Холера. Дилогия (СИ) - Радик Соколов

На завтрак снова была каша. Но, судя по висящему на стене столовой рядом с внушительным списком всего, что было положено кушать солдату Российской армии меню, тут и раньше никого особенным разнообразием не баловали: на завтрак каша, на обед — суп и каша, на ужин — пюре или макароны. Как они тут на таком «разнообразии» в мирное время не озверели — просто уму непостижимо. Видимо, сильно не правы были те, кто армию считал сборищем уродов и отморозков. Тут, похоже, не только очень крепкие и выносливые, но при этом на редкость адекватные люди служили. Одно дело — сейчас, когда выбор простой: или лопай, что дают, или голодным ходи. А вот можно удержаться и не взбунтоваться на таких харчах в мирное время…

За такими вот размышлениями и прошло незаметно время ожидания. Пожилая полная женщина в окошке раздачи щедро бухнула в Женькин котелок большим алюминиевым черпаком, а потом плеснула сверху из второго, размерами куда скромнее, подливы.

— Что хоть за каша? — поинтересовалась Женька.

Повариха назвала незнакомую крупу сечкой.[83] Женька порылась в памяти, но так и не смогла вспомнить, что это вообще такое. Вспомнила, правда, какую-то «ячку», но и ту идентифицировать тоже не смогла. Повариха тем временем положила сверху на котелок два толстых пшеничных сухаря. Ну, да, откуда бы тут свежему хлебу взяться? Этот вопрос она еще на первом приеме пищи выяснила: своей пекарни в части не было, хлеб ежедневно привозили с хлебозавода в Пушкино. А кто там сейчас выпечкой хлеба заниматься будет? Вот и потчуют теперь всех сухарями из запасов. И им, гражданским, еще повезло — пшеничные сухари вполне съедобны: просто толстые засушенные ломти нарезного батона. А вот сами военные, судя по признанию одного из их «ангелов-хранителей» получали сухари ржаные. Когда Женька, явно не понявшая, в чем вообще проблема, только пожала в ответ на это признание плечами, солдат хмыкнул, и достал из кармана кусок этого самого сухаря и предложил попробовать. Это было что-то! Во-первых, она об него чуть зуб не сломала, настолько сухарь оказался твердым, во-вторых, когда ей удалось-таки откусить небольшой кусочек и она, поняв, что жевать это просто не сможет, попыталась его рассосать… Фу, какая же оказалась пакость! Сухарь под воздействием слюны превратился в какой-то непонятный комок, больше похожий на глину или пластилин с омерзительным кислым привкусом, да еще и табаком отдававшим почему-то. Ужас! Она даже проглотить эту гадость себя заставить не смогла. Аккуратно выплюнула раскисшую во рту массу на ладошку и выбросила. Солдат, глядя на нее, только понимающе хихикнул.

В кружку ей тоже плеснули чего-то горячего, темно-коричневого, исходящего паром. Чай? Нет, судя по всплывшей сморщенной дольке яблока — компот из сухофруктов. Тоже неплохо. Присев на край широкой светло-серой лавки за ближайшим свободным столом, девушка принялась за еду. Как ни странно, но сечка с подливкой, в которой даже ощущалось присутствие какого-то мяса, оказалась вполне даже ничего. Не просто съедобная, а, можно сказать, вкусная. Горячая, разваристая, как любил говорить отец — нажористая. Хм, может, не так уж плохо тут, в армии, солдатам было? Ну, если про ржаные сухари не вспоминать. Хотя, это, наверное, смотря где. Вон, если Эйзенштейну верить, на броненосце «Потемкин» все с червивого мяса в щах началось. Но тут, на этой базе, по такому поводу восстания в ближайшее время явно не предвидится. Быстренько прикончив кашу и запив ее не очень сладким компотом, она подхватила котелок с кружкой и направилась к мойке. Да, это вам не ресторан и даже не столовая, где грязную посуду можно просто оставить на столе. Придет официантка, заберет и унесет мыть. Тут — все сами. Ополоснув кружку и ложку, Женька, следуя совету все тех же солдат, тщательно отмыла котелок. Он старый, мятый, да еще и алюминиевый, не отмоешь сразу до блеска — закиснет в нем все, что не отмыла, мгновенно. И после следующего приема пищи гарантирован, как минимум, понос, а то и дизентерия. Вот чего-чего, а заполучить этот мерзкий и позорный недуг, о котором она только в книжках про Гражданскую войну читала, совершенно не хотелось. Так что: «Чистота — залог здоровья, порядок — прежде всего».

Занеся котелок назад в палатку и, аккуратно подвесив его к дужке кровати, Женька пошла в стоящий буквально в десяти-пятнадцати метрах от забора, ограждающего их палаточный городок, штабной корпус.

— С какого сегодня начали? — спросила она у сидящего в комнате за толстым стеклом пожилого седоусого офицера со значком «Дежурный по части» на груди.

— С семь тысяч четырехсотого, вроде, — буркнул тот в ответ и зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.

Женька вытянула из кармана выданную ей сразу по приезду бумажку, на которой гелевой ручкой от руки были выведены крупные цифры «7964» и стояла размашистая подпись. Похоже, сегодня она наконец-то доберется до кабинета регистрации и, если повезет, перестанет быть иждивенкой.

Регистрация. Еще одно совершенно новое явление. Всех беженцев переписывают и регистрируют, выясняя при этом, чем он занимался в той, прошлой, нормальной жизни и чем может быть полезен теперь. Те, кто не прошли регистрацию, или не имели нужных специальностей, считались иждивенцами. Балластом, обузой. Никто им в открытую этого не говорил, но отношение чувствовалось во всем. В том, как кормили, где селили. Нет, грех жаловаться, голодом не морили и крышу над головой предоставили. Но, как ни крути — старенькая брезентовая палатка — совсем не кирпичная казарма, а сечка и перловый суп — далеко не борщ с мясом и не картошка с котлетой. Оставаться надолго в палатке с дымящей печкой Женьке совершенно не хотелось, но и шансы свои она оценивала вполне здраво. Чем она могла похвастать? Дипломом бухгалтера и опытом продажи стальных дверей? Есть подозрение, что ни то, ни другое сейчас бешенным спросом не пользуется. Но терять надежду было нельзя. Распустить нюни и опустить руки — просто. Бороться и пытаться найти выход из ситуации — куда сложнее, но зато и намного полезнее.

Очередь, занявшая весь коридор третьего этажа, длинный и широкий, да еще и змеиным хвостом спускавшаяся на второй, продвигалась медленно. Как-то совсем незаметно Женька разговорилась с немолодым, но подтянутым и крепким мужчиной, в черной форме с множеством карманов, в какой сейчас ходят почти все частные охранники, высоких шнурованных армейских ботинках и с каким-то сильно похожим на автомат, но, все равно, немного другим ружьем на плече, что стоял прямо перед ней. Начали, как обычно в таких разговорах с незнакомцами бывает, с какой-то чепухи. Он поинтересовался, где и в каком звании служит столь очаровательная девушка. Она, смутившись, объяснила, что к армии вообще никакого отношения не имеет, а форма ей досталась совершенно случайно, с оказией подвернулась. Мужчина недоуменно хмыкнул, а потом пояснил причину своего удивления.

— Знаете, девушка, я довольно много лет прослужил, на пенсию подполковником вышел…

— …И не раз видел, как люди носят форму, — продолжил мужчина. — Уж поверьте моему опыту: абсолютно одинаковый камуфляж совершенно по-разному сидит на новичках и на тех, кто успел проносить его хотя бы полгода-год. Вот я на вас поглядел и решил, что вы из служивых, уж больно толково все подогнано, да и размер подобран — будто на вас шили.

Еще сильнее смутившаяся Женька рассказала про «глаз-алмаз» из МЧС на Триумфальной.

— А что сидит так — это я просто на солдат и офицеров из охраны глядела, как они носят, ну, и подумала, что так, наверное, удобнее и правильнее, вот и постаралась со своей сделать что-то похожее.

— Очень хорошо получилось, — похвалил ее подполковник и вдруг легонько хлопнул себя по лбу. — Что-то я со всем этим бедламом о правилах хорошего тона совсем забыл! Подполковник Тарасюк, Вячеслав Васильевич. Можно просто Вячеслав.

— Евгения Воробьева, — представилась она в ответ. — Можно просто Женька.

— Женька? — удивленно приподнял правую бровь Тарасюк. — Не Евгения?

— Нет, — улыбнулась девушка в ответ. — Меня, сколько себя помню, все Женькой зовут. Евгения — как-то непривычно, слишком официально. Как будто сейчас ругать за что-то начнут.

— Ну, что ж, — хмыкнул Вячеслав, — тогда уж предлагаю сразу и на «ты» перейти, Потому как обращение на «вы» в комплекте с именем Женька будет звучать на редкость глупо.

— Согласна.

Следующие пару часов, пока очередь неспешно смещалась в сторону кабинетов, в которых проводили регистрацию, они рассказывали друг другу о себе. Она — про жизнь в Иваново, про учебу в Москве и работу в «Форте». Про то, как ее, уже начавшую прощаться с жизнью, вытащили случайно проезжавшие мимо омоновцы и про свои опасения, что со своими «дефицитными» навыками она крепко рискует надолго застрять в палаточном городке. Тарасюк — про свою службу в вертолетном полку в подмосковном Малино, об ушедшей в конце девяносто восьмого, когда после дефолта казалось, что армии настал окончательный и бесповоротный каюк, жене. О том, как вышел на пенсию и устроился через бывших сослуживцев в один из расплодившихся тогда, как поганки после дождя, московских ЧОПов.