Насмешки судьбы (СИ) - "Arne Lati"

      Я заперт в этой золотой клетке, на прутьях которой хочется удавиться. Я заперт. Заперт надежно, не сбежать, не выбраться - уж поверьте, я пробовал. Я понятия не имею, что там с Лехой и Алькой, может их уже давно нет в живых. Мне не известно, где сейчас Сет, что с Климом, и не уверен, что хочу знать все это, но мысли, мысли, мысли, бесконечным потоком лезут в голову. Даже когда Виктор пытается со мной разговаривать, учить жизни, а я открыто смеюсь ему в лицо, понимая, насколько расхожи наши мнения о ней, когда заставляет что-то учить, общаться с репетитором, в первый же день посланным на хуй, потому что не надо мне всего этого, я все равно продолжаю думать, анализировать, вновь возвращаться в прошлое, пытаясь понять, что сделал не так, где оступился.

Меня сводят с ума мысли об ЭТИХ двух придурках, искалечивших мне жизнь. И как бы я ни старался их возненавидеть, выбросить из головы, я НЕ МОГУ! Мысли о них всегда со мной, они вьюжат в голове, словно разъяренная метель, кружат голову, застилают мысли и все равно возвращаются... к ним. Я не доверяю им и делать этого не хочу и не буду, но тот факт, что все равно продолжаю о них вспоминать, вызывает бурю гнева, в первую очередь к себе. Я не могу понять свои ощущения, как не стараюсь, осознал лишь одно, что если меня поставят перед выбором и скажут решай кому из них жить... я встану между ними, раскину руки в стороны с одним единственным словом "Стреляй", потому что они, оба, такие яркие, невозможные и тошнотворно-отвратительные мудаки, слились в моем подсознании в один образ, разделить который я не смогу. И смешно делается от грядущей перспективы сложенных в голове мыслей, и плакать хочется, потому что это бред, бред, БРЕД!

      Дабы хоть как-то отвлечься, поселился в тренажерном зале, откуда порой меня выносили на руках, потому что идти сам не мог. Виктор, матеря меня на чем свет стоит, сам разминал мои скованные мышцы, мазал какой-то отвратительно пахнущей дрянью, причитая, какой я долбоеб и вечно никого не слушаю, а на следующий день я опять шел туда, иной раз засыпая прямо на расстеленном в углу мате.

      Или выходил на улицу, откуда так же был выдернут из-за зимней стужи. Да, горело все тело, да, скулил и заходился от боли, когда обмороженные ноги начинали отогреваться, но в такие минуты я забывал обо всем, и это было счастье, если оно конечно возможно, во что я уже слабо верю.

      Я не отъелся и не похудел. Не помогло даже нормальное питание, половину которого скармливал здешней охранной собаке, я не смог набрать вес. Кусок в горло не лезет, силком что ли пихать? Физические упражнения немного нарастили мускулатуру, это почти не заметно, но ощутимо, мной по крайней мере.

      Но всё рано или поздно меняется...

      - Ян, шевели жопой, мы опаздываем! - послышалось совсем рядом. - Или хочешь, чтобы за тобой наряд прислали?

      - Да мне как-то похеру, - отвечаю не оборачиваясь, прекрасно ощущая, что Виктор стоит за моей спиной.

      Вытираю полотенцем набежавший от тренировки пот, на пару секунд зарываюсь носом в ткань и плотно закрываю глаза, мне нужна эта заминка, чтобы собрать мысли в кучу и себя заодно.

      Я сильный, я справлюсь... как же уже тошнит от этого самовнушения.

      - Язва.

      - Не спорю, - откидываю полотенце на турник и иду приводить себя в порядок.

      Холодный душ, пару минут истерики под безжалостными струями воды и глубокий выдох.

      - Ну что, Ян, готов встретиться со своими кошмарами наяву? - усмехаюсь своему отражению, взлохмачиваю светлые волосы, выстриженные замысловатой стрижкой после слезной истерики Виктора и просьб привести мою голову в порядок. Но челку я оставил, чему несказанно рад.

      Игнорирую оставленный брючный костюм на кровати и выглаженную до идеала белую сорочку. Обычные, самые простые джинсы, из всего многообразия надаренного барахла в шкафу, толстовка со шнуровкой и капюшоном, сейчас необходимым мне как воздух. Пуховик надеваю уже на ходу. Я не оборачиваюсь назад, когда захлопываю дверь остопиздевшей мне спальни. Знаю - не вернусь сюда уже, не буду сожалеть об утраченных вещах, дорогом ноутбуке, плеере, приставке - хлам! Нет цены этому барахлу, а вот зажигалка Клима, каким-то образом оказавшаяся у меня в кармане, остается при мне. Это мое прошлое и оно останется со мной.

      Всю дорогу до ментовки пребываю в похуистично-спокойном состоянии. Странно, но чем дальше я от этого проклятого дома, тем спокойнее становится мне, возвращается забытое чувство, которому нет названия, но ощущение, что я ДОЛЖЕН выжить, что должен справится со всем этим, должен держаться, быть сильным, справляться с трудностями, потому что за меня этого никто не сделает - оно придает сил и наполняет легкие кислородом. Поэтому когда зайдя в отделение, меня сразу уводят на допрос, Виктор с кем-то орет на весь коридор, доказывая, что права они такого не имеют, просит меня не делать глупостей и ДУМАТЬ, кому что говорю, я просто иду вперед, не оглядываясь и не желая смотреть назад.

      Оказавшись в уже знакомом мне кабинете, не удивляюсь стоящему и привычно курящему возле стены Климу. Он выглядит достаточно помятым, небрежно распахнутая на груди рубашка, с безжалостно закатанными рукавами до локтя, и торчащей на груди белой майке, старые джинсы, обычные кроссовки... он все такой же, не меняется ни чуть, и я этому рад. Значит он все такой же ублюдок, каким и был, значит мне будет легче.

      Прохожу вперед, слыша как конвоир покидает комнату и закрывает нас, небрежно опускаюсь на стул, немного сползая вниз и шире расставляя ноги, так удобнее. Руки на груди, голова повернута вбок. Что ж, я готов к очередной порции яда.

      - Вижу, тебе идут дорогие шмотки, - бросает от стены, так же не делая к столу и шага, и мне почему-то кажется, что он злится.

      Чуть склоняю голову, откидывая челку с глаз, и глядя на него, интересуюсь:

      - Снять? - а яду столько, что впору захлебнуться, причем от этого становится неприятно и мне.

      Что-то не так, с ним, со мной, с нами. Вся атмосфера, иллюзия допроса, будто что-то должно произойти, а он все никак не может решиться. Да пускай уже рухнут к ебаной матери эти стены, развалится здание, осыпавшись прахом к нашим ногам, но только не это мертвое спокойствие.

      - Сними, - четко и ясно. Оттолкнувшись от стены медленно, словно с неохотой, подходит ко мне, встает между моих широко разведенных коленей и, присев на край стола, выжидательно на меня смотрит. - Я жду.

      - А ебло от радости не треснет? - уточняю так, чисто для себя.

      Удар в челюсть следует незамедлительно, а я уже стал забывать, как это, когда тебе прилетает в ебло, благо удар пришелся по касательной.

      - Ты забыл, как стоит со мной общаться? - злится. Почему он злится?

      - Моя бы воля, я бы тебя вообще не видел в своей жизни... в остатке жизни, - поправляюсь, прекрасно понимая, что таковой осталось не так уж много. Для себя я решил, что в тюрьму не поеду.