Капитали$т: Часть 4. 1990 - Деметрио Росси

их стороне?

— Обратились ко мне ребятишки, — сказал Немец серьезно. — А че? Они нашей жизни не знают, плохого я о них не слышал, хорошее слышал.

— Это что же хорошее ты слышал? — поднял брови Худой.

— Вы, наверное, не в курсе, — ехидно сказал Немец, — но они почти год нашу «крытку» за свой счет кормили. Овощи машинами загоняли, сахар, масло растительное… Даже водяру, говорят. Было такое, пацаны?

— Было, — привстал я с места.

— А еще детский дом кормят, — продолжил Немец. — Я сам детдомовский, если что. Если кто не знает, как там живется, то могу рассказать. И вот я не пойму, братва. У вас тут все ништяк, все на мази, Костюмчики модные, штаны фирмовые, тачки заграничные у некоторых. Иные, говорят, особняки себе построили! А «крытку» кормят какие-то левые люди. И вы, вместо благодарности, прессануть их собираетесь. Как так-то? Это разве наше?

— Ты погоди, Немец, погоди, — заговорил Худой, смущенный произнесенной речью. — Мы для тех, кто за забором все делаем, что можем… У нас тоже не у всех бабки и возможности. Есть больные и старые…

— Нет, это ты погоди, Худой, — возразил Немец. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака стопку бумаг и бросил ее на стол. — Вот, пишет мне народ. В тюряге из жратвы одна сечка, курить нету, если бы не «дачки» уже бы с голода передохли. А «дачки» не на всех идут! Или вы забыли⁈

— Нет, Немец, не горячись, — повысил голос Худой. — курить и на воле нету и со жратвой проблемы. Народ в очередях бьется до закрытия, жратва вся по талонам.

Немец грустно рассмеялся.

— То-то я смотрю, у вас здесь дым коромыслом стоит! — сказал он язвительно. — Вы-то здесь на голодающих не похожи. Ты не хмурься, Худой! Не о тебе речь, годы твои немалые и силы не те. Я о тех, кто помоложе будет. Вот они, — Немец кивнул в нашу сторону, — могут и курево и жратву достать. А вы не можете! Какие же вы тогда блатные⁈ Может вам с ними местами поменяться, а? Они в «президиум», а вы на их место. А че, несправедливо? Нет, Худой, так дела не пойдут. За «котел» кто отвечает?

— Виктор, — сказал Худой мрачно. Взгляды Немца и Гусара встретились. В глазах Гусара сверкала с трудом сдерживаемая ярость.

— Ладно, — сказал Немец, внезапно перейдя на спокойный тон, — об этом потом. Это наши дела, их мы будем обсуждать в своем кругу. Давайте теперь с молодежью разберемся. Чего там они, отлупили кого, что ли?

— На людей руку подняли, — сказал Худой, но уже с некоторым сомнением в голосе. — На наших ребят. И есть мнение, что трех грузин тоже они замочили…

— Горе-то какое! — притворно расстроился Немец и перевел взгляд на Григория Степановича, который, похоже, плохо соображал, что происходит и был в состоянии, близком к обморочному.

— Вот ты! — Указательный палец Немца уперся в грудь товарища Бубенцова. — Его знаешь? — Немец ткнул пальцем в направлении Гусара.

Григорий Степанович кивнул.

— Как познакомился?

— Машину помог вернуть… — пролепетал Григорий Степанович. — Зятю… Машину угнали.

— Что он тебе предлагал? — продолжил допрос Немец.

— Помощь, — ответил Григорий Степанович. — Чтобы я с ним работал, а с ребятами — работать престал. Сказал, что у них проблемы… С милицией… И вообще.

— Что с теми грузинами получилось? — спросил Немец.

— Он тоже обещал помочь… Сказал, что может решить вопрос…

Немец снова остановил взгляд на Гусаре.

— Ты, Витя, договаривался с ребятами, что в их дела на заводе вмешиваться не будешь?

Гусар презрительно усмехнулся.

— Конкретного уговора не было, — сказал он. — Да и… с кем тут договариваться?

— Ну ни хрена себе! — Матвей возмущенно вскочил, с грохотом отодвинув стул. — Вообще, мы ему по договору отдали рынок возле «Автозапчастей»! Без базара отдали!

— Че за рынок? — прищурился Немец.

— Там перекупщики машины перепродают и автозапчасти, — объяснил Матвей. — Сейчас там вот его люди получают! — Матвей указал на Гусара.

— Нормальный ход, — усмехнулся Немец. — Вы ему рынок, а он вам взамен?..

— Отсутствие проблем на заводе, — подсказал я.

— И сколько этот рынок по бабкам вам приносил? — продолжал расспросы Немец.

— В среднем — червонец в день, — ответил Матвей.

— Червонец — это десять рублей? — уточнил Немец.

Матвей хмыкнул.

— Десять тысяч.

Легкий ропот пронесся по рядам наших оппонентов. Очевидно, некоторые из них и представления не имели о реальных доходах Гусара и его компании.

— Да гонят они! Какие там десять штук, сплошной свист! — вскочил с места Гусар.

Матвей сдержался.

— Если ты утверждаешь, что я говорю неправду, — сказал он, — можем собраться еще раз, здесь же. Подтянем перекупщиков с того рынка, узнаем, кому и сколько они платят. Я за свои слова отвечаю.

— Ты присядь, Витя. Чего вскочил? — строго сказал Гусару Худой. — Разбор еще не окончен. Потом скажешь.

Гусар бессильно рухнул на стул, а Немец вновь завладел всеобщим вниманием.

— Ну что я могу здесь сказать? — начал он прочувствованную речь. — То, что мы сейчас обсуждаем… По-моему, такого обсуждения вообще быть не должно. Одни ребятишки тянут со спекулянтов деньги, другие чего-то тянут с завода — помогай бог, как говорится. А если еще и на наши нужды уделяют, так вообще почет им и уважение от братвы. Но я смотрю, что некоторые из нас полезли в коммерческие и хозяйственные темы. И из-за этого происходят всякие конфликты — кого-то побили, кого-то и вовсе замочили…

— Тебя давно не было, Немец, — подал голос Худой. — На воле многое изменилось.

— Да вижу я, — улыбнулся Немец. — Одни себе по десять штук в день с одного рынка в карман кладут, из кабаков не вылезают, на импортных тачках рассекают, а на киче последний хрен без соли доедают. Раньше-то такого не было, а, Худой?

— Ладно… — Худой махнул рукой. — Чего решать будем? Что предлагаешь?

— Все участники конфликта вели себя неправильно, — отчеканил Немец. — И я считаю, что с молодежи спрашивать было бы несправедливо, раз обе стороны виноваты. Предлагаю