Вторая смена - Лариса Романовская

– Граждане пассажиры, а не пойти бы вам на кухню? Мне надо прибраться. – Я подбираю Анькину ночнушку, начинаю отряхивать ее от шерсти. Извинившись и заложив книгу пальцем, Дима немедленно отступает к порогу, не забывая позвать за собой ко́та. Бейсик с видимым облегчением оставляет в покое бумажный бант и тоже топает на выход. Анька с порога довольно громко интересуется:

– Жень, а когда они уедут? А то у меня теперь шерсть везде и тухлой рыбой пахнет.

Кукольная жестянка стоит на письменном столе, мирно сияет своим узором.

– Дядя Дима живет в Подмосковье, сейчас вечер, все едут с работы домой. Он попадет в пробку, будет долго стоять на МКАДе. Надо подождать. Ты представляешь, как ко́ту будет тяжело ехать в тесной машине?

– У них не тесная, у них «газель», – упрямится Анька. – Она розовая, на ней тортики нарисованы, я в окно видела. Жень, я не хочу к ним на кухню. Можно я здесь останусь?

Я замираю с очередной футболкой в руках. Задумчиво смотрю на Анькину мордаху в безнадежно съехавшем платке. И потом сумбурно оживляюсь:

– У тебя косынка сбилась, опять проплешину видно. Некрасиво. Давай я парик наколдую?

Анюта пожимает плечами, наклоняет голову набок, словно собирается рассмотреть мое предложение со всех сторон. А потом срывается на радостный визг:

– А какой? А из чего?

– Да хоть из бантика. – Я отвязываю пояс от зеленого листка. – Ты какой парик хочешь? Голубой, как у Мальвины?

– А кто это? Я розовый хочу. И серебряный. И лилово-зеленый, как у феечки! Женька, а ты можешь сделать так, чтобы он цвета менял?

– Постараюсь! Ты мне лучше не мешай сейчас!

– Давай я на кухню пойду! Жень!

Я прижимаю цветную бумагу к груди. Тщательно представляю идиотский парик, похожий на сноп расплетенных капроновых мочалок. Чтобы переливался еще и цвета менял? Ой, это надо босиком работать, там не только пальцами ведьмачат!

– И пусть он еще будет малиновым! На челочке!

Дверь закрывается бесшумно, словно шепотом. Я швыряю на стол нечто, напоминающее игрушечную болонку всех цветов радуги. Потом сшибаю крышку у жестянки. Хватаю Анькину папку для тетрадей, судорожно пихаю в нее хрупкие бумажные платьица и кукольную фигурку. На ее обороте написано простенькое: «Анечке отъ мамы». В старой орфографии, как я и предполагала. В начале дарственной надписи расплылась рыжая клякса. На кукольном личике скупая старческая улыбка. Надо же, этой мамзельке сто лет с гаком, а на ощупь она как новенькая, бумага вся ведьмовством пропиталась. Жалко такое уничтожать! Научу Аньку воспроизводить рисунки по памяти. Последняя крохотная бумажка – кружевной зонтик с огромным бантом – исчезает в папке. Я щелкаю пластиковой кнопкой, запечатываю аргумент. Прихлопываю крышку коробки. Кладу папку поверх жестянки.

– Уже готово? Дай примерить! – Анька ловит меня на пороге. – Жень, ну где парик?

– Он еще не прокрасился. Сиди на кухне и жди, сейчас принесу! И тапочки надень!

Кудлатая гадость стала пронзительно-малиновой, а если ее встряхнуть, там начинают метаться зеленые, алые и золотые искры. Мечта дальтоника, кошмар. Аньке должно понравиться. Я хватаю парик и выхожу из комнаты. Сейчас Артем заберет папку, незаметно выйдет из квартиры и сядет за руль. Доедет до ближайшего кладбища. Кинет мне смс-ку. И тогда я спокойно вызову туда конторщика. А пока – буду развлекать гостей.

– Дима, вам какой чай – с мятой, с медом, с кошачьими слезками?

Дима подает мне руку, помогая перебраться через лежащего посреди кухни Бейсика. Из ванной с восторженным визгом вылетает Анька: всклокоченные розово-алые кудри стоят дыбом, сплетаются в мелкие рожки, слипаются в невероятные хвостики.

– Очаровательно. Просто… эээ… – Дима честно пытается выпасть из эстетического шока наружу. Бейсик приподнимает морду и рычит, не одобряя современную моду.

– Я сейчас еще заколочку! У меня там в комнате!

– Заколочка – это перебор. – Я вслушиваюсь в коридорный шорох. – Давай цветочек приладим. Дима, вы можете сделать ребенку розу?

– Лучше орхидею, как в кино! Женька, сделай мне орхидею!

– Тоже переливающуюся? – Дима на полном серьезе утыкается носом в содержимое «Светлячка», азартно перелистывает аляповатые страницы. Кажется, дверь Анькиной комнаты стукнула. Я только не могу понять, Артем оттуда вышел или только туда вошел?

– Можно и простую! Только, чтобы она пахла, хорошо?

– Изобразим. Дочка, салфетку мне дай.

– Я вам три дам! Женька, а можно я в парике в лицей пойду?

– Можно! И чтобы пахла – тоже можно, – киваю я, всматриваясь в ко́товый загривок. Ткнуться бы туда лицом. У меня почему-то нос замерз.

– Дима, пардон, забыла спросить, а как у папы дела?

– Папа прекрасно, полинял в том году, ему снова двадцать. Просил вам кланяться.

Входная дверь щелкнула. Так простенько, едва различимо. Ну вот, все.

«Сопли – отставить. А платочек можно».

С нашего балкона виден весь двор. На спортивной площадке опять подростки коктейлями накачались. Вот провожу Темку и протрезвлю их на фиг. Или острое алкогольное сделаю, чтобы исчезла охота лакать эту акварельно-спиртовую бурду. Где он? Ну где? Какой же он маленький отсюда. Домашний, мирный. И спина незащищенная.

Я оглядываю мамаш с колясками, пенсионеров с собачками, курьера с огромной сумкой для пиццы. Двух грузчиков, курящих у пронзительно-розовой «газели». Видимо, выпечку в наш магазинчик привезли, теперь стоят, ждут накладных. Надо будет помочь слегка. Вот только Тема отъедет. Тогда я все сделаю, обязательно. Даже вздохну и выдохну. Ну почему я не чую, как он пахнет?

– Темка! – На меня оборачивается весь двор – до пенсионерских шавок включительно. Артем не слышит.

Водительская дверь «газельки» распахивается, оттуда, вопреки ожиданиям, выпрыгивает не промасленный-прокуренный водила, а блондинка в розовом плаще. Это она зачем? Почему бежит к Темке? Почему хватает его за руку и почти висит на локте?

Грузчики-охранники синхронно бросают свои сигареты. Темка смотрит на блондинку. Она жестикулирует, он разворачивается, подходит к «газельке». Жмет руки одетым в нелепые робы моим давним камрадам. Фонька! Ростик! Круче спецовки человека обезличивает только шинель.

– Что происходит, ты мне можешь объяснить? – спрашиваю я у длинных гудков в мобильнике. Темка не отвечает. Садится в собственную машину – бесправным пассажиром. Фонька там за рулем, Ростя охраной. Блондинка куда-то смылась. Машина тронулась.

Я ухожу с балкона, продолжая общаться с автоответчиком:

– Ну почему?! Ты ведь трилистник подписывал!

– Отставить панику! – отзывается моя комната очень знакомым голосом. Савва Севастьянович Панкратов смотрит на меня внимательно, продолжая при этом учесывать за ухом приволокшегося с кухни ко́та. Бейс вибрирует, как советский холодильник.

– Дусенька, нервы побереги, они тебе еще пригодятся сегодня. Кстати, яблочка дать?

Если я правильно понимаю, в ладони у Старого зажат ренет Симиренко.

– Вы как, вообще, в квартиру попали? Кто тут еще есть? – Я несусь по коридору, а вслед мне несется добродушное:

– Аня открыла. Она хороших людей через дверь давно чует. За ней сейчас приглядят, спокойно, мамаша!

Анька продолжает чаевничать в компании начитанного заводчика. При моем появлении Дима пробует сунуть в карман фляжку в старомодной кожаной оплетке. Хоть бы ребенка постеснялся!

– Не мешай, мы разговариваем. – Анька поправляет парик (уже зеленый в алые искорки) и снова смотрит гостю в рот: – Дядь Дим, а что там дальше-то было?

13–14 апреля 2009 года

Он ей говорит: «Сейчас! Подтяну струну…»Берет табуретку, присаживаясь к окну.В четырнадцать голос вырос быстрей него.Звучит чуть комично, а в общем-то ничего.Она не моргает, молча просит: «Еще!»И слушает, ткнувшись носом в его плечо.

Он пьяно вздыхает: «Дал же Господь страну,В которой все дураки – один к одному!Уехать бы к чертовой бабке и хрен бы с ним!В Торонто, Берлин или в этот… в Иерусалим.Там небо другое, жизнь странная, но своя!»Она удивляется молча: «А как же я?»

Он входит тихонько – чтоб счастье не расплескать.Как в обморок падает – к ней, на ее кровать.Она уже знает, что скажет он, – ну и пусть!«Ты знаешь, смешная, а, кажется, я женюсь!»Она не смешная, ей хочется умереть.Но прямо сейчас неловко – он начал петь.

Он снова вернулся: «Черт бы побрал жену!А также, наверно, гитару, судьбу, страну!Начальницу-падлу! Невыплаченный кредит.И строчку, которая крутится и болит…»Потом прерывается, тянет к себе тетрадьИ пишет. Она уснула, чтоб не мешать.

Она постарела, хоть время ее щадит.Но ждет и встречает. А он пришел не один:«Скажи, на тебя похожа? Да не молчи!»Разбуженный сверток шевелится и пищит,Глядит на нее с опаской, не сводит глаз.И кошка мурчит устало: «Все! Дождалась».

17.03.12

«Газель» с полудня стояла у подъезда, на самом солнцепеке. В салоне было душно, как в самолете, который давно вырулил на полосу, но все не взлетает. Выходя перекурить, Ростя отпускал одну и ту же немудреную шутку насчет того, что обратно он нагрянет внезапно, как муж из командировки. Девушки хмыкали – совершенно синхронно. Ростя предлагал принести холодной минералки. В ответ обязательно следовал отказ, но через полчаса история повторялась. Ростик строил плаксиво-клоунскую рожу и говорил с притворным отчаянием в голосе: