Щит и меч Венеры - Ольга Степнова

В любом случае, я поняла, что выйти замуж я не успела, и хоронить меня будут в платье «от Мишкина», и хорошо бы не забыли одеть перчатки цвета рябины, все от того же Мишкина…

* * *

Жизнь возвращалась долго и очень мучительно.

Сначала я почувствовала, что у меня есть голова — горячий, огромный шар, который полыхал изнутри огнем; потом вернулось ощущение тела — неприятное ощущение, потому что руки и ноги были как будто бы сделаны из свинца, и я не могла ими пошевелить. К тому же, одна рука была неудобно вывернута, и что-то больно сжимало ее запястье.

Я приоткрыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света.

— Очнулась, — сказал приятный женский голос. — Слушай, Олег, твои гаврики, кажется, переборщили с дозой морфина.

— Да нет, — ответил мужик, — просто эта лохушка какая-то дохлая. Она должна была очухаться от наркоза минут пятнадцать назад.

Меня сильно затошнило, и спасло только то, что желудок был абсолютно пустой.

Мозг напрочь отказывался выдавать версии, где я, и что со мной.

Пришлось все же открыть глаза.

Я увидела, что лежу на дне симпатичной глубокой ямы, выложенной блестящим голубым кафелем. Все было вполне стерильно, благообразно и безопасно, я даже решила, что нахожусь в больнице, но тут заметила, что одна моя рука прикована наручником к металлической скобе в стене. Рука затекла и болела, впрочем, болело все тело, особенно голова. Желудок опять попытался вытолкнуть из себя содержимое, которого не было, и это было особенно неприятно.

— Как ты там, крошка? — спросил мужской голос сверху.

Я задрала голову и тут же зажмурилась.

Худшего варианта развития событий и представить было нельзя. Наверху, наклонившись над кафельной ямой, стояли и улыбались два нелюдя, о существовании которых я уже почти успела забыть — Катя Самойленко и банкир Чеберда. Голубая яма, на дне которой я сидела прикованная к стене, оказалась бассейном, из которого зачем-то спустили воду. Даже моя, не способная мыслить голова, сообразила — меня похитили среди белого дня, в центре города, на виду у сотни прохожих и водителей машин. Эти уроды прокололи мне колесо, потом ехали следом, поджидая, когда я выйду из машины и наклонюсь. Они подъехали сзади, вкололи мне под лопатку какой-то наркотик, втащили в свою машину и привезли в тот самый загородный дом, из которого мы с Дьяченко еле унесли ноги. Вот только почему меня посадили не в клетку с тигром, а приковали наручниками к стене пустого бассейна.

— Почему? — повторила я свой вопрос вслух, открыла глаза и снова посмотрела наверх.

— А потому, девушка, что ты нам многое должна успеть рассказать, прежде чем этот бассейн наполнится водой, — ласково сказала Самойленко, разглядывая меня, словно я была мухой в стеклянной банке. На ней был легкий полупрозрачный халатик, под которым угадывался купальник. Каштановые волосы, карие, искрящиеся весельем глаза… То, от чего Жуль немедленно, с первого взгляда потерял голову.

Казалось, что она пришла искупаться, но вместо воды нашла в бассейне меня.

Я засмеялась. Когда шансов на спасение нет, почему бы не посмеяться над смертельной опасностью?

— То есть вы решили меня утопить? А почему не сунули в клетку с тигром? Там гораздо страшней, чем в этом замечательном, красивом бассейне.

— Андрюшка издох, — сокрушенно покачал головой Чеберда. Он был в цветастой гавайской рубахе, широких шортах, и напоминал добродушного туриста, осматривающего достопримечательности экзотической страны. — Андрюшка издох, — повторил он, — и мы решили разговорить тебя здесь.

— А я-то, дура, думала, вы уже арестованы! — Я подергала руку в наручнике. Шансов, что скоба вывалится из голубого кафеля, не было никаких. Наверное, я на всю жизнь возненавижу голубой цвет. Впрочем, о чем это я? Моей жизни осталось двадцать-тридцать минут.

«Бабуль, почему ты молчишь? — спросила я бабку, но она не ответила. — Понятно, поджидаешь меня на том свете. Думаешь, мы там еще наболтаемся?»

Наверное, упоминание об аресте разозлило «туриста», потому что он куда-то сходил, и вскоре из отверстий в стене полилась вода. Сначала она лилась тонкими струйками, потом напор увеличился, и первые прозрачные «языки» добрались до моих ног.

— Вот черт, — сделав над собой усилие, опять улыбнулась я, — подготовка к свадьбе накрылась!

— К какой еще свадьбе? — заинтересовалась Самойленко.

— Замуж я выхожу. Может, вы меня отпустите? — Я сказала это только затем, чтобы они не поняли, что я паникую и понимаю всю безнадежность своего положения.

Пусть думают, что я надеюсь отсюда выбраться.

— Шутница! — захохотал Чеберда. Он уселся на край бассейна, свесил вниз босые ноги и принялся болтать ими, как пятилетний ребенок. — Значит так, юмористка, у тебя максимум тридцать минут на то, чтобы сообщить нам все, что ты знаешь о бабках Бубона. Где они? Как их добыть? Мы абсолютно уверены, что ты в курсе. Уж не знаю, за кого ты там собралась замуж, только с Дьяченко ты на короткой ноге, у вас с ним те еще шашни, а значит, — ты наверняка посвящена во все его тайны. Говори все, что знаешь, да побыстрей, потому что автодолив работает исправно и уже через полчаса ты будешь дохлой русалкой, если все не расскажешь. — Он довольно заржал.

— Ясно, — я усмехнулась. — Значит, вы не смогли, или побоялись подобраться к окруженному всеобщим вниманием Щиту и принялись за меня. Да?! Гад, Педоренко! Алкоголик хренов. Вместо того, чтобы работать, джин-тоник хлещет. И зачем я только ему все рассказала? Толку-то… Слушайте, господа бандиты, а с чего вы взяли, что я знаю тайну Бубона? Я кто ему — дочь? Жена? Сестра? Я чужой, я совершенно посторонний человек. Почему вы решили пытать меня?

— Ну не знаешь, так и не надо, — пожала плечами Самойленко. Она тоже уселась на край бассейна и принялась болтать босыми ногами. — Просто мы подумали, что ты, скорее всего, что-то знаешь. Если скажешь — отпустим. Нет — посмотрим, сколько ты продержишься под водой.

«Как же, отпустят они!» — вдруг прорезалась бабка.

«А раз так, то зачем говорить им про „Черный Монарх“? Тем более, что я все равно не знаю, где находится камень. Это только разозлит их».

— Я ничего не знаю! — крикнула я, и противное гулкое эхо передразнило меня. — Вы бы еще Корчагина попытали, где деньги Бубона! При чем здесь я?

— Ну раз не знаешь, пойду прибавлю напорчику. — Чеберда встал.

— Стойте! Не надо напорчику!

Он усмехнулся и сел.

Вода уже намочила подошвы моих босоножек. Она прибывала стремительно и, кажется, никаких тридцати минут у меня и в помине не было… Я задрала голову и прикинула высоту бассейна: метра четыре, не больше. При моем росте в метр семьдесят пять, я захлебнусь раньше, чем бассейн заполнится наполовину.

«Бабуль, что делать-то? Не молчи!»

«На твоем месте я бы для начала растрясла их на подробности ограбления. Они все равно не собираются тебя отпускать, так чего им скрывать? Эти идиоты еще и бахвалиться будут тем, как ограбили собственный банк! Разве тебе не интересно послушать?»

Вода добралась до пяток. Еще немного и я буду стоять в ней по щиколотку. Бабулин совет показался мне идиотским, но я почему-то ему последовала. Поджав одну ногу, обратилась к Самойленко:

— Катя, я все вам скажу. Все, что знаю. Но мне кажется, будет справедливо, если сначала вы мне расскажете, зачем пришли тогда в наше агентство.

Самойленко засмеялась и перестала болтать ногами.

— А что, и расскажу! Мне скрывать нечего, правда, Олежек? — Она наклонилась к Чеберде и потерлась носом о его щеку. — Давай, я ей все расскажу, тогда у нее останется меньше времени на признание.

— Валяй, если охота байки травить. Только я тебе не помощник, Катюха! На хрена этой лохме знать то, чего не положено?

— Ты чего-то боишься? Сам говорил, что зло — это форма добра, и никто не знает, где границы того и другого. Разве мы сделали что-то такое, чего нужно стыдиться? Мне скрывать нечего, а с законом ты разберешься. Сам говорил, что нет ничего, что нельзя бы было купить.

— Ты быстрей давай, а то краса России потонет! Вишь, у нее уже копытца намокли!

— Слушай, секретарша, слушай мою историю! Предельно правдивая сказочка специально для утопающих. Ты когда-нибудь знала, что такое жить в бедности? В настоящей бедности, когда на завтрак, обед и ужин приходится жрать прошлогодний горох, когда вынуждена донашивать чужие обноски, которые сердобольные тетушки тащат в твой дом не столько из сострадания, сколько из желания казаться хорошими? Я прожила такой жизнью до пятнадцати лет. Меня растила мамаша, которая пила без просыху. Работать она нигде не могла, потому что из-за пьянок ее выгоняли даже с должности подъездных уборщиц. В общем, история стара как мир — мамаша-алкоголичка, пропивающая любую копейку и водящая в дом ужасных, вонючих, грязных мужиков-собутыльников. С девяти лет я спала с ножом под подушкой, чтобы никто из этих собутыльников не попытался меня изнасиловать. Я точно знала, что у меня хватит силенок прирезать пьяного в хлам мужика.