, что судьба страны решалась на советско-германском фронте и все наши усилия должны быть направлены на разгром фашистских захватчиков. Поэтому совершенно неожиданно для всех нас прозвучал ответ Апанасенко:

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, не могу.

Сталин отошел от генерала, молча походил по кабинету, затем снова стал рассказывать о мерах по укреплению обороны Москвы, о привлечении населения к строительству оборонительных сооружений и вновь сказал:

— Товарищ Апанасенко, дайте нам 150 противотанковых пушек. Мы вам вернем их, как только наладим производство.

Чем была вызвана такая форма обращения со стороны Сталина? Ведь он мог, не спрашивая Апанасенко, взять на Дальнем Востоке все, что считал необходимым для отпора гитлеровской Германии. Вопрос о переброске 150 противотанковых пушек с Дальнего Востока был, как выяснилось позже, решен до нашего прихода. Облекая уже принятое решение в такую форму, Сталин, видимо, хотел успокоить нас, не создавать у нас впечатления, что в Москве недооценивают опасность нападения со стороны Японии.

На вторичное обращение Сталина Апанасенко ответил той же фразой:

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, не могу. Круто повернувшись, Сталин ушел в дальний угол кабинета. Обстановка доброжелательности, в которой проходила беседа, исчезла. Сталин стал предельно лаконичен и, я бы сказал, жесток, задавая вопросы.

— Товарищ Юмашев, что будете делать, если японцы вступят в войну? — Будем драться до конца, — ответил Юмашев.

— Ну и глупо. С сильным японским флотом вам ввязываться в драку не следует. Вам надо уходить на север, спасать флот, а японцев громить на подступах береговой крепостной артиллерией, укреплением которой вам надлежит заняться незамедлительно. И к партизанской войне, товарищ Пегов, краю надо быть готовым. Что делает крайком в этом направлении?

Я сказал, что у нас уже