Возвращение в Брайдсхед - Ивлин Во

В тот вечер на корабле царило праздничное настроение. И хоть завтра предстояло подняться на заре, чтобы успеть упаковаться к началу высадки, в эту ночь каждый стремился наверстать упущенные из-за шторма удовольствия. Уединения искать было негде. Все самые укромные уголки кишели людьми; танцевальная музыка, громкий, возбужденный разговор; взад-вперед снующие стюарды с подносами, резкий голос офицера, правящего лотереей: «Птичка-единичка! Костыли – одиннадцать! А теперь встряхнем мешок!», – миссис Оглендер в бумажном колпаке, мистер Крамм с забинтованной рукой, чета пожилых японцев, церемонно бросающих серпантин и шипящих по-гусиному.

Я не говорил с Джулией с глазу на глаз весь вечер.

На следующий день мы сошлись на минуту у правого борта, когда все пассажиры столпились с противоположной стороны – наблюдали прибытие портовых чиновников и разглядывали зеленый девонский берег.

– Куда ты теперь?

– Немного побуду в Лондоне, – ответила она.

– Селия собирается прямо домой. Хочет видеть детей.

– И ты?

– Нет.

– Значит, в Лондоне.

– Чарльз, этот рыжий человек – ну, помнишь, капитан Буремглой? – сказала моя жена. – Его сняли двое полицейских в штатском.

– Не видел. С той стороны было слишком много народу.

– Я посмотрела поезд и послала телеграмму. Мы будем дома к ужину. Дети уже лягут спать. Не знаю, может быть, поднять Джонджона в виде исключения?

– Ты поезжай, – сказал я. – Я должен задержаться в Лондоне.

– Чарльз, это невозможно! Ты ведь не видел Каролину!

– Разве она так уж изменится за одну-две недели?

– Милый, она меняется каждый день.

– Ну а тогда зачем на нее смотреть теперь? Мне очень жаль, дорогая, но я должен распаковать полотна и посмотреть, как они перенесли перевозку. И мне нужно теперь же договориться насчет выставки.

– Ты думаешь? – с сомнением сказала моя жена, но я знал, что ее противодействие прекратилось, как только я сослался на секреты моего ремесла. – Ужасно обидно. И потом, я даже не уверена, что Эндрю и Синтия уже съехали с квартиры. Они ведь снимали до конца месяца.

– Поеду в гостиницу.

– Но это так грустно. Я не могу допустить, чтобы первую ночь на родине ты провел один-одинешенек. Я останусь с тобой.

– Дети будут огорчены.

– Да-да. Это верно. – Ее дети, моя живопись – два секрета двух ремесел.

– А в конце недели ты приедешь?

– Если смогу.

– Все с британскими паспортами, пожалуйте в курительную комнату, – объявил стюард.

– Я уговорилась с этим милым человеком из Форин-офис, который сидел с нами за столом, он увезет нас с собою без очереди, – сказала моя жена.

Глава вторая

Мысль назначить вернисаж на пятницу принадлежала моей жене.

– На этот раз мы должны добиться внимания критиков, – заявила она., – Пора им понять, что к тебе надо относиться серьезно. Вот мы и предоставим им такую возможность. Если открытие перенести на понедельник, они почти все только-только вернутся в город и успеют набросать всего по нескольку строк перед ужином – меня сейчас интересуют только еженедельники, конечно. А вот если они смогут не спеша, по-воскресному все обдумать за два дня на лоне природы, отношение у них будет совсем другое. Они усядутся за письменный стол после доброго деревенского обеда, поддернут манжеты и накатают на досуге солидные, пространные эссе, которые потом перепечатают в томиках своих избранных статей. На этот раз меньшим мы довольствоваться не можем.

За этот месяц подготовки она несколько раз приезжала из нашего загородного дома в город, составляла списки приглашенных, помогала развешивать картины.

В пятницу утром я позвонил Джулии.

– Мне уже осточертели эти картины, – сказал я, – я рад бы их больше никогда не видеть, но, боюсь, мне еще придется сегодня там появиться.

– Ты хочешь, чтобы я пришла?

– Предпочел бы тебя там не видеть.

– Селия прислала приглашение, и на карточке зелеными чернилами написано: «Приводите всех». Когда мы встречаемся?

– В поезде. Ты можешь заехать и прихватить мои вещи?

– Если они у тебя уже упакованы. Я могу и тебя самого прихватить и довезти до галереи. У меня в двенадцать примерка там по соседству.

Когда я вошел в галерею, моя жена стояла у окна и смотрела на улицу. За спиной у нее какие-то незнакомые любители живописи переходили от полотна к полотну с каталогами в руках; это были лица, некогда приобретшие в галерее какую-нибудь гравюру и поэтому числившиеся в списке почетных гостей.

– Никто еще не приходил, – сказала моя жена. – Я здесь с десяти часов. Скука ужасная. Чья это была машина, в которой ты приехал?

– Джулии.

– Джулии? Почему же ты ее не привел сюда? Как это ни странно, я сейчас только говорила о Брайдсхеде с одним забавным маленьким господином, который, как выяснилось, отлично всех знает. Он из пожилых мальчиков-подручных лорда Постамента в редакции «Дейли свин». Я попробовала подсказать ему кое-какие мысли и формулировки, но, по-моему, он знает о тебе больше, чем я. Он утверждает, что встречал меня когда-то в Брайдсхеде. Жаль, что Джулия не зашла; мы могли бы спросить ее о нем.

– Я хорошо его помню. Он мошенник.

– Да, это видно на расстоянии. Он рассказывал тут о «брайдсхедовской клике», как он выразился. Оказывается, Рекс Моттрем превратил Брайдсхед в штаб-квартиру партийной смуты. Ты это знал? Господи, что бы сказала бедная Тереза Марчмейн?

– Я еду туда сегодня вечером.

– О, Чарльз, только не сегодня; сегодня ты не можешь никуда уехать. Тебя ждут, наконец, дома. Ты обещал приехать, как только выставка будет устроена. Джонджон с няней написали большой транспарант: «Добро пожаловать!» И ты еще не видел Каролину.

– Мне очень жаль, но это решено.

– Кроме того, папа сочтет все это очень странным. И Бой приедет домой на воскресенье. И ты еще не видел новой студии. Нет, сегодня ты не должен уезжать. А меня они приглашали?

– Разумеется. Но я знал, что ты не сможешь поехать.

– Действительно, сейчас это невозможно. Другое дело, если бы ты предупредил меня заранее. Я бы с удовольствием полюбовалась «брайдсхедовской кликой» в домашней обстановке. По-моему, ты поступил отвратительно, но сейчас не время для семейных перебранок. Кларенсы обещали приехать до обеда; они могут быть с минуты на минуту.

Наш разговор был прерван, однако не членами королевской фамилии, а женщиной-репортером одной из центральных газет, ее подвел к нам в эту минуту распорядитель выставки. Ей нужны были не картины, а «человеческий материал» об ужасах и опасностях моей экспедиции. Я поручил ее моей жене и назавтра прочел в газете следующее: «Известный по «Старинным домам» Чарльз Райдер – добровольный изгнанник. Мэйфэр не может предложить ничего равного змеям и вампирам тропических джунглей – таково мнение великосветского художника Райдера, оставившего особняки великих мира сего ради руин в дебрях Экваториальной Африки…»

Залы стали наполняться, и скоро я уже был по горло занят своими обязанностями любезного хозяина. Моя жена была повсюду – встречала входящих, знакомила незнакомых, искусно преобразуя случайное сборище в общество друзей. Я видел, как она подводила одного за другим к столику, где лежал подписной лист на новую книгу «Латинская Америка Райдера», и слышал, как она говорила: «Нет, дорогой мой, нисколько. Неужели вы думали, что меня могло это удивить? Чарльз живет только одним – Красотой. Я думаю, что ему прискучило получать ее в готовом виде у нас в Англии, у него возникла потребность уехать и самому создать ее. Он хотел завоевывать новые миры. Ведь об английских усадьбах он уже сказал последнее слово, вы согласны? Я не хочу сказать, что он оставил их окончательно. Уверена, что для друзей он всегда готов будет сделать один-два вида».

Фотограф свел нас вместе, полыхнул лампой в лицо и отпустил в разные стороны.

Внезапно стало довольно тихо, публика расступилась – всеобщее замешательство знаменовало собой прибытие членов королевской фамилии. Я увидел, как моя жена присела в реверансе, и услышал ее слова: «О сэр, вы так добры!» – затем я был вытолкнут на свободное от людей пространство, и герцог Кларенс сказал, обращаясь ко мне:

– Там, должно быть, жара стоит несусветная?

– Да, сэр.

– Удивительно, как вам удалось передать это ощущение жары. Мне сделалось просто не по себе в моем теплом пальто.

– Ха-ха.

Когда они уехали, моя жена всполошилась:

– Боже, мы опаздываем к обеду. Марго дает обед в твою честь. – А в такси она сказала: – Знаешь, мне сейчас пришла в голову одна мысль. Почему бы тебе не написать герцогине Кларенс и не попросить позволения посвятить ей «Латинскую Америку»?