Понедельник 6:23 (СИ) - "Motoharu"

- Топор тяжёлый. Лезть наверх будет трудно.

- Я полезу, а ты мне светить будешь, - серьёзно ответил Юра, а потом громко рассмеялся. – Кто бы нас послушал, помер бы от страха!

Дима прыснул от смеха, но тут же осёкся. Ему показалось, что в чернеющем ослепшем окне мелькнула чья-то тень. Страх перехватил горло, и в животе всё сжалось.

- Ты чего? – Юра подошёл к замершему на подходе Диме и бухнул руку на плечо так неожиданно, что тот чуть не подпрыгнул на месте. – Страшно? – нервно хихикнул Юра, очевидно, что стрёмно было не только Диме.

- Да иди ты, - Дима отвёл плечо и первым шагнул в висевшую на честном слове драную дверь. Скрипнули несмазанные петли, и звук неприятно отозвался где-то в глубине груди. – Посвети.

Бледно-голубой свет фонарика выхватил из темноты тесной комнаты обугленную уродливую стену с остатками обоев в мелкий цветочек, железный остов кровати и непонятную штуку, напоминающую советскую этажерку. Если Люда правильно назвала координаты, то на одной из стен именно этого дома должен быть написан код. Дима, опасливо ступая по ворчащим под ногами доскам, вошёл внутрь и, когда Юра мазнул светлым пятном по потолку, заметил белые цифры – «778».

- Стой, - вскрикнул Дима, широко шагнув в комнату, - на потолке.

- Стой! – Юрин крик утонул в треске ломающих досок. Диме показалось, что земля ушла у него из-под ног. Правое колено пронзило острой болью, и он едва успел вцепиться в протянутые руки Юры. – Ты совсем чокнутый?! Куда тебя понесло?

Они замерли на пару секунд, тяжело дыша и не двигаясь. Юра крепко держал Диму за руки и когда тот перестал проваливаться дальше, потянул на себя. Дима выбрался из дыры, в которой увязла нога, и тщательно ощупал колено. Боль отступила, видимо, просто порезался.

- Азарт, твою мать… - хрюкнул Дима, давясь от смеха. Страх отступил, осталось только нервное возбуждение. – Звони Люде, код - 778.

- Ты просто полный придурок, Дима. Я думал, ты башку себе тут свернёшь, - Юра вышёл из дома и набрал номер Люды, назвал код. А потом посмотрел на прихрамывающего Диму и восхищённо выдохнул: - Отчаянный парень.

- Поведёшь машину немного? – Дима сел на место рядом с водительским и стащил с себя мокрую куртку, закинул на заднее сидение. Кожу на коленке саднило. Он закатал штанину, чтобы осмотреть рану.

- Больно? – Юра подошёл к нему и опустился на колени, тоже рассматривая порез, вокруг которого уже собрались тёмно-красные капли. Дима смахнул их пальцами и раскатал штанину обратно, поймав растерянный и сочувственный взгляд Юры.

- Выживу, не парься. Поехали, вдруг ещё на какое-нибудь задание успеем.

На задание они не успели. Успели на культурную пьянку ночью в библиотеке. Пьянка плавно перетекла в дом к Юре, куда он радушно пригласил всех «дозорных». Ирины с Барсиком не было. Они ушли на танцы, сообщил Юра напрягшемуся Диме. И потому отказавшихся от приглашения не нашлось.

Кто-то достал из рюкзака коробок травки, и Юра принёс две бутылки абсента. И то и другое было встречено громкими криками одобрения. Игра пошла по-крупному.

- Я… своего отца люблю, - заплетающимся языком говорил Юра, обнимая Диму за плечи. Упитые и укуренные вусмерть дозорные расползлись по разным комнатам, благо их было много и каждому нашлось место. Они же сами сидели в той спальной комнате с дизайнерской кроватью посередине, которую Дима ненавидел всеми фибрами своей души. Сесть на это чудо дизайнерской мысли не решался даже Юра. – А ты?

Дима слегка затянулся сделанным Юрой косяком, в лёгких образовалась тяжесть, - дышать было трудно, а соображать и того сложнее, - и согласно кивнул.

- Люблю… - выдохнул он, и голова куда-то понеслась, лёгкая-лёгкая, пустая-пустая… вперёд, со скоростью света. - Больше всех люблю.

- Мой отец, он… знаешь, какой крутой?! Он круче всех. Он в Латвии всех в кулаке держит, и здесь тоже держит… Я хочу быть таким же как он… хочу, чтобы он мной гордился. Чтобы он приезжал домой, когда возвращается, а не к тебе. Понимаешь? Ты же любовник… просто любовник. У него их столько было, но он никогда нас не бросал из-за любовников. Я не знаю, что с тобой делать, Дима… Ты классный, ты такой, ****ь, красивый! Понимаешь меня, Дима? Но он мой отец… – Юра взял протянутый Димой косяк и втянул в себя дым – последняя затяжка. Потом затушил окурок о стену и затолкал под ковёр. – И я хочу, чтобы он мной гордился…

- Он гордится, гордится всеми нами… - хмельно хихикнул Дима, не услышав и половины того, что говорил ему Юра, и сполз по стене на пол. Хотелось растечься водой по полу. Свет горящих ламп распадался на осколки, словно витражи. В детстве у Димы был маленький калейдоскоп – смотришь в дырочку, крутишь, и разноцветные стёклышки складываются в причудливые фигуры, каждый раз разные. Это было волшебством. Дима часто моргал, и блики на лампах были как те самые стёклышки… складывались, разбегались, менялись местами, перетекали… синие, красные, жёлтые… А он сам тёк, как та река во Флоренции, и Александр держал его за руку…

Юра склонился над ним и заглянул в глаза. Дима улыбнулся ему и опустил ресницы, в глазах напротив отражались стёклышки калейдоскопа – красиво…

- Отец целует тебя в губы?.. - прошептал Юра и, не дожидаясь ответа плавающего в эйфории Димы, наклонился ещё ниже и жадно поцеловал.

Калейдоскоп распался, Дима инстинктивно сжался, пытаясь отстраниться от навязчивого прикосновения. Что-то пошло не так, случилось что-то плохое… Распахнув глаза, он встретил безумный чёрный взгляд Юры, его раскрасневшееся, пышущее жаром лицо было искажено ужасом. Дима рванулся в сторону, ударился макушкой об стену – больно. Отрезвляет.

- Ты совсем спятил? – задохнулся возмущением Дима, хватаясь руками за голову. Тупая гудящая боль расползалась от места удара вниз к вискам, и в глазах защипало от страха, боли и обиды. – ****ец какой-то…

- Дима… - Юра растерянно хлопал глазами и пытался тоже потрогать Димину голову, словно от этого прикосновения зависело: станет Диме легче или нет. – Прости… Дима… Это само… я…

- Да пошёл ты, - прошептал Дима, поднимаясь на ноги. Стена, о которую он пытался опереться, норовила провалиться куда-то в тартарары и увлечь его за собой. И пол был мягким, вязким, а ноги ватными и одновременно тяжёлыми, словно скованными по всей длине. – Ты же не такой… на хрен ты лезешь? Ну на хрен, блин...

Юра продолжал сидеть на полу, обхватив голову руками и раскачиваясь взад-вперёд как китайский болванчик. Дима чувствовал, что его стошнит от вида этих неврастенических раскачиваний. Господи… и почему же так трудно идти? Ноги передвигались с трудом, и тело штормило как на корабле, попавшем в бурю. Дима шёл, опираясь о стену одной рукой, а второй держался за голову. Сознание периодически отключалось, и казалось, что он засыпает и его уносит всё время вверх, вверх… Дима всеми силами старался держаться в ускользающей реальности, пока не забыл, что ему нужно уйти из этого дома, от Юры с сорванной башней. Он опасный, опасный… Дима через тысячу лет спустился с лестницы и окончательно забыл о том, что случилось в комнате, почему голова болит? И что такое голова? Единственное, что осталось – импульс уйти отсюда, неосознаваемый инстинкт самосохранения. Бежать, бежать, куда угодно. Он открыл входную дверь, и резкий порыв мокрого ветра ударил в лицо. Дождь разошелся на всю катушку. Ветер раскачивал деревья, и те уныло стонали, словно им тоже было больно. Дима съёжился, обхватив плечи руками. Мир сузился до радиуса взгляда. Что Дима мог видеть, то и было миром. И это был убогий, враждебный ему мир, из него хотелось поскорее убраться ко всем чертям. Сознание опять выключилось. Александр приехал и звонит в квартиру, нужно открыть. Он соскучился… Дима подбегает к двери, замок не поддаётся, он психует, матерится, ну давай же! Давай же, открывайся! Наконец замок поддаётся, дверь распахивается, но за ней никого нет. Дима явственно слышит голос мамы, которая давным-давно говорила о том, что если послышится стук или звонок в дверь, а когда смотришь в глазок, никого не видишь – не открывай, не к добру… не открывай, Дима. Не открывай.