Айлсфордский череп - Блэйлок Джеймс

Дойл пододвинул тарелку, и Табби положил ему тост. Затем врач проговорил:

— Как заметил Джек, инициалы могут означать что угодно. Например, «Военное министерство». На основании послания мы можем предположить, что в преступлении замешаны военные — и что они подкуплены.

— И сегодня утром четверо из них сопровождали де Грота, — напомнил Джек.

— Проще представить Лондон без ежедневной суматохи, чем без ежедневных подкупов, — пожал плечами Фробишер.

— А в самом конце, — продолжил Дойл, — он пишет: «Гладстон пожнет бурю». По-видимому, они намереваются обвинить в злодеянии самого премьер-министра, положение которого сейчас, кстати говоря, и без того довольно шаткое. Его изобразят фением и повесят на него еще с десяток других взрывов.

— Пора рассчитаться, если мы хотим успеть на реку к девяти часам, чтобы застать отлив, — напомнил Джек.

Табби достал из-за пазухи бумажник де Грота и извлек из него пачку банкнот.

— Нарбондо получает денежки от Мургейта, ну а мы от де Грота — хотя для вложений от него пришлось уложить его самого, ха-ха! Вы поняли, Джек?

— Понял-понял, — отозвался тот, — уж каламбуры-то я худо-бедно понимаю. Ну и сколько он вложил в наше предприятие?

— Девяносто фунтов стерлингов! — провозгласил Фробишер.

— Лично я против кражи денег, — запротестовал Дойл.

Табби встал из-за стола и недоверчиво воззрился на врача.

— Кражи, вы сказали? Так и мы против, — заявил он, — можете не сомневаться. Настоящий джентльмен даже мысли о краже не допускает. Хотя вот насчет Джека я поручиться не могу. Но ведь де Грот отдал эти деньги беспрепятственно — во всяком случае, он не возражал, что практически одно и то же. Далее позволю вам напомнить, что никто из нас состоятельным человеком назвать себя не может, а нам необходимо расплатиться и с Уильямом Биллсоном за пищу и питье, и с капитаном паровой яхты, который переправит нас вниз по реке. Затем, хоть мы и спешим, но все же можем позволить себе заскочить на минутку в «Лавку Глисона» и набрать корзинку провизии, поскольку будет весьма невежливо, если мы заявимся к дядюшке Гилберту оравой босяков. А все, что останется, вернем де Гроту при следующей встрече, вот только не банкнотами, а все той же монетой — как следует настучав ему по затылку. Поверьте мне, мы еще одолжение ему сделаем, вбив чуток рассудительности в его чугунный котелок.

XXIX

КЛИФФ-ВИЛЛИДЖ

— Этой ночью я видела еще один сон, Билл, и он напрочь лишил меня аппетита, — произнесла Матушка Ласвелл. Она созерцала в окно поезда пробегающие мимо пейзажи Клиффской топи — луга, заросли кустарника да озерца, между которыми лишь изредка встречались рощицы чахлых деревьев; где-то вдали маячила темная стена леса. По выпасам и беспорядочным тропинкам на болотах бродили стада овец. Эту ветку Юго-Восточной железной дороги проложили совсем недавно, и вдоль нее все еще попадались груды мусора — уже, впрочем, поросшие сорняками и покрывшиеся ржавчиной.

— Что, тот же самый сон? — удивился Кракен.

— Тот же самый, но кое-что изменилось. Опять дверь, и пламя за ней, но на этот раз она открылась в воздухе над городской улицей, затянутой серой и дымом. И еще летали всякие твари, летучие мыши и кое-что похуже, сущее адское отродье.

— Черный козел?

— Да.

— Тогда это было видение того, чего мы так боимся. Видение, как все произойдет.

— Возможно, и так, — кивнула Матушка Ласвелл. — В любом случае я этого ужасно боюсь. А заодно пугаю и тех, у кого и без того хватает забот. Как думаешь, Билл, может, я и себе самой внушила этот страх, этот сон? Или это настоящее видение? Пророческое? В этом-то и проблема. Все мы таскаем с собой чемодан, набитый вперемешку страхами и надеждами, и сами открываем его, подобно Пандоре, не ведая, что из него вылетит. Впрочем, незнание длится недолго.

У Кракена ответа ни на один вопрос не нашлось, если не считать таковым несчастный вид. Женщина решила, что ее чересчур занесло в философию и психологию, а Билл, похоже, весьма далек от подобных сфер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Послушай меня, Билл, — заговорила она. — Даже если я и говорю сейчас как маленькая плакса, знай, настроена я решительно, — Матушка Ласвелл похлопала Кракена по коленке и подмигнула, желая убедить его не принимать близко к сердцу ее речи, но желанной цели не достигла. Поезд меж тем пробежал мимо цементного завода и зияющего рядом с ним мелового карьера — двух отвратительных паразитов на теле девственной природы. И хотя безжалостное уничтожение богоданной красоты мира ни в коем случае не подвигнет ее желать собственной смерти, подумалось Матушке Ласвелл, уж точно оно сделает таковую более приятной. Ферма «Грядущее» располагалась совсем близко, в двенадцати милях к югу от Клифф-Виллиджа. Она вполне могла бы пройти это расстояние пешком и оказаться дома до заката. «Дома до заката» — было в этом нечто искушающее, но вместе с тем и пугающее. Она ужасно скучала по детворе и Неду Лудду, по царящему на ферме покою.

— У вас дар, Матушка, — наконец произнес Кракен, на этот раз более-менее твердо.

— Порой у меня возникает желание вернуть его, Билл. Счастья мне он так и не принес. Я постоянно делаю из мухи слона.

— А я вам говорю, не падайте духом. Выше голову! Стряхните с себя хандру. Вспомните, какой отпор вы дали вчера тем тварям! Даст бог, сегодня всыплем им снова — и, может, избавимся от них раз и навсегда.

— Конечно, ты прав. Вот только не по душе мне отсиживаться, а в Клифф-Виллидже ведь только и остается, что выжидать. От таких мыслей волей-неволей размякнешь.

— Ну куда ж вам идти, Матушка, с натертыми-то мозолями. Да вы еще на полдороге превратитесь в калеку. Но сам я вовсе не ищу легкого пути, уж я-то постараюсь — быстро и тихо, как ласка, смотаюсь туда и обратно, вернусь с мальчиком еще до заката. А потом поищем профессора, посоветуемся с ним насчет снов.

— От напоминания о мозолях легче мне не становится, Билл. Все сводится к тому, что мне придется штопать чулки, пока ты будешь расхлебывать кашу.

С перспективы пассивного ожидания мысли Матушки Ласвелл переметнулись к несчастной жене профессора. Она попыталась вспомнить ее имя — ах да, Элис, как рассказал Билл. Ее она совсем не знала, даже не встречала ни разу — хотя могла, конечно же, видеть в Айлсфорде. По словам Билла, Элис обладала поразительной внешней и внутренней красотой. И вот перед ней отворилась черная дверь и поглотила ее единственного сына. Если получится, решила Матушка Ласвелл, она отправит весточку Элис Сент-Ив, чтобы хоть немного обнадежить и приободрить несчастную. Может, от мук ожидания ей и не избавиться, но уж теряться в догадках она точно не будет.

— Я не у дел, Билл, вот что главное. Значит, насчет топи ты уверен? Пускай я и буду отсиживаться, но мне необходимо знать твои планы. Когда мне было нелегко, ты явился в Лондон, даже не спрашивая моего разрешения, и я говорю тебе прямо, что поступлю точно так же, если так повелит мое второе сознание.

— Насчет топи я уверен, насколько только можно быть уверенным, чтобы не навлечь на себя гнев судьбы за хвастовство. Я понял, где они держат мальца, едва Мейбл Морнингстар во время сеанса с зубом упомянула «место теней». Его называют «Тенистый дом». Я бывал там, когда присматривал за овцами мистера Споуда, голодный и испуганный. И место это мне совсем не понравилось. Там постоянно ошивались типы худшего пошиба — головорезы, старающиеся избежать внимания властей. Я слышал, что здание считается заброшенным, но, похоже, доктор как-то заполучил его в собственность. И я намереваюсь быстренько пробраться туда и удрать через туннели.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Через туннели, Билл? — удивилась женщина. — На болоте?

— Это туннели контрабандистов, их прорезали в известняке, откачав воду. Ими до сих пор пользуются, хотя они и небезопасны. За старым пасторским домом, в кустарнике, который разросся среди печей для обжига извести, есть один вход. Если идти по туннелю и на каждой развилке брать вправо, окажешься на дальнем краю Египетского залива. Когда-то суда контрабандистов поднимались по Темзе и как бы случайно застревали в иле, и в это время с них перекидывали груз на лодки, что выскакивали из проток. А если вдруг появлялись полицейские или военные, моряки объясняли, мол, облегчают корабль, чтобы он сошел с мели.