Если бы не ты… - Лилия Фандеева

вечером. Ты уже дома засиделась.

– Хорошая идея. Мне не придётся в воскресенье стоять у плиты, чтобы вам угодить. Я попробую, но не обещаю.

Егор третий час занимался с сыном. Митя самостоятельно начал ходить там, где была опора для рук, а где её не было полз. Делал он это очень забавно. Вытягивал ручки вперёд и, как будто подтягивал тело, качаясь на животе и болтая ножками в воздухе. Егор попробовал этот метод передвижения – не получилось. «Всё дело, сынок, в твоём животе, а у меня его нет», – оправдывался он перед сыном. Общение с Митей не давали времени на мысли. Хуже стало, когда он уложил ребёнка в кроватку. Теперь он думал о том, как Милана может развлекаться в клубе. За три года, которые они прожили вместе, она ни разу не отдыхала без него. Она ездила одна к отцу, принимала братьев у себя, но в клуб или ресторан они шли вдвоём. Минут сорок он не находил себе места – это была мужская ревность. Он пытался себя убедить в том, что Милана имеет право на личную жизнь, но в груди неприятно щемило. Он некстати вспомнил и еврея, и доктора, но это, как нестранно, его не задело. В то время Милана не была его женой. Она даже не догадывалась, что находится под его «наблюдением». Сейчас всё было иначе. Она всё ещё была его женой. Срок развода перенесли на декабрь, дав им три месяца на возможное примирение и исполнения года Максиму. Это конечно была глупость, но эта глупость давала ему надежду на примирение. Он в который раз прошёлся по квартире. С тех пор, как он из неё съехал, здесь ничего не изменилось. То, что исчезла их свадебная фотография, он заметил в первый свой визит. Все его вещи, которые он принципиально оставил, теперь висели всего на двух плечиках и лежали на одной полке. Подошёл к окну, которое выходило во двор и за стеклом которого сгущались сумерки. На ум вновь пришли строки из песни Стаса Михайлова: «Разве ты не слышишь, как заплакала любовь, как рушится весь мир, как остывает кровь? Ты слышишь? Всё ведь в этом мире было только для тебя. О, если бы не ты, если бы не ты, и не было б меня». «Для меня нет другого выхода, как только получить возможность на её понимание и обрести её доверие. Я знаю, что значит жить без неё, и не хочу такой жизни. Без неё не то чтобы никак, без неё незачем, – думал Егор, глядя в окно. – Прошло больше трёх месяцев. Нельзя идти напролом, как танк, но и тактика выжидания не даёт никаких результатов. Лана делает вид, что она обижена, хотя понимает, что измены не было. Нужно сделать ход навстречу первым, а иначе я сойду с ума от неопределённости».

Милана вернулась в квартиру через три часа в приподнятом настроении слегка навеселе.

– Митя где? – спросила она, снимая туфли и плащ.

– Спит, – ответил Егор. – Как погуляли?

– Спасибо, весело. Ребята еще остались, а меня отправили на такси. Чем занимались? – ответила она, глядя в зеркало и поправляя причёску.

– Тебя очень ждали, – сказал Егор и обнял её. Он поцеловал её раз, другой и она не ответила, но и не оттолкнула его. Прижав Милану к стене, поднял подол платья и, ощутив под рукою бельё, вдруг остановился. Его словно окатили холодной водой. Он понял, что отсутствие какой-либо реакции со стороны жены, не согласие, это равнодушие. Он обнимал и целовал «манекен».

– Всё? – спросила равнодушно Милана, одёргивая платье.

– Постой! Ты ничего ко мне не чувствуешь? – спросил Егор, в голове которого не укладывалось подобное поведение жены. Он ожидал положительную или отрицательную реакцию, но не холодность и равнодушие. Такую Лану он не знал.

– А ты сам этого не видишь? – спросила она. – Я думаю, тебе стоит поторопиться. Тебя ждут в машине у подъезда, – усмехнулась жена.

– Извини. Моя машина стоит на стоянке. Митю я накормил в восемь. Уснул он в начале десятого. Пока.

Егор обул туфли, снял пиджак с крючка и, не надевая его, вышел из квартиры, осторожно прикрыв дверь до щелчка дверного замка, а Милана присела на корточки в прихожей и улыбнулась. «Да, еще пару минут натиска и крепость, в моём лице, пала бы на милость победителям. Теперь такая возможность у меня появится нескоро, – подумала она. – Надо было уступить. Хороший получился бы подарок в день рождения». Поднявшись на ноги, она прошла в спальню, «проверила» сына и, переодевшись, легла в кровать. Она долго лежала без сна, вспоминая своё прошлое с Егором и думая о настоящем. «Почему я не уступила ему? Это был хороший повод к перемирию. Характер я свой показала. Вышло довольно глупо. Повод для ревности у меня был – это правда. А всё остальное – моё больное воображение. Что мешало мне остаться у машины, дать пощечину Егору, «испортить» причёску барышне? Я если и не поставила бы точку в этой истории, была бы запятая. Что сделала я? Хлопнула дверью и дала волю своему воображению, при этом зная о его безграничности. Куда оно меня привело? В тупик. Чем меня не устраивал Егор, что я с такой лёгкостью повесила на него ярлык предателя? А если меня никто не предавал? Доказывать мне обратное бесполезно, поэтому Егор этого и не делает. Моя нетерпимость – мой враг. Мне плохо без него, но я продолжаю держать марку. Мне хочется извиниться и броситься к нему на шею, а я изображаю из себя железную леди. И кто из нас играет роль? В последнее время я, действительно, не выхожу из образа. Я совсем не думаю о том, что это он может не простить мне моё недоверие и сомнение, и делаю это напрасно. Единственное, чего я могу добиться – его разочарования и ухода. Хлопнет дверью и уйдёт со словами: «Не веришь – не надо». Егору тридцать шесть и он отдаёт себе отчёт в том, что делает. Либо я его принимаю со всеми его достоинствами и недостатками, либо забываю о нём и не мучаю ни себя, ни его. Я сама далеко не ангел. Кто бы ещё мог вытерпеть мой характер? Как бы я жила последнее время, если бы не Егор? Надо меняться, Милана», – думала она засыпая.

Пятнадцатого декабря, в воскресенье день рождения Дмитрия, которому исполнился год, начали отмечать прямо с утра. Чтобы не встретиться с Тихоновыми и Тихомировыми, Зоя Васильевна и Илья Семёнович