Пелко и волки (сборник) - Мария Семенова

Бёдвильд сказала уверенно:

– Ты убежишь. Я не знаю, как ты это сделаешь, но ты убежишь.

Волюнд пристально на неё посмотрел… Потом нагнулся, разрыл свою подстилку и вытащил что-то очень похожее на венок из густо заиндевевшей травы. Он сдул с него мусор и сказал:

– Вот, возьми. Может, понравится. А не понравится, брось.

Это действительно был венок, и действительно из травы. Но трава была серебряной и блестела, а чашечки цветов рождали золотистые отблески на стенах. Бёдвильд долго держала венок в руках и молчала – не могла выговорить ни слова. Потом несмело возложила его себе на голову и тотчас пожалела, что поблизости не было миски с водой или хоть лужи – поглядеться!

Волюнд наблюдал за нею, прищурив глаза. Бёдвильд сняла венок и прошептала:

– Ты вправду волшебник…

Волюнд засмеялся:

– Просто я работал без цепей на руках. И думал о том, как подарю его тебе.

– Но где же ты взял золото и серебро?

– Это не серебро, а простое железо. Я вытащил звено из своих кандалов и не думаю, чтобы твой отец догадался их пересчитать. А золото, это кусочек бронзы от кольца, что в стене.

Бёдвильд гладила сверкающие травинки, и они не кололи ей рук.

– Но ведь я смогу носить его только здесь… Иначе откроется, что я была у тебя.

Волюнд вспомнил о чём-то и сказал:

– Вот и твои братья навряд ли станут болтать о том, что видели меня без цепей.

Бёдвильд слово в слово передала ему историю с волшебным тюленем.

– А не так уж они и приврали, – заметил кузнец. – Если вместо «тюлень» говорить «Волюнд», всё сходится. Я отказался ковать, и они принялись угрожать мне мечами. Я мог бы снять голову и одному, и другому!

Бёдвильд тихо сказала:

– Но ты ведь дал им уйти.

Волюнд долго молчал, потом ответил так же тихо:

– Я потому и решил тогда продлить свою жизнь, что знал: вы, дети Нидуда, рано или поздно не утерпите и явитесь сюда, несмотря на запрет. Я думал убить всех вас и тем отомстить. Но первым пришёл Сакси, и у меня не поднялась на него рука. Он привёз мне палку для костыля, и я вспомнил, как тогда, в конюшне, он не испугался и не стал издеваться… А потом приехала ты… А вчера я просто подумал, что у этих молодых волков есть сестра, которая, наверное, их любит…

Бёдвильд, потрясенная его словами, ничего не ответила. Он же сказал:

– Мне нечем тебя угостить, кроме овсянки…

Потом они снова вышли наружу, на яркий солнечный свет. И Волюнд сказал:

– Мне кажется, ты не шутила, говоря, что я отсюда убегу.

Бёдвильд ответила, глядя в солнечную морскую даль:

– Кто же, лишённый свободы, не пожелает её вернуть…

Волюнд проговорил:

– Когда ты впервые здесь появилась, дикие лебеди летели на юг, и я думал, что у меня сердце разорвётся от их голосов. Скоро они полетят обратно на север, туда, где я жил. В нашем краю множество лесных озёр, и они свёркают на солнце, как серебряные щиты. Там живёт весь мой род…

Бёдвильд невольно припомнила слова отца о могущественной и мстительной родне.

– Кто они, Волюнд? Волюнд ответил:

– В том краю моего отца называют конунгом. Мало похож я на сына конунга, особенно теперь!.. А ещё у меня есть мать и двое братьев, отважных, как орлы на древесных ветвях… Слагфильд и Эгиль… Мы часто бродили по лесам все втроём, пока они не женились. Однажды мы пришли на большое озеро и поставили там дом, а я ещё кузню. Мы назвали это озеро Ульвсъяр – Волчьим, потому что там охотилась стая волков. У них было два вожака – страшные звери. Вышло так, что мы застрелили обоих, и тут-то Эгиль спросил, а может, это были Гери и Фреки – Алчный и Жадный, волки Одина, Отца Богов? Братьев ждали дома невесты, вот я и сказал, что приму гнев Одина на себя. Одину ведь и без того не за что было меня любить, я же не воин. Хотя и трусом меня пока ещё не называли…

– Хильдинг ярл назвал тебя так, потому что ты выбрал жизнь, а не смерть.

Кузнец ничуть не обиделся.

– Что он понимает, этот Хильдинг… Да какая мне разница, что там сорвётся у него с языка. Вот если бы ты сказала, что я трус, я, пожалуй, начал бы думать.

Они замолчали. Они стояли рядом, и морская синева сливалась у горизонта с морозной синевой небес.

Нидуд конунг сам встретил Бёдвильд на берегу – а с ним двое его старших сыновей и Рандвер. А сзади вертелся озабоченный Сакси.

Парни высадили её на берег и вытащили лодку, и Нидуд сказал:

– Я спрашивал Сакси, куда это ты подевалась, и он утверждал, что ты поехала вверх по фиорду. А ты появилась со стороны моря. Где же ты была?

Бёдвильд ответила со смелостью, которой и сама не могла бы объяснить:

– Я ездила поискать волшебного тюленя, с которым бились мои братья.

Ее глаза ярко блестели – должно быть, от ветра и солнца, искрившегося в волнах. Нидуд спросил с интересом:

– Ну и как, нашла ты его? Она ответила:

– Мне показалось, я его видела.

– А зачем ты его искала? Ты надеялась его добыть?..

Сказав так, конунг первым расхохотался, и Рандвер подхватил его смех: женщине надеяться на удачу там, где оплошали два таких удальца!.. Близнецы же переглянулись. Но у обоих рыльца были уж очень в пуху, и они промолчали. А у Бёдвильд где-то глубоко в сердце парило ей одной ведомое счастье. Она поедет на остров снова.

И ещё. И ещё!

4

Отшумел весёлый Йоль, и гости, званые и незваные, разъехались по домам. Уехал Атли конунг в свою долину, за горный хребет. И даже Эйстейн скальд, который нигде не имел родного угла и которого Нидуд всячески уговаривал остаться, и тот отправился куда-то в иные места… Только для Рандвера праздник словно бы не кончался. По-прежнему жил он у Нидуда в длинном доме, по-прежнему садился за стол рядом с Бёдвильд. И по-прежнему все улыбались, глядя на них двоих, и особенно потому, что Бёдвильд редко поднимала глаза.

Кончилось это совсем неожиданно.

Была у Бёдвильд любимица рабыня, молоденькая девочка по имени Хильд. Когда-то она жила далеко на юге, в тёплой, щедрой стране, где солнце выше поднималось на небосклон и дольше задерживалось в своём дневном беге, а в зелёных заливных лугах текли спокойные полноводные реки. Хильд тогда говорила на другом языке и имя носила тоже другое. Но прошлое редко всплывало в её памяти, ведь большая часть её жизни прошла здесь, в доме Нидуда, конунга ньяров. В день, когда она несмышлёной малюткой попала ему в руки, его дружина выстояла в жестоком бою; вот он и назвал её Хильд, то есть «Битва».

Она была тихая-тихая, что мало соответствовало её имени. Никто не слыхал от неё резкого слова. Но зато молодая хозяйка была ей больше подругой, чем госпожой. И Бёдвильд очень огорчилась, приметив однажды, что любимица как будто начала сторониться её. А потом – попросту избегать.

Однако не дело дочери Нидуда искать расположения рабыни, и Бёдвильд так ни о чём и не спросила её.

А время шло себе – и вот однажды Бёдвильд проснулась в самой середине ночи, когда длинный дом оглашался лишь мерным дыханием спавших. А разбудило её тоненькое всхлипывание, и доносилось оно оттуда, где обычно укладывалась темнокудрая Хильд.

Бёдвильд прислушалась, потом встала. Огонь давно потух в очаге, и сквозь дымовое отверстие крыши заглядывали крупные звёзды. Бёдвильд завернулась в одеяло и неслышно прокралась на другой конец дома. Слух не обманул её: плакала действительно Хильд. Плакала горько и безутешно, с головой закутавшись в мех.

Прикосновение заставило невольницу вздрогнуть и затаиться. Только учащенное дыхание выдавало её в темноте.

– Хильд!.. – вполголоса окликнула её Бёдвильд. – Хильд, милая, кто тебя обидел?

Рабыня не отозвалась. Подсев, Бёдвильд долго тормошила её и наконец с большим трудом добилась ответа:

– Теперь ты накажешь меня, Бёдвильд…

– Я? Да что же ты мне такого сделала?

Хильд прижалась заплаканным лицом к её коленям.

– Я украла у тебя…

Бёдвильд невольно схватилась за палец – колечко было на месте. Она улыбнулась:

– Что же ты могла у меня украсть? У несчастной Хильд застучали зубы:

– Я украла у тебя любовь… Любовь Рандвера…

Бёдвильд почувствовала, как внутри что-то напряглось и сразу же отпустило. Пожилой бородатый раб, спавший около Хильд, перестал храпеть и заворочался во сне. Бёдвильд сказала:

– Идем ко мне. Там никого рядом нет.

Поднялась и скользнула к своей давно остывшей постели. И Хильд поплелась следом за хозяйкой, низко опустив виноватую голову и волоча по полу одеяло.

Они легли и прижались друг к другу, и Хильд стала рассказывать. Тут-то выяснилось, что Рандвер, с которым Бёдвильд была вовсе не ласкова, разглядел в доме Нидуда молодую красавицу рабыню…

– Он говорил… – всхлипывала Хильд, – он говорил, что увезёт меня и сделает своей женой… а сегодня я сказала ему, что у него будет наследник… я хотела порадовать его…