Ода на рассвете - Вирсавия Мельник

подмышки и поставили перед племенем. Черный шаман высказал перед народом длинную речь. Кеты во всем бесспорно соглашались. Выступил и другой человек, одетый более пышнее и богаче, чем остальные, очевидно, вождь.

— Вот встаёт солнце, — продолжал черный шаман. — Еся готов принять жертву. Мы поведем ее к священной березе и заколем там.

— Да будет снят с кетов гнев богов! — провозгласил вождь и народ одобрил такое решение.

— Не так мы должны поступать! — возразил вышедший вперёд другой шаман. Он был во многом похож с черным. Отличала же его опрятность, светлые одежды и опахало. — Твое время было ночью, теперь мне настал час глаголить. Соблюдай же все предписания до конца, раз уж ты такой ревнитель о служении.

Тот заерзал зубами и стушевался.

— О, свободный народ! — воззвал белый шаман. — Доподлинно нам известно, что эта обвиняемая смогла поставить на ноги больного ребенка нашей соплеменницы, — народ утвердил информацию. — Шаман не мог ей помочь. Он камлал много, но ни мать, ни дитя не исцелилось. Эрлик не пускал их душ. Какой же силой обвиняемая могла это сделать? Может быть есть что-то сильнее в ее реках, что айны не устояли?

— На что ты наводишь? — лицо черного сказателя стало пунцовым. — Ты хочешь сказать, что наши боги бессильны?!

— Нет, — спокойно ответил оппонент. — Я говорю о живой воде46. Может быть нам стоит быть более снисходительными. Возможно высшие правители наказывают нас за нашу неосмотрительность?

— Ты что творишь?! — не выдержал черный шаман. — Ты стал, как Ежимош?!47 Ты решил полностью прогневать иччи!48

— Порядок, — усмирил его вождь.

— Мне дано было видение! — говорил во всеуслышание белый шаман. — Девица не должна быть заколота у березы. Я видел медведя. Кайгусь49 решит, что делать. Алгысчан кизи,50 — обратился он к одному старцу, — соверши это дело. Еся ожидает.

— Я ее поймал. Я ее хозяин. Я пойду тоже, — заявил жрец Эрлика.

— Нет. Отныне она во власти медведя, — сказал белый служитель. — Твоё время после заката солнца. Тогда бей в бубн и взывай к Эрлику.

Черный шаман, как бы ему этого не хотелось, но оказался связанным по рукам и ногам. Какая страсть бурлила в нем, чтобы ублажить иччи! Но кто это мог понять?

Старик, Алгысчан кизи, вёл Лизу за веревку. За ними следовали несколько пар юных кетов с какими-то чашами в руках. Они поднимались на гору.

Сердце у Лизы сжалось. Она понемногу стала понимать, почему кеты столько говорили, к чему все эти обрядности и что ведут ее точно не домой… В горле пересохло.

«Боже, что со мною будет? Что со мною будет?»

«Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей. …ибо Я Господь, Бог твой; держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: «не бойся, Я помогаю тебе»,51— сказал ей нежный Голос. Лиза доверилась ему. Этот голос слышала она и раньше. Она знала Кому он принадлежит.

Путь к самой вершине горы оказался не из легких, а старец не выделялся терпением. Поспевая за ним, ослабленная голодом и усталостью Мохова много раз падала. Камни, острые выступы оказались для нее настоящим испытанием. К концу их дороги ее ноги и руки были полностью избитыми и исцарапанными.

У верхушки горы, окутанной пышным темно-зелёным ковром старых елей и сосен, стояла одинокая береза. Ее белый ствол, объятый бирюзой дребезжащих листков, на фоне серых мрачных хвойников, выглядел невинно и даже весело.

Алгысчан кизи выполнял свою работу беспристрастно, строго по преданиям. Он соблюдал обряд с совершенным безучастием. Слаживалось такое впечатление, что совершать подобные жертвоприношения входило в его ежедневные обязанности. Старик крепко привязал Лизу к березе. Снявши с своей высокой шапки две ленты, белую и синюю, он обкурил их подожжённой серой травой. Раздался терпкий запах. Затем ленты были привязаны к ветвям березы. Тем временем молодые люди разожгли с западной стороны от священного дерева костер.

Старец стал ходить вокруг березы согласно движению солнца. За ним следовали другие кеты. Один нес в руках черпачок и чашу с молоком. Следующий за ним тоже держал черпачок и чашу, но с чем-то бардовым. Третьи же шли с ветвями березы.

Будучи во главе шествия, Алгысчан кизи то бубнил, то пел выученные наизусть таинственные слова. Из чаш черпачками выплескивались на березу молоко и вино. Носители березовых ветвей всё то время били лоб перед деревом.

Церемония вокруг священной березы прошла три раза, после чего старший кет смолк, а люди с чашами выпили оставшееся их содержимое. Всё окончено. Кеты поспешили убраться оттуда. Старик немного отстал от своих соплеменников. Его пустой взгляд на минуту остановился на жертве. Он ещё что-то сказал и ушел.

Жуткая тишина.

Небо помрачнело.

— Смотрите, смотрите! — кто-то закричал среди кетов в долине. — Eșt holət!52 Она портится.

Черный шаман вышел из своего чума. Его лицо, испещрённое морщинами, исказила гримаса, похожая на удовлетворение.

— Еся идет за жертвой, — решил он.

Старец со своими помощниками уже вернулись с горы. Ожидая грозного дождя, кеты стали собирать всё, что могло бы намокнуть и испортиться.

Внезапно из лесу к ним кто-то выскочил на олене. Это был Садовский. Он ещё из далека заметил среди чумов черного шамана, интуитивно понял, что с ним нужно разговаривать и с него ответ брать. Олень бежал, ни перед чем не останавливаясь. Он во мгновение ока пересек лагерь кетов, разбивая засуетившуюся толпу, перепрыгивая через костры и чаны, гордо держа коронованную рогами голову и не забывая о изяществе движений даже в момент бега. Животное остановилось перед самым носом чёрного шамана, пыша горячим воздухом ему в лицо.

— Где она? Что вы с нею сделали? — спросил в упор Леонид.

Шаман поднял на него презрительный взгляд и ничего не сказал. Да, это был бравый русич. Чтобы его одолеть понадобилось бы сил не менее четырех кетов. Но он один, а нас много. Он обезоруженный, а мы…

Садовского со всех сторон окружили лучники. Они приготовили свои стрелы, смазали из протухшим рыбьим жиром, от чего в воздухе к противному напряжению прибавился противный запах. Любой знак от вождя или шамана, и кеты атакуют. Силы были неравны. Колдун от этого злорадствовал в своей душе. Даже если неприятелю и удастся убежать, яд жира, проникший в кровь слегка задетой стрелой, убьет его через пару часов. Он не жилец.

Вождь долго не объявлялся, и шаман едва ли не взял бразды